Наш дом 108 алеф

Я просыпаюсь около четырех утра от воя, лязга и скрежета. Кто-то в небе бьет в ржавые литавры. Кто? Зачем? И в тысячный раз вспоминаю, что все никак не выберусь купить беруши, что наш дом, под номером 108 алеф, стоит рядом с арабской деревней, что на верхушке минарета укреплены усилители и скрежет — это какие-то звуковые помехи, а вой... А вой — это молитва.

Я заснула прямо на диване в квартире Авишаг, моей соседки. Она позвала меня к себе на десятый этаж выпить кофе и поболтать. Потому что «мы женщины и должны пить кофе, ведь правда же?» Видимо, мы заболтались. А потом я отключилась на диване. В черном окне отражается красный абажур и журнальный столик, на котором, словно резная избушка на тигриных ножках, стоит марокканский кофейник.

Вчера вечером Авишаг встретила меня на пороге своей квартиры. В красном атласно-адидасном спортивном костюме и бирюзовых шлепанцах, она напоминала тропического моллюска, но я тут же забыла о ней, потому что всякий, кто заходит к Авишаг, забывает обо всем, увидев ее окно. Оно огромное, во всю стену. Подходишь — и глазам делается странно, будто перед тобой развесили выцветшую мятую ткань. Это холмы. Наш дом 108 алеф — каменный суслик. Стоит на задних лапках, на самом краю Иерусалима, стоит и слушает пустыню. А ночью все по-другому. Нет никакой пустыни. Есть огромная просторная темнота, дающая себя рассмотреть, и повисшие в этой темноте тысячи огней.

Авишаг не дала мне полюбоваться видом. Она ведь по делу меня пригласила. Она кое с кем познакомилась, и ей срочно нужно посоветоваться. Вроде бы мужик ей нравится. Его зовут Артиум. Ему шестьдесят три (столько же, сколько и ей). У него нет машины, и это не понравилось Авишаг, зато он хорошо одет: «белые брюки и белые лаковые туфли», и это не понравилось мне. Ах да! Артиум — русский. «Как, ты не знаешь? Разве это не русское имя?» И еще она вроде хотела показать мне какую-то книгу, которую он написал, но тут я бездарно заснула.

На журнальном столике несколько распечатанных на принтере листков, соединенных скрепками. На обложке большими буквами заглавие: «Основы гигиены воды». Плохо, совсем плохо! Дядечка Артиум в белых лаковых туфлях либо излагает теорию заговора, либо повернут на эзотерике. Я переворачиваю страницу. За обложкой следует титульный лист с именем автора: Артем Коган. Артем! Наверняка так он и представился, а Авишаг услышала античное Артиум. Уж насколько мое имя простое — Лена, а как его только не выговаривают: Льена, Иена, Лана... Если Артиум оказался Артемом, то, может, и «Основы гигиены воды» окажутся всего лишь дельным руководством по водным процедурам?

Первая глава называется «Учимся пить», вторая — «Программирование воды». Читаю: «… воды, через три часа треть и еще треть», «энергетика влаги», «силы плеска»... Мне кажется, что с каждым прочитанным словом я делаю еще один шаг по лунной дорожке чужого безумия. Нужно сказать Авишаг, чтобы не подходила к телефону. Но и сама-то она, по правде говоря, сумасшедшая. Взять хотя бы это ее знакомство по объявлению — при живом-то интернете! Я как раз была у нее, когда она выудила ту газету двухлетней давности. Ею был выстелен один из кухонных ящиков, и «высокий, худой, романтичный» был весь залит какой-то липкой гадостью. Я сказала Авишаг: «Посмотри на дату! Он, наверное, давно уже женат». А она: «Глупости! Такие идиоты быстро не женятся. Какая нормальная женщина ему позвонит?» И тут же выпроводила меня, чтобы позвонить романтичному. Да, безусловно, она сумасшедшая. Она, ее оранжевая грива, ее расшитые серебром шлепанцы цвета туркиз, ее кофейник, сорок лет скитавшийся по пустыне на своих тигриных ножках и доковылявший в конце концов до Иерусалима.

Я представляю себе весь наш дом, наш 108 алеф, что стоит каменным сусликом на краю пустыни. Я вижу его изнутри. Десять лестничных площадок-позвонков, нанизанных на ось, по которой движется вверх-вниз лифт. Сосед с первого этажа выходит выносить мусор в одном тапке. Кто-то на втором расписал все стены красными полосками, женщина с третьего каждый день сидит у открытой двери и смотрит на пустую лестничную клетку. Парень с пятого сам рассказал мне, что спит с включенным светом, потому что это полезно его аквариумным рыбкам. Он же спрашивал у рава с шестого, должны ли его рыбки поститься в Йом Кипур. И рав с шестого этажа спокойно ответил, что нет, не должны, потому что рыбки не евреи. Десять этажей, десять позвонков, скрепленных сухожилиями лестниц, — и нервные волокна безумия, которые тянутся сверху донизу.

Я подхожу к окну. Там все еще ночь. Золотые огни поселений перепутаны, как нити желтого жемчуга, раскиданные по бархатным черным подушкам, а арабские деревни переливаются неоновым светом, словно выброшенные на ночные холмы голубые медузы. Сумасшедший вид. Сумасшедшие огни… Сумасшедший лай доносится откуда-то снизу, затем слева и вдруг прекращается, словно собаку проглотили. И за всем этим встает кто-то огромный, окончательно и бесповоротно сумасшедший, кто каждую ночь рассыпает огни, не потрудившись хотя бы слабой линией, хотя бы намеком обозначить небо и землю. Кто-то, кто делает это давно и съел на этом тысячу собак, тысячу синих собак с глазами, как медные подносы. Съел и не подавился. И он же, повинуясь внезапной прихоти, вдруг решает не дорисовывать, оставить по бокам черную пустоту. Он доверяет эту пустоту нам. Ведь мы, жители дома 108 алеф, — сумасшедшие, и, вздумай мы поведать кому-нибудь, что справа или слева внезапно заканчивается мир, нам все равно никто не поверит.