— Подождите, я разложу карты…

Голос в трубке затихает, и на том конце сети, связанном с этим нервными GSM-волокнами, устанавливается пустота.

— Да. Как я и предполагал, в ночь с 15-го на 16-е июня в Московской области ожидаются сильный дождь, гроза…

Я на секунду оступаюсь в другую реальность, где о погоде гадают на картах.

— Роман Менделевич, какие карты вы раскладываете?

— Метеорологические!

Метеорологические — конечно, не Таро. К ним необходимы точные данные измерений по всей стране, производимые каждые три часа. Сотни метеостанций, тысячи метеорологов и гидрологов, миллионы сеансов радиосвязи, позывные, несущие в эфир цифры зашифрованных сообщений. Понимание физики явлений, математическая статистика и уравнения гидродинамики, у которых не бывает точного ответа. И Роман Вильфанд — директор Гидрометцентра, самый погодозависимый человек страны.

***

Может быть, ему нравились мысли о непредсказуемости будущего, и он решил предсказывать то, что можно просчитать — и так стал метеорологом. В другой реальности он мог бы предсказывать судьбы по картам Таро. В третьей — стать всемирно известным психологом. Но в той ветви реальности, что воплотилась в его жизни, он родился в Киеве, ходил в хорошую школу и попал на завод «Транссигнал».

— Тогда было принято проходить производственную практику. И в течение трех лет я работал слесарем-сборщиком на «Транссигнале». И там я понял, что меня техника не привлекает. Инженером на заводе мне не хотелось быть. И я стал думать: кем же я буду?

— Что повлияло на ваш выбор?

— Я всегда очень любил путешествовать. Экспедиции школьные любил — это один фактор. И я прочитал очень популярную тогда книгу, она только вышла в 60-х, «Иду на грозу» Даниила Гранина. О жизни исследователей, которые на самолетах летают в грозу, измеряют характеристики атмосферы. Там очень сложное переплетение жизненных судеб, коллизии — в общем, книга на меня произвела впечатление, и понравилась профессия — исследование атмосферы.

Правда, меня еще интересовала и биофизика — молодая наука. Я размышлял. Океанология привлекала. Склонность к экспедициям, любовь к природе, ну и естественные науки. И когда я окончил 11-й класс и получил удостоверение «слюсара-складальника першого разряда», я понял, что слесарем-сборщиком не буду. Не по мне. Ну и так уж получилось, что я по-настоящему счастлив, что правильно избрал свой путь. Работаю в Гидрометцентре 40-й год, и каждый день утром прихожу на работу с интересом.

— А как же экспедиции, вы в них побывали?

— Я участвовал в трех морских экспедициях, которые длились по пять-шесть месяцев. Это был международный эксперимент, посвященный изучению физики Индийского муссона. Из Владивостока мы выходили в Японское море, затем в Желтое, Восточно-Китайское, потом в Южно-Китайское и в Сингапур. Там у нас был небольшой перерыв, заправлялись водой, продовольствием — и через Малаккский пролив в путь. На экватор, до Кении. Заходили на Цейлон, в Индию. В Калькутте я делал свой первый доклад на международном семинаре. Ну, и, конечно же, Мальдивские острова. Сейчас, когда говорят «я отдыхал на Мальдивах», мне так интересно слушать, потому что я на Мальдивских островах был, но я там работал. Шел 79-й год, я просто был впечатлен! Три раза по экватору до Кении и обратно. Мы запускали ракеты метеорологические, зонды, я был начальником отряда, который рассчитывал метеорологические, энергетические, динамические параметры атмосферы — по данным наблюдений. И вот мы тогда впервые поняли, что же такое Индийский муссон, как взрыв муссона происходит, когда начинается воздействие на субконтинент. Там я, кстати, научился работать на компьютере.

— В Гидрометцентре компьютеров еще не было?

— В Гидрометцентре мы работали в пакетном режиме: набивали на перфокарты программы, отдавали диспетчеру, через сутки получали, исправляли ошибки. Но все это так долго: отладить программу — месяц-два-три… А тут у меня в распоряжении был компьютер. И за сутки я делал самостоятельно то, что в институте — за два-три месяца.

— Вы бывали в опасных ситуациях?

