«Естественно, я ощущаю себя евреем. Теперь уже не только вторичным. Я пришел к этому».

В декабре прошлого года Леонид Млечин за цикл программ об Израиле был удостоен звания «Человек года-5768» в номинации «журналистика», присуждаемого Федерацией еврейских общин России. Политический обозреватель канала ТВЦ, ведущий телевизионной программы «Особая папка» встретился с журналистом Jewish.ru в редакции телеканала и побеседовал о своем еврействе, ближневосточном конфликте, творческих планах и мировом финансовом кризисе.

—Леонид Михайлович, нашим читателям было бы интересно узнать о ваших корнях и о вашем происхождении. Воспитывались ли вы в еврейской среде и придерживалась ли ваша семья еврейских традиций?

— По своему существу мои родители и даже их родители были абсолютными атеистами. Никто не знал и не соблюдал никаких еврейских праздников. Кухни еврейской у нас дома как таковой не было. Иногда приезжали родственники и угощали нас еврейскими блюдами. Вот все, что я помню, а специально мои родители ничего не готовили. Мой дедушка в детстве говорил на идиш, потому что он вырос в Витебске. Однако он очень рано ушел из дома и перешел на русский язык. К сожалению, я мало чем могу похвастаться, рассказывая о своем еврейском происхождении.

— Вы много пишете о евреях, Ближнем Востоке и таком явлении, как антисемитизм. Очевидно, что для вас это не просто вид ксенофобии, а нечто личное. Ощущаете ли вы себя евреем сейчас?

— Конечно я себя ощущаю евреем. Я думаю, что сначала это было в значительной степени продиктовано вторичной самоидентификацией — когда тебе говорят, что ты еврей и таким образом ты об этом узнаешь. Я являюсь атеистом, что страшно не модно сейчас. Может быть мои убеждения когда-нибудь и изменятся, но в данный момент я думаю именно так. Что касается всего остального, то я думаю, что для полноты ощущений необходимо находиться в окружении, где соблюдается еврейский образ жизни. Зато к еврейскому юмору я отношусь очень хорошо. Естественно, я ощущаю себя евреем. Теперь уже не только вторичным. Я пришел к этому.

— Вы закончили факультет журналистики МГУ. Как относились к евреям во время вашего обучения в лучшем вузе страны? Каким образом вы пришли к журналистике?

— К евреям относились совершенно нормально, потому что на факультете журналистики, благодаря его декану, никаких проблем такого рода действительно не существовало и никогда ничего такого я там не ощущал. Мой выбор был закономерен. Я журналист в третьем поколении и человек, который с самого детства слышит разговоры про верстку, материалы, читателей, тираж. Тогда я не смог бы жить по другому. Это было так естественно и так логично. Теперь я уже понимаю, что это могла быть и какая-нибудь другая профессия, но эта дорога для меня была предопределена заранее.

— Сегодня вы являетесь одним из самых видных политических обозревателей на российском телевидении. Откуда появилось такое стремление к политике?

— Этот интерес — не столько к политике, сколько к политической истории — действительно проснулся очень рано. Это очень странно, но я со своим дедушкой беседовал на эти темы с безумно раннего возраста. Когда большинство детей ни о чем подобном и не подозревают, я в 7-9 лет гулял с ним вечерами по улицам и расспрашивал о вещах, которыми в таком возрасте обычно не интересуются. С того времени масса людей рассказывают мне о политике и не только потому, что встречают во мне, прежде всего, благодарного слушателя. С того самого момента, когда я научился читать, я читаю политические книги. Поскольку у нас дома была замечательная библиотека, которую дедушка собирал всю свою жизнь, то прочитать Сталина или еще какие-то подобные книги не составляло особого труда. К изумлению моих родителей, я очень рано подписался на исторические журналы, которые выписываю до сих пор. Это был какой-то врожденный интерес. Иначе это объяснить никак нельзя.

— Вы автор огромного количества публикаций, посвященных Ближнему Востоку. Откуда такой интерес именно к этому региону?

