Отвлекаю всеми силами родителей от обсуждения происходящих в Израиле терактов, которые им оттуда, из России, кажутся еще страшнее, чем нам отсюда. Говорю: «Мы – хорошо, вот с ребятами, Яковом и Ритой, в Кесарию ездили, отлично провели время, купались, смеялись, рыбу ели». Работает. «Какие они тебе ребята?! – риторически, но грозно вопрошает папа. – Никакого уважения к старшему поколению!»

Действительно, Якову – 75. По утрам он ест овсянку, после успевает сделать несколько операций в своей стоматологической клинике, за обедом не прочь хлопнуть рюмку хорошего коньяка и выкурить сигаретку. Он каждый день бегает по дорожке и бесконечно шутит. По пятницам он ездит на курсы в Тель-Авивский университет, а вечером собирает на шаббатний ужин всю свою большую и талантливую семью. Когда он звонит мне обсудить какой-нибудь наш новый план действий, он уточняет, что захватит с собой «свою подружку Ритку», и что та «обещала принарядиться». Его «подружке Ритке» – 70, они женаты, по-моему, лет 50. У Риты потрясающий вкус, в шкафах – десятки коктейльных платьев и «парижских туфелек». В голове же у нее два высших образования и пять иностранных языков.

Когда-то, 40 лет назад, «ребята» приехали в Израиль из Кишинева, в карманах у них, как тогда и полагалось, было по 100 долларов на каждого. Ехать нужно было на перекладных, на одной из станций поезд стоял минуту, багажа у них было много, и Яков не успел вытащить один чемодан. И проехал с ним до следующей станции. А потом шел 17 километров по шпалам с этим чемоданом, в котором были кастрюли и сковородки. Вот так, начав с этих сковородок, киббуца и совсем другой атмосферы, Яков и Рита проделали вместе с Израилем большой путь. Но что больше всего ценно – сохранили, а может, как раз и приобрели удивительные для нас способности: радоваться каждому дню, баловать себя, становиться лучше. Несмотря на возраст, который в их случае каким-то значительным возрастом быть перестает.

Это совсем не единичный пример. Я постоянно вижу вокруг эту искреннюю радость от жизни, это невероятное умение ценить момент, этот глубокий юмор – именно у тех, кого в России принято считать уже «стариками». И у кого в России в этом возрасте, даже если со здоровьем хорошо, всё больше про смерть, чем про веселье. Но чаще всего всё не так хорошо, и эта пропасть между измученными грузом проблем стариками в России и веселыми «ребятами» в Израиле – просто огромна.

Я не знаю, в чем тут причина. Просто наблюдаю. И понимаю, что оптимизм этот, израильский, он не всегда оттого, что легко, хорошо и сладко. Например, со своим соседом Адамом я познакомилась, когда он, почти наполовину свесившись с перил, кричал мне, поднимающейся по лестнице с пакетами, что-то веселое и задорное. Оказавшись наконец с ним на одной площадке, я увидела, что он на костылях: проблемы с позвоночником. Из-за этого он не смог принять наше приглашение на ужин: ему больно сидеть, – но искренне радуется, когда я заношу ему фрукты или выпечку. Точнее, рад он, конечно, не им, а вниманию. У Адама нет родных и близких, и он подумывает продать свою квартиру, чтобы обеспечить себе ровно 10 лет в платном доме для престарелых. «В бесплатный не пускают. Для этого нужно лишиться жизненно необходимых функций организма. А мне всего лишь сложно сидеть и ходить, – смеется он. – Только вот незадача, я всё думаю, а что, если я проживу больше десяти лет?!» Ему 72, и при его живости ума и активности он проживет еще все 50. Вопрос только – где и как, и я знаю, что он его гложет. Но виду он не подает: учит меня ивриту, рассказывает истории из своей жизни в Нью-Йорке, каждый день стоически выбирается на прогулку, смешит своими шутками весь дом. А иногда по вечерам я слышу из его квартиры звуки олдскульного рок-н-ролла. И почему-то верю, что он танцует. Хоть и на костылях.

Это какой-то приобретенный оптимизм, с любовью выращенный, как и Израиль. Вот сморщенная загорелая старушка нежится под теплыми струями воды общественного душа на пляже и говорит: «А когда мы только приехали, ничего этого не было. А потом долго вода была ууууу какая холоднющая». А вот старичок вкусно, с аппетитом поедает черешню прямо на рынке. И улыбается: «Деликатес был, пока не появились нашенские сады на Голанских высотах, сейчас – ешь не хочу, просто сказка!»