Жизнь по кочкам

Его не засыпали наградами, не выдвигали на Нобелевскую премию, но его книги запоем читали на 16 языках. И особо любили в России. Умер писатель Меир Шалев.

Журналисты Jewish.ru не раз брали интервью у Меира Шалева. Поводы к беседам были самые разные, но часто в них всплывали три вопроса, тесно связанные с жизнью и творчеством писателя. Во-первых, почему Шалев не стал фермером, хотя родился в сельскохозяйственном поселении, мошаве Нахалаль. Затем, почему в его книгах так много танахических и даже новозаветных аллюзий – при том что он считал и называл себя человеком не религиозным. Ну и наконец, почему в его романах так много несчастной любви.

С фермерством все было очень просто и понятно. Да, мать Шалева – из семьи поселенцев второй алии, которые буквально создавали сельское хозяйство на земле Израиля с нуля. Писатель вспоминал, что ребенком он много времени проводил на ферме у братьев матери, смотрел, как они работают, и многое пытался делать сам: водил трактор, копал грядки, доил коров. Однако, будучи не чужд юмора и самоиронии, Шалев не раз говорил, что у него «обе руки левые», поэтому хорошего фермера из него никогда не получилось бы.

Зато отец романиста – Ицхак Шалев – был городским интеллигентом: профессиональным педагогом, поэтом и писателем, причем довольно известным. Шалев-старший выпустил несколько поэтических сборников и пять романов. Но учительство значило для него не меньше, чем литература. Он много времени посвящал собственным детям и их образованию, и именно из отцовских рассказов в творчество Шалева-младшего пришел Танах и еврейская история.

«Отец учил нас с сестрой ивриту и Танаху. Мы светская семья, но мы изучали Танах очень серьезно и в очень необычной манере, – вспоминал Меир Шалев в 2012 году. – Мы изучали танахические истории в тех местах, где они происходили. Историю Давида и Голиафа – в долине Ха-Эла, историю царя Саула – на горе Гильбоа, историю о пророке Элияху – на горе Кармель».

На вопросы, не сужает ли библейский подход потенциальную читательскую аудиторию до узкого круга религиозных людей, писатель отвечал очень спокойно: «Танах принадлежит всем людям, не только верующим. В Танахе масса вещей, которые никогда в жизни туда бы не вошли, если бы нынешние верующие могли на это повлиять. Я считаю, что Танах принадлежит всем евреям и, конечно, всему человечеству».

Сам Шалев был последовательным жизнелюбом. Он начал писать романы, когда ему было уже под сорок. До этого он вел передачи на радио и телевидении, и те пользовались успехом: всем нравился его юмор. А еще – непринужденность и интересный жизненный опыт. Так, например, Шалев много лет водил машину скорой помощи «Маген Давид Адом», а кроме того, был заядлым байкером.

Впрочем, в 55 лет от мотоцикла пришлось отказаться. Шалев рассказывал, что «перестал гонять на байке, поскольку уже не хватало сил, внимания и концентрации, чтобы справляться с тяжелой спортивной машиной». Он не хотел ездить медленно, а притупившаяся реакция не позволяла ездить быстро. Однако Меир Шалев был не из тех, кто жалуется на жизнь – он всегда находил решения. После байка он пересел в джип и несколько раз участвовал в пустынных ралли, включая 500-километровую четырехдневную гонку внедорожников в Негеве.

В своей любви к диким ландшафтам Израиля писатель признавался устами своего персонажа – работника водопроводной сети Рафаэля из романа «В доме своем в пустыне…». Кстати, именно в этом романе описана одна из самых трагических и одновременно трогательных историй любви во всем творчестве Шалева.

«Когда я описываю любовь, я рассказываю об особенной любви, любви на грани, даже за гранью. Что-то очень странное, очень страстное, уникальное», – объяснял писатель. Он вообще стремился описать что-то странное: его, пожалуй, самая известная в Израиле и за его пределами вещь, первая его большая книга – «Русский роман» – яркий пример метафорической и фантасмагорической прозы в духе Маркеса. Хотя, впрочем, для такого сравнения Шалев слишком оптимистичен – даже в трагедии.

Его основной посыл тоже новозаветный: любовь бесконечна. Потому она приближает к вечности – не к могиле, а к вечности в хорошем смысле, в том смысле, в котором ищет ее человек с тех пор, как осознал собственную смертность.

В собственной личной жизни Меир Шалев был вполне счастлив. Как он сам говорил: жил с любимой женщиной и их детьми в любимой стране, в месте, которое сам выбрал. Шалев сознательно не стал жить в Иерусалиме – городе, где он провел много лет, где родился и работал его отец. Меир считал, что Иерусалим слишком самодовлеющ, слишком занят собственным прошлым. «Если живешь в этом городе всю жизнь, в какой-то момент чувствуешь, что тащишь Храмовую гору на собственных плечах. Это очень тяжело», – объяснял писатель. Он добавлял, что и в Тель-Авиве ему не слишком нравится, однако тут уж нужно было выбирать из двух крупнейших израильских городов. Шалев выбрал Тель-Авив как более дружелюбный к своим жителям.

Это, кстати, лишь добавило к нему вопросов от израильских правых. Шалев не был подчеркнуто «левым» – как, например, Амос Оз. Но его центристская позиция все же в определенном смысле склонялась влево, подпитываясь общегуманистическими идеями, а не идеями еврейского национального самосознания. «Мой Израиль – это государство, которое гораздо меньше имеет дела со святыми могилами и святыми праведниками, а гораздо больше – с образованием и наукой, школами и университетами, – подчеркивал писатель. – Это тот Израиль, который я помню по своему детству – такой, каким он был до Шестидневной войны».

Самого Шалева, солдата бригады «Голани», участника и той самой Шестидневной войны, и Войны на истощение, где он был тяжело ранен, нельзя упрекнуть в недостатке патриотизма. Но писатель всегда оставался открыт миру, помнил о своих корнях – евреях Галута, выходцах из Российской империи. «Хотя я родился в Израиле – и мои родители тоже, я чувствую свою связь с русской диаспорой, живущей здесь», – говорил он.

Меир Шалев не раз приезжал в Россию – встречался с читателями, давал интервью, видел, как поставили в Театре Петра Фоменко пьесу по его роману «Как несколько дней…». Всегда был доволен, как его книги переводили на русский Рафаил Нудельман и Алла Фурман. Вообще подчеркивал, что русский – очень важный для него язык, хотя сам он им не владел. «Для иностранного писателя лестно быть популярным в России – у вас своя собственная прекрасная литература», – как-то заметил он.

Религиозные люди часто говорят, что нерелигиозным страшно умирать – уходить в небытие, где нет Б-га. «Я не говорю, что Б-га нет, – отвечал на это Меир Шалев. – Но у меня нет ощущения, что есть некая высшая сущность. Я вообще не мистического склада человек. Я просто люблю сочинять истории». Он просто любил сочинять истории. И их любили читать люди самой разной национальности и веры.