По названию станции

Почти до конца войны процент еврейского населения в Будапеште был примерно таким же, как в нынешнем Нью-Йорке. А в целом по стране евреи составляли примерно шесть процентов. И хотя в Венгрии еврейское население как нигде более стремительно ассимилировалось, перешло на венгерский язык, сменило (процентов семьдесят) фамилии на венгерские или по-венгерски звучащие, массированно ринулось в венгерскую журналистику и литературу, стоит лишь пролистать местный сборник еврейских анекдотов (или их послушать), как сразу станет ясно — каким Дьёрдем или Яношем ты ни именуйся, шутки у тебя останутся совершенно такими же, как в Одессе, Лодзи или Нью-Йорке. С поправкой на время и место действия, естественно.

И, соответственно, мелких юмористов из тех, кого недолюбливал Леонид Утесов, было в Будапеште количество просто неописуемое. Даже в наши дни, когда и численность, и процент еврейского населения существенно снизились, редакция юмористического журнала «Лудаш Мати» по субботам могла бы закрываться. Положение в Центральной и Восточной Европе не уникальное.

Но вот Иштван Эркень, начинавший юмористом, в венгерскую литературу заслуженно вошел классиком. Мы пишем «Э», поскольку в русском алфавите нет буквы «о с умляутом» (двумя точками — для понятности). В этой-то самой букве и кроется причина такой фамилии, ибо семейная фамилия звучала как Эстеррайх (тоже, кстати, о с точками), и фамилия эта была сугубо еврейской, говорившей о том, что предки будущего писателя перебрались в Венгрию из австрийских земель. Затем наступило время массового единения лиц еврейской национальности (простите, оговорился: «венгров еврейского вероисповедания») с венгерской нацией. И отправился предок писателя из провинции в Будапешт, в ведомство, где по внесении умеренной платы вас награждали благозвучным венгерским именем на веки вечные. Фамилию на семейном совете выбрали звучную, и начиналась она на то самое «о с умляутом», чтобы не менять семейное столовое серебро, где она красовалась еще со времен дедушки Эстеррайха. Но предок, очевидно, слишком уже слившись с венгерской нацией, по пути допился до того, что напрочь забыл новую родовую фамилию. Закусывать, видать, надо было, как за еврейским столом. А поезд неумолимо приближался к стольному граду. И вдруг за окном мелькнуло название маленькой станции: «Эркень». И предок тут же судорожно записал это слово на папиросной коробке. И вернулся домой Эркенем, и эту фамилию стала носить вся семья.

Все это не имело бы смысла рассказывать, если б не рассказал нам об этом сам Эркень Иштван — с таким юмором, такой иронией и такой горечью, которую только и могла породить лишь судьба таких вот, казалось бы, ассимилированных евреев, как венгерские.

Семья, между прочим, еще и в католичество перешла. Но в Венгрии приняли антиеврейские законы — и никакая фамилия, никакое крещение уже не помогали. И в 1942 году младшего лейтенанта запаса Эркеня И. призвали. Как он сам полагал, для необременительных кратких сборов, и потому надел летнюю форму белого цвета с золотыми погонами, но... Оказалось, что он уже не офицер королевской армии, а еврей, мобилизованный в рабочие батальоны (полуштрафбат-полустройбат). И майор Мараи, отчаянный фашист, увидев эти самые золотые погоны, влепил бывшему лейтенанту пощечину и завопил: «Повесить мерзавца!». И повесил бы, да не имел еще таких прав. Служить пришлось, копая окопы на русском фронте где-то в районе Воронежа.

Все это — превосходно и с горьким юмором — описано писателем Эркенем. В конце сорок четвертого его вызвали свидетелем к следователю, ведущему дело фашиста Мараи. Мараи, увидев его, завопил (уже без хамства):

— Господин Эркень! Подтвердите: ведь я же вас не повесил!

— Могу вас утешить, — отвечал Эркень,— вас тоже не должны повесить. Вас, очевидно, расстреляют.

Тут не было садизма. Но даже этот малоприятный момент, описанный всего двумя фразами, являл собой ситуацию трагическую и парадоксальную. Жанр, в котором Эркень прославился, так и назывался: «Минутные новеллы». Он еще много чего написал: пьесы, повести... Но «Новеллы» — прежде всего.

И никогда в жизни не отрекался от своего еврейства.