Глюк в тишине

Анорексия и депрессия, два неудачных брака и сгоревший дом – ей было, что рассказать в стихах. На днях это оценил Нобелевский комитет – Луизе Глюк вручили премию по литературе.

Премию 77-летняя Луиза Глюк получила «за точный поэтический голос, своей суровой красотой превращающий индивидуальное во всеобщее». И это – не самое предсказуемое решение Нобелевского комитета. В последние годы эта направленность связывается либо с политикой, и тут порой немалую роль играет судьба авторов, либо с вниманием к малоизвестным культурам – эдакое прививание веточек национальных литератур к древу мировой.

Американка Луиза Глюк политики в своих текстах тщательно избегает. Её стихи – это стихи человека, проживающего свою частную жизнь. Свойственное этим текстам феминистское звучание продиктовано не целенаправленной борьбой за права женщин, а внутренними личностными и литературными потребностями автора. Однако это, безусловно, гуманистические, идеалистические стихи. Неявный, сдержанный их пафос – в ценности всякого индивидуального человеческого голоса и взгляда.

Сдержанность или, если хотите, громкая тишина стихов Луизы Глюк продиктованы судьбой автора. На первый взгляд, жизнь Глюк складывалась счастливо, но на самом деле полна трагических противоречий. Тяжёлое, хотя и вполне обеспеченное детство, болезнь, два брака, закончившиеся разводами, пожар и полностью сгоревший дом.

Луиза Глюк родилась в семье бизнесмена и изобретателя Даниэля Глюка, потомка венгерских евреев, и его жены Беатрис, еврейки российского происхождения. Атмосфера в семье была пронизана печалью из-за смерти старшей дочери Глюков, случившейся ещё до рождения Луизы. Позже поэтесса напишет:

Моя сестра провела свою жизнь в земле.
Родилась и умерла,
а между –
ни одного осмысленного взгляда, слова.

Как все младенцы, она
плакала, но от еды отворачивалась.
Моя мать укачивала её, пытаясь
изменить сначала судьбу, потом историю.

Когда сестра умерла, что-то всё-таки изменилось.
Её сердце стало
холодным и жёстким,
как маленький металлический кулон.

И мне казалось, что тельце сестры
стало магнитом. И оно
притягивает сердце матери к себе в землю,
чтобы прорасти там.

(Перевод Изабеллы Мизрахи)

Из-за этой постоянно висящей в воздухе печали Луиза Глюк заболела подростковой анорексией: ей даже пришлось на некоторое время уйти из школы. За этим последовали семь лет психоаналитической терапии, глубокое погружение в которую не оставило Луизе времени и сил, чтобы поступить в колледж. Об этом времени жизни она говорила: «Мое эмоциональное состояние и безумная зависимость от ритуалов сделали другие формы образования невозможными». Тем не менее она все-таки посещала поэтические семинары в колледже Сары Лоуренс и Колумбийском университете, а позже работала секретарём.

В 1968 году у 25-летней Луизы вышел первый поэтический сборник «Первенец». Книга была хорошо встречена читателями, получила множество положительных рецензий, однако в её звучании – резком, битническом – было больше общего настроя 60-х, чем того голоса, что позднее станет неповторимым, только ей одной присущим.

За этим последовали три года молчания. Снять писательский блок ей позволила преподавательская работа в Годдард-колледже в Вермонте. Именно со второй книги «Дом на болотах», написанной в Вермонте, в американской и мировой поэзии появляется новый большой, а впоследствии и великий поэт. С этого же времени Луиза Глюк, не имеющая диплома о высшем образовании, неизменно преподаёт в университетах. Нобелевскую премию она получила, будучи преподавателем Йеля.

Стихи Луизы Глюк сочетают автобиографичность, глубокую интимность и мифологичность – говоря о себе, поэтесса говорит и от лица мировой культуры. В этом отношении очень показательно, например, стихотворение «Эхо», переведённое на русский язык Ольгой Брагиной. Нимфа Эхо лишена собственной речи – и вынуждена повторять чужие слова. В стихотворении Луизы Глюк она называет себя «телом с мёртвой душой». Однако биографические подробности во второй части стихотворения указывают, что это «тело с мёртвой душой» – сама Луиза. Потеря голоса здесь – осознание собственной смертности. Но судьба Эхо в исполнении Луизы Глюк не бесконечно трагична: древняя нимфа и одновременно маленькая американская девочка обретает новый – поэтический – голос, открыв для себя красоту природы. Точнее, голос природы отныне становится её собственным.

Эхо

1.
Как только я смогла представить свою душу,
Я смогла представить свою смерть.
Когда я представила свою смерть,
Моя душа умерла. Это
Я помню четко.

Мое тело продолжало существовать.
Не здравствовать, но существовать.
Почему, я не знаю.

2.
Когда я была еще очень юна,
родители переехали в маленькую долину,
окруженную горами,
это называлось «озерный край».
Из нашего огорода
можно было увидеть горы,
укрытые снегом даже летом.

Помню умиротворение,
больше не испытанное мною никогда.

Несколько позже я решила
посвятить жизнь искусству,
дать голос этим впечатлениям.

3.
Остальное я вам уже рассказала.
Несколько лет легкости творчества, затем –
долгий период молчания, как тишина в долине,
пока горы не возвратят обратно
твой голос, замененный голосом природы.

Теперь эта тишина — моя спутница.
Я спрашиваю: «От чего умерла моя душа?»
И тишина отвечает:
«Если твоя душа умерла, чью жизнь
ты живешь сейчас
и когда ты стала этим человеком?»

(Перевод Ольги Брагиной)

Природа, её ускользающая тайна и мятежная красота – вот, пожалуй, основная тема творчества Луизы Глюк. «Что другие нашли для себя в искусстве, // я нашла в природе. Что другие нашли // в земной любви, я нашла в природе» – признаётся поэтесса в стихотворении «Октябрь» (перевод Ивана Соколова).

Природа становится голосом поэта, и одновременно поэт отдаёт природе свой голос, говорит за горы и деревья, осень и весну. Этот принцип ярче всего воплощается в сборнике «Дикий ирис», за который Луиза была награждена Пулитцеровской премией. Перед нами духовная, почти религиозная поэзия в современном её звучании: стихи написаны от имени цветов, обращающихся к садовнику, и природных сил, рассказывающих о себе так, что иногда невозможно провести границу между гулом земли, громом небесным и человеческой речью Луизы Глюк.

Небо и земля

Где кончается одно, начинается другое.
Сверху – голубая полоса, под ней –
зелёная и золотая, зеленая и темно-розовая.

Джона привлекает горизонт: он хочет
то и другое, он хочет
всё сразу.

Крайности просты. Только
середина приводит в замешательство. Середина
лета – всё возможно.

То есть: жизнь никогда не кончается.

Как я могу оставить моего мужа,
в саду, предающегося
такого рода мечтаниям, с вилами в руке,
готовящегося победоносно
объявить об этом своём открытии,

в то время как палящее солнце
застыло неподвижно,
целиком поглощенное
пылающими клёнами
на границе сада.

(Перевод Бориса Кокотова)