В последнее время в фэйсбуке и других соцсетях пронеслось несколько идеологических споров. Это могли быть общеизраильские споры, русско-израильские или более узкие – внутри «русской» тусовки, но дефект их был общий – их агрессивная манера. Зачастую даже умные и уважаемые люди искренне выражали неподдельную глубокую уверенность в абсолютной правоте своих взглядов и обвиняли в безнадежной тупости и злокозненности против родины и веры своих оппонентов. Именно эта атмосфера вынуждала меня бежать от этих споров, как от огня, даже если их тема была интересной и достойной обсуждения.

Утешением, вернувшим мне веру в человечество, послужила дискуссия, устроенная ассоциацией «Место Встречи» в городе Маале-Адумим. На этой встрече группа серьезных религиозных людей, многие из которых доктора и профессора, схлестнулась по вопросу: следует ли в будущем Иерусалимском Храме возобновить жертвоприношения животных и как это в реалиях современного мира вообще будет выглядеть?

Справедливости ради следует отметить, что изначально заявленная тема дискуссии была не столь еретическая, а более прикладная: есть ли смысл уже сейчас время от времени устраивать показательное заклание барашка, с тем чтобы подготовиться к скорейшему восстановлению жертвоприношений? Такие «учебные» мероприятия устраваются время от времени всё более многочисленной группой активистов, чающих воссоздания Храма. Публичные тренировки возлияния вина, например, или зажигания храмового светильника и приготовления храмовых хлебов вызывают протесты только со стороны тех, которым неприятна сама идея нового еврейского Храма, будь то светские евреи или мусульмане. А вот заклание жертвенных животных вызывает немалые сомнения и споры внутри собственно традиционного иудаизма.

Если жертвоприношение будет со временем восстановлено, то к этому, очевидно, надо как-то готовиться. В том числе и психологически – ведь несомненно, что современный еврей не готов к этому ни в каком виде.

С одной стороны, раз моральное чувство современных евреев восстает против кровавых жертв, а с этим согласились почти все участники дискуссии, значит, их и не будет. А мудрецы того поколения, при котором будет воздвигнут Храм, уж найдут способ, как это обосновать. Подобно тому, как мудрецы времён Первого и Второго Храма своими толкованиями сделали практически невозможной смертную казнь, хотя библейский текст санкционирует ее применение за многие преступления, а раввины эпохи Средневековья запретили вполне дозволенное прежде евреям многоженство.

При этом не совсем понятно, как мудрецы смогут закрыть глаза на законы о жертвоприношениях – ведь если о смертной казни сказано всего несколько строк, то жертвоприношениям посвящена добрая четверть Пятикнижия Моисеева и Талмуда.

На другом фланге был израильский поэт и мыслитель Иегуда Эцион, богатая и бурная биография которого включает, помимо прочего, тюремный срок по молодости за не получившие практического воплощения планы подорвать мечети на Храмовой горе, чтобы освободить место для Храма. Он же собственно и начал устраивать «тренировки пасхального жертвоприношения» еще лет тридцать назад.

С его точки зрения, смысл жертвоприношения животных в еврейской мистике тесно связан с идеей самопожертвования, воплощенного также в готовности Авраама принести в жертву сына. Эцион вопрошал, что честнее: бороться с массовым и обезличенным забоем животных на скотобойнях или с эмоционально насыщенным разовым закланием барашка? И называл ханжеством подход, который допускает забой на мясо многомиллионных стад коров или овец, но травмирует его сторонников одним-единственным пасхальным барашком. Но главная идея Эциона – проповедь интеллектуальной скромности: нам не дано знать планов Б-га на завтра или Его расчётов на будущий Храм, а посему мы должны работать над его восстановлением по написанной Им инструкции. А если что не так – Он уж найдет способ подправить, где чего надо.

Между двумя крайностями оказались организаторы дискуссии – Натан и Барух. Признавая важную роль жертвоприношений в Торе и осознавая одновременно тот уровень отвращения, который испытывает большинство современных людей к идее служения Творцу посредством мяса и крови, они пытались отложить на будущее вопрос о храмовом служении как таковом.

Однако меня во всём этом приятно удивило другое – тот дух диалога, который витал в зале во время этой встречи. Пусть на взгляд постороннего сидевшие за дискуссионным столом бородатые, увенчанные кипами мужики показались бы все на одно лицо, на самом деле разница в их взглядах, подходах и убеждениях была поистине огромной. Одни подвергали сомнению идеи, служившие сутью и смыслом жизни других. И при этом им удавалось по-настоящему и слушать, и понять собеседников, найти в словах оппонента здравое зерно и вместе искать ответы на стоящие вопросы.

Помните историю, как один нееврей попросил двух великих мудрецов – Шаммая и Гиллеля – изложить всю Тору, пока он сможет стоять на одной ноге? Шаммай прогнал тогда назойливого и неумного посетителя, причем заодно побил линейкой, а Гиллель свел нашу религию к постулату «Возлюби ближнего своего, как самого себя», после чего тот грек принял иудаизм.

Один из самых ярких еврейских мыслителей последнего поколения, недавно скончавшийся раввин Залман Шехтер-Шаломи писал в контексте этой истории: «Многим кажется, что Гиллель – это идеал диалога, в отличие от Шаммая. Но нет! Диалогическое мышление – это когда мы понимаем, как говорит Талмуд, что “и то, и другое – слова Б-га живого”. Если бы сперва Шаммай не прогнал того грека, тот бы, возможно, не воспринял бы “гуманного подхода” Гиллеля».

Консерваторы и модернисты, практичные и возвышеные, универсалисты и партикуляристы могут и должны не побеждать, а дополнять друг друга. Но для этого они должны быть способны допустить саму возможность правоты оппонента. Должны говорить друг с другом, а не орать друг на друга, стараться любой ценой убедить оппонента в своей правде. Как сказано в книге пророка Малахи в переводе рава Залмана: «Когда говорят друг с другом боящиеся Г-спода – внимает им Г-сподь, и выслушивает, и записывает в памятную книгу».

Однако какой же путь мы прошли за последнее десятилетие: евреи уже спорят не о том, будет ли Храм и нужно ли его строить. Они спорят о том, каким он должен быть, и главное – зачем.