У нас недавно умерла пожилая родственница, тетя Сара. Она была абсолютно правильной, типичной тетей Сарой, родившейся, как полагается, в Одессе, всю жизнь проработавшей врачом и вырастившей внука-скрипача, я ее очень любила.

Мама позвонила с похорон очень поздно: «Мы уже едем домой, столько людей пришли попрощаться! Мы не пошли на отпевание...»

Стоп. Отпевание?! Отпевание моей тети Сары?!

Нет, специально этого факта тетиной биографии никто не скрывал, но, так или иначе, с детства я знала или догадывалась, что у ее мужа, дяди Моти, сто пятьдесят любовниц, все его аспирантки. Знала, почему первый брак ее сына оказался неудачным. И сколько именно ЭКО сделала вторая жена ее сына. Но вот тот факт, что тетя Сара крестилась, соблюдала посты и ходила в церковь, — тщательно обходился стороной, вокруг него будто была огромная зона отчужденного молчания.

Я уже писала о том небольшом, но четком знании, которое досталось нам в галуте от бабушек: надо выходить замуж за хорошего еврейского мальчика или жениться на хорошей еврейской девочке. Это декларировалось многократно, страстно и с аргументами.

Но есть еще одно знание, недекларированное, молчаливое: я сама не знаю, как оно во мне зародилось и пустило корни в каждую клетку моего тела, ведь в моей семье и вокруг никогда не было даже намека на подобные разговоры.

Крещеный еврей — и в глазах евреев, и в глазах христиан — остается именно крещеным евреем. Предателем, добровольно сделавшим то ли ради благ, то ли по глупости то, из-за чего его предки шли на смерть. А предателей обычно не любит ни одна из сторон.

Я покрываюсь мурашками от слова «выкрест». Мне от него одновременно и больно, и плохо, и стыдно, и презрительно, и жалостливо. Во всей мировой литературе нет персонажей более отвратительных и более жалких, чем выкресты. Крещеный еврей — и в глазах евреев, и в глазах христиан — остается именно крещеным евреем. Предателем, добровольно сделавшим то ли ради благ, то ли по глупости то, из-за чего его предки шли на смерть. А предателей обычно не любит ни одна из сторон.

Раньше по крестившимся евреям читали Кадиш, это означало социальную смерть, полное прекращение существования данного человека в обществе. В иудаизме нет ничего важнее человеческой жизни: ради ее сохранения ты можешь есть свинину, нарушать субботу и делать миллион запрещенных Торой вещей. Единственное, чего нельзя делать даже под угрозой смерти, — служить идолам. Возможно, потому, что после такого перехода от прежней личности уже мало что остается.

Удивительно, что при всем этом бэкграунде сейчас идут креститься зачастую не самые плохие, циничные или глупые из евреев. Даже наоборот. Причина этого мне видится в следующем: в каждом человеке, а особенно в тех, хороших еврейских мальчиках и девочках, живет некая тяга к поиску истины, к Б-гу, к познанию. Но за время жизни в галуте мы практически утратили знания о пути к нему, растеряли все наши «дорожные карты».

А церковь — вот она, близко, у нее такая богатая и так хорошо развитая инфраструктура. Там красиво и хорошо пахнет, горят завораживающие свечи, играет торжественная музыка, там многое очень похоже на то, к чему нас интуитивно тянет. Все эти свечи, вино, псалмы, ритуальное окунание в воду — дергают такие глубокие струны нашей исторической памяти, о которых мало кто может подозревать. И люди остаются.

Однажды это почти произошло со знакомым мне еврейским мальчиком девятнадцати лет: он попал в страшную аварию, на его машину буквально сверху, с моста упал грузовик с пьяным за рулем, обе машины — всмятку, водитель грузовика остался неподвижным инвалидом, а у моего друга — лишь синяк на лбу и две недели внезапной нервной ангины.

В каждом человеке, а особенно в тех, хороших еврейских мальчиках и девочках, живет некая тяга к поиску истины, к Б-гу, к познанию. Но за время жизни в галуте мы практически утратили знания о пути к нему, растеряли все наши «дорожные карты».