— Он возник не сразу, потому что по образованию я японист. К тому же я очень интересуюсь немецкой историей, потому что моя мама — специалист по немецкой литературе. Интерес к Ближнему Востоку возник из моих личных увлечений и наблюдений. Я всегда хотел понять, что там происходит. Я, к сожалению, не могу считать себя полноценным ближневосточником и не владею основными языками — ни арабским, ни ивритом. Если бы я когда-то знал, что я этим так заинтересуюсь, то может быть уделил бы этому больше внимания. Сам интерес возник у меня в значительно более зрелом возрасте. Однако, поскольку я этим занимаюсь уже не одно десятилетие, то мне кажется, что я многое узнал и, во всяком случае, могу обсуждать это с академическими ближневосточниками.

— Ближневосточный конфликт представляет собой самое затяжное противостояние современности. Видите ли вы его разрешение?

— Если говорить о решении ближневосточного конфликта, то для меня горизонт вообще не просматривается. В данный момент не только я, но и никто, по-моему, его не видит. Для его разрешения должно произойти что-то драматическое, причем не обязательно в плохом смысле, как скажем решение Садата, когда-то. Что-то драматическое должно измениться, чтобы возможность разрешения конфликта возникла. Может быть в конце концов у палестинцев когда-нибудь появится лидер, который захочет это решить. Этого исключать нельзя. В марте 1985 года мы не могли предположить, что Горбачев изменит лицо нашей страны. Должно произойти нечто, что кажется сегодня немыслимым.

— Сейчас разве только ленивый не говорит о ситуации на Ближнем Востоке. Совсем недавно в журнале New Times была опубликована ваша статья о путях его разрешения. Есть ли у вас еще какие-то планы, связанные с этой темой?

— В принципе, я думаю, что в этом году мы вернемся к теме войны 1973 года. Мы делали на телевидении некоторое время назад материал по войне 1967 года и был очень хороший зрительский интерес. Тогда этот материал был поставлен в контекст событий, происходящих у нас в стране. Было бы неплохо сделать в таком контексте и передачу про Войну Судного дня. Так, чтобы это было интересно российскому зрителю. Думаю, что мы осуществим это ближайшей осенью. Для меня это очень большая подготовительная работа и необходимо время, чтобы все это осуществить.

— В Израиле недавно прошли парламентские выборы. Победу на них, в конечном итоге, одержали правые. Как вам видится политическая обстановка в еврейском государстве в ближайшем будущем?

— Судить о внутриполитической ситуации в Израиле мне сложно. Это, опять-таки, не сфера моих интересов. Я в этом не очень хорошо разбираюсь и был-то в Израиле всего три дня. Скажу только, что Нетаниягу мне интересен. Это мой клиент. Потому что Биби — это брат известного офицера, а Ливни работала на «Моссад». В профессиональном плане они мне оба интересны. Ливни, пожалуй, даже больше. Она дочь подпольщика, сама работала в разведке, поэтому я хотел, чтобы именно она стала следующим главой правительства. В самом общем виде я могу только сказать, что Израиль — это демократическое государство. Результаты очередных выборов, по моему мнению, ситуацию радикально не меняют.

— Вы уже не первый год работаете на телевидении. Каково ваше, как человека, работавшего в прошлом в печати, мнение о тележурналистике?

— Для меня работа на телевидении чудо как увлекательна. Я был когда-то просто соблазнен и восхищен ею. Я пришел на телевидении уже состоявшимся журналистом, с немалым опытом за спиной в печатных СМИ и был рад уйти оттуда сразу, как только меня позвали на телевидение. Это восхитительное занятие. Ты можешь, конечно, играть в газете шрифтами, придумывать заголовки, работать над полосой и раскладывать фотографии, но это никогда не произведет на читателя такого же эффекта, какой ты можешь произвести на телевизионной картинке. Палитра твоих изобразительных средств меняется радикально. Даже в лучшие времена отклик на самые яркие статьи был не сопоставим с откликом зрителей на телевезионную программу, какой бы короткой она не была. Это очень важно — ты сразу ощущаешь себя востребованным. Для журналиста это самое главное.

