Музей живых историй

Дед Яша, чья скрипка оказалась скрипкой Страдивари и была случайно отдана Давиду Ойстраху. Еврейский папа, через разговор с двоечником показавший сложное устройство мира. А еще чемпион двора Арон Гурович, пахнущая медом и орехами бабушка, соседка тетя Клара и многие другие знакомые образы – в свой день рождения Еврейский музей в Москве ожил, дав разным людям возможность вспомнить родных. И семейные истории, облаченные в единый спектакль, напомнили о связи времен, пожалуй, куда лучше экспонатов.

Знакомые многим залы Еврейского музея и центра толерантности в минувшее воскресенье превратились в театральные декорации. Среди них в этот день, день рождения музея, творился спектакль-вербатим. И творили его сами гости, решившиеся рассказать по одной короткой, но крайне важной истории из жизни их семьи. В рассказчиках, а точнее – настоящих актерах, были люди, по большей части, известные. Писатель Людмила Улицкая, художники Игорь Гурович и Семен Файбисович, музыканты Роман Минц и Василий Зоркий, журналисты Андрей Лошак и Александр Кушнир. И многие, многие другие.

«Не было никакого алгоритма отбора, – рассказывает Jewish.ru режиссер спектакля-вербатима и сценарист Елена Ванина. – Наоборот, мы с продюсером проекта Екатериной Ольховой хотели, чтобы это были максимально разные люди, которые рассказали бы абсолютно разные истории. Причем мы не ограничивали никого темой еврейства, это могли быть любые истории, но семейные. Просто мы подумали, что семья – это что-то такое, что всеми признается как самое важное, но о чем почему-то мало говорится, мало вспоминается. Мы вообще в круговерти дел по-другому начинаем относиться к памяти, придаем ей меньшее значение. Наши бабушки и дедушки к памяти относятся трепетнее. Перебирают каждое письмо, открытку, фотографию. А мы всё думаем: ну что может быть важного в этой отдельной фразе, в этом случайном чеке, в этой незначительной вещице? А на самом деле – может. История и время в принципе и складываются из этих бумажек и вещиц, из отдельных историй обычных людей, а не из чего-то обязательно большого, глобального и значимого».

«Скрипку деду Яше подарили большевики, – очень органично после только что стихших звуков скрипки Аси Соршневой начинает свою историю на “сцене” журналист Владимир Раевский. – Он к ним примкнул после революции, не задумываясь. Прознали, значит, что скрипач, и в один из вечеров такой вот подарок сделали. Украли, конечно, в какой-то роскошной усадьбе. “Вот тебе, Яшка! – сказали. – Будешь нас веселить!” И дед веселил, не только их – всех, а потом ушел на войну». В этот момент на экране за спиной Раевского как будто специально вспыхивает надпись: «Великая Отечественная война началась 22 июня в…».

«Мы об этом не думали, конечно, – объясняет Ванина. – Всё совпало само собой. Сегодняшняя история – она вообще-то не про театр. Она про то, как не бояться быть человеком, а не актером. Как не бояться выйти и рассказать про себя. Как не бояться запнуться, сделать ошибку или вообще поменять историю на ходу».

Тем временем у Раевского история вполне складывается. Скрипка от деда так и осталась на чердаке, и в какие-то очередные голодные советские годы ее на семейном совете решили продать. При осмотре на скрипке обнаружилась неброская надпись – «Страдивари». И при таких обстоятельствах скрипку продавать уже было как-то неловко. Но оставлять гнить на чердаке – тоже. И понесли скрипку в Московскую консерваторию, где вышел мужчина и сказал, что заплатить за нее не может, но может пообещать, но на этой скрипке будут создаваться удивительные вещи. Как позже выяснилось, не обманул. Мужчиной оказался Давид Ойстрах. Зрители восхищенно вздыхают, переговариваются, смеются. Но эмоции быстро меняются. «Вербатим – это то, что я пережила, стоя на сцене вся в слезах, – писала о формате мероприятия в Facebook глава Event Factory Юлия Сигунова. – Когда в темноте зрительного зала сидели режиссеры, актеры и просто люди, которых я люблю. А потом оказалось, что они плакали вместе со мной. Спасибо за это переживание».

«Истории все очень разные – от тяжелых, грустных и страшных до веселых и смешных, – подтверждает Елена Ванина. – Про дедушку, погибшего в Освенциме, с одной стороны, и про вечную борьбу с бабушкой – хоть и пахнущей медом и орехами, но строгой до невозможности – с другой стороны. В этом и был смысл – в калейдоскопе историй».

Действительно, на другом сете – всего таких часовых сетов было три, чтобы позволить посмотреть спектакль как можно большему числу желающих, – литературный критик Анна Наринская рассказывает историю совсем другого толка, про своего еврейского отца. По ее словам, в детстве она постоянно жила в мире прекрасного – стихи, театры, музеи, вечные ценности, достоинство и честь. А потом родители отдали ее в обычную районную школу. Не со зла, а просто потому, что не хотели, чтобы она становилась пионером: в этой маленькой районной школе не слишком обращали внимание на развитие пионерского движения. И в этой школе, конечно, нашелся самый ужасный и противный двоечник Касаткин, который этот прекрасный мир маленькой Наринской решил порушить. Попросту в один из дней сорвал с ее головы шапочку, а в довесок еще и больно стукнул. 

В слезах пришла она к отцу: «Ну как же так, что мальчик ударил девочку? Разве такое бывает? Нужно его срочно наказать». И любящий отец, узнав, где мальчик живет, действительно отправился к нему на настоящий мужской разговор. Отца не было четыре часа. А по возвращении он мягко сказал Ане, что нужно пойти и с мальчиком подружиться. Оказалось, что заядлый двоечник Касаткин, который не мог связать на уроках и двух слов, оказался душевным мальчишкой, разговаривавшим с отцом Наринской все четыре часа. О жизни, тесной квартирке, больной бабушке, делах по дому, отсутствии отца. «И эта, казалась бы, рядовая история научила меня важной вещи. Что невозможно делить мир по-простому лишь на белое и черное. Что мир куда более сложен и многогранен». Вновь музыка. Удивительные звуки кларнета Антона Дресслера, фортепиано Андрея Гугнина, виолончели Бориса Андрианова, гобоя Дмитрия Булгакова.

Истории людей к вечеру, к сожалению, заканчиваются. Все друг друга благодарят – что дали рассказать, что выслушали, что дали послушать. И со стороны видно, как эти семейные истории стали чем-то общим, а все вокруг – чем-то сплоченным и большим. Семьей, чувствующей связь времен, пространства и памяти. Семьей, чья история продолжается.