Чудо! Отлеживаясь после произошедшего, без голоса и с высоченной температурой, он думал, что такое не происходит просто так, что ему надо что-то делать с внезапно подаренной ему жизнью. И — да, он пошел в церковь. Он просто не знал, куда еще пойти. На его счастье священник оказался умен и занудлив, он снабдил мальчика списком литературы и сказал, что никого вот так, с бухты-барахты и без подготовки крестить не будет. Мальчик сел читать, потом начал сравнивать версии и искать первоисточники (он был очень вдумчивый мальчик), и сейчас он носит кипу, не ест свинину и не включает компьютер в субботу. Такой крошечный шаг для еврейства и такой огромный для конкретного еврея, спасибо тому священнику.

Такие, впрочем, встречаются не часто, обычно все происходит молниеносно, особенно когда люди приходят креститься не в поисках Б-га, а ради удобства. Еще совсем недавно я спорила с другом, доказывая, что сейчас православие не дает человеку никаких социальных или материальных бонусов, что Черта оседлости давно отменена, что евреи, если и идут в церковь, то исключительно от незнания собственной культуры и непонимания истоков, но никак не ради более комфортной жизни. (Вряд ли кто-либо из людей любой национальности и вероисповедания в здравом уме и твердой памяти захочет работать на фабриках известного производителя молочной продукции, который требует от своих работников показательной воцерковленности, венчанных браков и юбок с платочками у баб и девок.)

В споре с другом я проиграла: доказывая свою точку зрения, я имела в виду исключительно работу и карьеру, внешнее. И совсем забыла о личных отношениях. О тех людях, которые идут креститься и крестить детей потому, что все их друзья, коллеги или знакомые уже сделали это. И вокруг этого построен довольно большой пласт социальной жизни, имеющей очень мало отношения к церкви или религии, но требующей официального закрепления отношений. Я, например, знаю девушку, которая крестилась исключительно для того, чтобы стать крестной матерью для дочки своей подруги. Они дружили с детства, были ближе, чем сестры, и мама ребенка хотела видеть крестной только нашу героиню, и никого иного. Дело в том, что эта мама пребывала в разводе, воспитывала дочку одна и хотела гарантий того, что если с ней что-то случится, то ее девочка не останется одна.

Есть люди, которые идут креститься и крестить детей потому, что все их друзья, коллеги или знакомые уже сделали это. И вокруг этого построен довольно большой пласт социальной жизни, имеющей очень мало отношения к церкви или религии, но требующей официального закрепления отношений.

Ее еврейская подруга не верила ни в Б-га, ни в черта, но очень-очень любила малышку... Конечно, у нее было некое подсознательное ощущение, что так поступать неправильно, что она и так сделает для этой девочки все возможное, но стройных аргументов против крещения не находилось. И то — на одной чаше весов лежало лишь это смутное ощущение, а на другой — многолетняя дружба и спокойствие близкого человека. Не многие смогут остаться идейными в такой ситуации.

Что же делать? На мой взгляд, вот что: устраивать Шаббаты и праздники и звать туда побольше друзей, вне зависимости от их отношений с религией. Устраивать ту самую социальную жизнь с крепкими дружескими связями не только для тех, кто уже в клубе, в курсе и в кипе, а вообще для всех еврейских знакомых. Быть лучше, добрее и ироничнее. Приятнее. Не отталкивать своих же, устраивать шидухи друзьям (кстати, у меня есть очень хороший и уже отчаявшийся мальчик в Киеве, может, кому нужно?), любить родных и воспитывать детей так, чтобы окружающим хотелось так же, хотелось такого же. Еврейского счастья, вот. Человеческого.

Автор о себе:   Мне тридцать лет, у меня есть сын и, надеюсь, когда-нибудь будет дочка с кудряшками. Я родилась и выросла в Москве, закончила журфак МГУ и с одиннадцати лет только и делала, что писала. Первых моих гонораров в районной газете хватало ровно на полтора «Сникерса», и поэтому я планировала ездить в горячие точки и спасать мир. Когда я училась на втором курсе, в России начали открываться первые глянцевые журналы, в один из них я случайно написала статью, получила баснословные 200 долларов (в августе 1998-го!) и сразу пропала. Последние четыре года я работала редактором Cosmo.     Мнение редакции и автора могут не совпадать