— Леонид Михайлович, давайте перейдем к вашей литературной деятельности. Вы известны как автор множества детективных романов. Почему вас заинтересовал именно этот жанр?

— Я всегда увлекался политическими и шпионскими детективами. В советские времена их переводилось довольно мало и приобрести было крайне сложно. Когда я прочитал все, что было опубликовано, мне подумалось, что надо бы начать писать самому. Я писал все советское время, однако потом меня соблазнили другими делами. Естественно, соблазнили в хорошем смысле этого слова. Я вдруг почувствовал, что я могу участвовать в преображении жизни и увлекся этим. Я стал писать больше «текучки» и исторической публицистики. Однако мне все время хочется вернуться к написанию детективных романов. Правда, я пишу современные детективные рассказы и уже вышло несколько сборников. Мне все это очень нравится, но пока, что я задыхаюсь под грузом невыполненных обещаний и не могу вернуться к этому своему увлечению.

—  Вы замечательный писатель и журналист. Литературное творчество дается вам легко, или, наоборот, рождается в муках?

— Мне вообще в жизни ничего легко не давалось и не дается. Мне все дается тяжелым трудом. Я никогда не жалел своего времени и, хотя в это трудно поверить, всю свою жизнь провел за письменным столом без отпусков и без выходных. Дней, когда бы я ничего не делал, не было. Я стараюсь никуда не ходить. Мне жалко времени. Я отказываюсь даже от тех вещей, которые для людей моей профессии являются очень соблазнительными. Скажем, от выступлений на других каналах или от участия в ток-шоу. Минимум раз в неделю я придумываю какой-нибудь необидный повод, чтобы отказаться от всего этого, потому что мне просто жалко своего времени.

— Мир переживает финансовый кризис. Сказался ли он каким-то образом на вас?

— На мне он отразился довольно серьезно, особенно на моем кошельке. Однако я не жалуюсь, на повседневную жизнь мне хватает. Если раньше книги покупали пачками, и я не чувствовал этой проблемы, то сейчас стал ее чувствовать. Однако хочу сказать, что это не катастрофа и всему когда-нибудь придет конец, даже кризису.

— Причин мирового финансового кризиса можно назвать довольно много, но, может быть, вы можете назвать одну, определяющую?

— За это я не возьмусь. Я не экономист. Единственное, что я хотел бы заметить, так это то, что кроме внешних причин есть и внутренние. Сразу обнажилась слабость нашего государства, слабость нашей экономики, бедность государства и бедность людей. Какое-то время это маскировалось нефтяными деньгами и кому-то их хватало. Но мы живем в бедной стране, а в бедной стране надо вести себя иначе. Никогда не надо считать себя богачами.

— На нашем сайте есть рубрика, посвященная кризису, где известные люди делятся своими рекомендациями по преодолению этого явления. Что бы вы посоветовали нашим читателям в качестве средства успешного преодоления финансовых затруднений?

— У меня есть такое странное рассуждение на сей счет. Мы мало работаем! Мы, как страна в целом, мало работаем и относимся к труду с прохладцей. Это очень заметно. Когда я в первый раз побывал в Китае, я был потрясен именно этим. Готовностью и осознанием того, что работать надо много больше, чем тебе определено рамками трудового соглашения. Я много ездил по деревням, и местные жители рассказывали мне, что они работают на двух работах по 16 часов в сутки. Для них это было естественно. У них есть дети, о которых нужно заботиться. В нашем обществе это отсутствует. Дети вырастут сами, да и личной ответственности никакой не существует. В настоящий момент я считаю, что это не зазорно — подыскать себе вторую работу. Не закончить в шесть и  уйти домой, чтобы ругать правительство перед телевизором, а сделать что-то еще. Если в умах всего нашего общества произойдет такой поворот, то жить станет намного лучше и интереснее.