В СССР вне государства – в некоем своём режиме – жили священники, цыгане, ну и блатные. Но была ещё одна категория. Они покупали детям машины, шили костюмы у портных – и порой говорили на идише.

Этих людей я застал в 1980-х уже в довольно преклонном возрасте. Большинство из них родились до 1917 года. Впрочем, дореволюционной жизни они толком не помнили: кому-то на момент смены строя было пять, кому-то десять лет. Вот почему никакой личной ненависти к советской власти они не испытывали. Но вот социализм как экономическая система вызывал у них раздражение. У их родителей были магазины и мастерские: мелкие – иначе они бы эмигрировали в Париж или погибли бы позже, как буржуи, – но все же свои. Детям хотелось хранить этот комфортный семейный уклад. И так они отделились от государства.

Помните этот советский анекдот, когда в купе едут секретарь райкома и батюшка в рясе? Секретарь райкома открывает модный портфель и достаёт копчёную колбасу, рыбный балык, армянский коньяк. Жуткий дефицит, который ему положен по спецраспределению. А батюшка из своего баула извлекает французский коньяк, отборную черную икру в экспортной упаковке, трюфели. Секретарь райкома смотрит на всё это и говорит:
– Вот я занимаю хорошую руководящую должность, а такого себе позволить не могу. Как вам удаётся?
Батюшка пожимает плечами:

– А ты не пробовал, сын мой, отделиться от государства?

Но описываемые мной люди отделились мягче и незаметнее. Они соглашались на скромные должности – в основном хозяйственные. А в остальное время занимались любимым делом – торговлей. Нет, не той официальной советской торговлей с завмагами, спекулирующими дефицитом. А некоей серой, пришедшей после нэпа. Позже этих людей назовут цеховиками. Они делали то, что умели: шили модную одежду, кожгалантерею, изготавливали мелкие предметы быта и украшения. Понятно, что сырьё доставалось им по левым каналам, но чаще всего на это закрывали глаза. На Кавказе продукция таких артелей вообще продавалась открыто – на уличных лотках, то есть фактически в частных магазинах. И это-то в СССР!

Но и в Москве были свои места. Я знал Александра Борисовича по прозвищу Рыба-меч – его роль в фильме «Семнадцать мгновений весны» я описывал в статье «Штирлиц в двух цветах». В своей будке в центре Москвы он торговал ремнями. Сколько конкретно они стоили, уже не помню, но раза в три дороже, чем в обычном магазине – когда они там были. Как-то я его спросил, кто покупает такие дорогие ремни. Рыба-меч только пожал плечами: «Есть фраера...»

Кандидат наук в 1985-м получал 200–250 рублей в месяц – столько у Рыбы-меч, с его слов, набегало за день. Но в 1987-м он дело все-таки закрыл. К нему тогда пришли какие-то парни и сказали, что он им должен отдавать по сто рублей в день. Рыба-меч, помнивший ещё экспроприацию 1918 года, почесал затылок и решил, что на этих новых у него уже нервов не хватит. А вот вложенного в антиквариат и валюту должно хватить ещё надолго.

Да, они держали валюту. Не все, но многие. При том что валютчиками именно эти старички не были. Как я понимаю, это уже был инструмент приобретения каких-то полезных и приятных вещей через имеющих доступ к загранпоездкам и магазину «Берёзка».

Вот так они и жили. Минимально соприкасаясь с советской властью. Крутясь в своём мире. Даже говорили особо – в языке у них постоянно проскакивали словечки из старорежимного идиша. Детям покупали автомобили. Шили костюмы у хороших портных. Модный ширпотреб покупали у спекулянтов. Впрочем, они старались не высовываться. Один из них вспоминал, как в новом костюме, пошитом во время отпуска у лучшего мастера Риги – естественно, еврея, он несколько раз ходил в Дом кино. А перед тем как показаться в нём на работе – служил он официально кладовщиком с окладом 80 рублей, – портил костюм. Приходил пораньше и валялся по полу кладовки. После этого элегантный костюм с отливом превращался в нечто, не вызывающее подозрений.

Государство, идеология, какая-то система для них были просто ландшафтом. Существовали рядом, но совершенно отдельно. И дело тут было явно не в жадности. Реализовать всё это можно было, и влившись в советскую систему – при их энергии и коммерческой жилке они могли бы сделать карьеру советского хозяйственника или даже партийного функционера. Как сделали тысячи других евреев. Но эти почему-то предпочли не связываться. А просто жить, как жили. Отделившись.