— Были ситуации не то чтобы опасные, скорее просто удивительные. Мы стояли на корме (моряки говорят: «на кОрме). Экватор, хорошая погода, и тут мы обратили внимание, что начинает проявляться облачность, причем очень-очень быстро. Это было в Аравийском море, далеко от суши, гладь морская. Есть стадии формирования кучево-дождевых облаков: сначала плоские (кумулис хумулис), потом кумулис медиокрис, затем конгестис и кумаланибус… И вот буквально за десятки минут облако проходит все эти стадии до высоты 10-15 километров у нас на глазах. И вдруг из этого облака — а это было в двухстах метрах от нашего корабля — хоботок высунулся, спустился к океану и начал впитывать в себя воду и разбрызгивать — нас просто обдало водой!

— Тайфун?

— Нет, смерч. И, конечно, потом я подумал: ёлки-палки, если бы он на 200 метров сместился, то прямо на нас опустился бы! И это было совершенно необычно — вот насколько быстро на экваторе, в тропиках формируются опасные явления.

— Что вам грозило?

— Да он бы нас всосал! Яма в океане образовалась в десять метров. Он просто начал впитывать воду и разбрызгивать ее фонтаном. Прошло две минуты — и все закончилось. А вот один раз в жизни мне удалось видеть так называемый «зеленый луч», вы не читали об этом?

— Нет.

— Ну, это фантастика! Это просто красота неописуемая. Редкий-редкий случай. Увидеть это уникальное оптическое явление можно лишь при совершенно чистой атмосфере. Солнце садится в океан и выбрасывает последний луч ярко-зеленого цвета. Говорят, что моряки, которые всю жизнь проводят в море, видят его один, от силы два раза в жизни. Это потрясающее зрелище. Ну, и в Японском море, когда возвращались, попали в очень сильный шторм, восемь баллов, нас поднимало на высоту десятка метров и вот так вот опускало. Корабль мощнейший! Вот тогда я понял, что переношу качку нормально. Хотя очень многие люди неважно себя чувствуют при 3-4 баллах, и многим качка в прямом смысле слова не по нутру.

Мне океан снился несколько лет… Я вспоминал, как мы ныряли, какая там красочная жизнь, эти рыбы, трепанги, моллюски. Ну, иногда мы занимались там браконьерством…

— Гребешка ловили?

— Нет-нет. Кораллы! Мы подходили к Мальдивам. Мальдивы — это и есть коралловые рифы.

— Брали своим женам?

— Да. На самом деле, у меня дома хранятся те кораллы, которые я сам добыл. Белые. Однажды увидел я черный коралл, а они редко встречаются, долго его отковыривал ломиком — он такой большой! В воде-то его легко поднимать, но надо поднять над водой и передать на борт ботика. И я так лихо приподнял, а он в воздухе обрел свой настоящий вес, килограмм 15, — и как на голову мне упал! Я сознание потерял. Ну, быстро пришел в себя. Очнулся уже под водой. И понял — в жизни нельзя жадничать. Но что-то мы отвлеклись!

Звонит секретарь. Роман Вильфанд записывает график своей учебы — чрезвычайные ситуации, техника безопасности. Как директор Гидрометцентра, он должен быть всегда к ним готов.

— Моя теща получила права в 72 года, а я был тогда совсем молодым еще человеком — и я понял, что учиться придется всегда.

***

И — о погоде.

— Погода — изменчивая субстанция. Хорошо известно, что вариабельность погоды заметно выше, чем капризность самой капризной женщины. Погода меняется, и, соответственно, вопрос «что с погодой?» всегда волнует человека. Если погода ведет себя устойчиво, это ненормально. Циклон — это летающий завод, фабрика, которая формирует как опасные, так и благоприятные явления. Хотя, на самом деле, никто не знает, что такое благоприятная погода. Творческие, романтически настроенные люди, как правило, лучше работают в хмурую, дождливую погоду.

— А знаете, почему? Не тянет на улицу.

— Я думаю, здесь более глубокие процессы. Почему-то мощные, гениальные мысли приходят в ту пору, когда идет дождь.

— Думаете, это связано с работой циклона над головой человека?

— Тут какие-то психофизиологические факторы, в которых я не специалист. Я просто отмечаю факты. Не только я, очень многие люди чувствуют прилив работоспособности, когда идет дождь. А большинство людей любят погоду ясную, солнечную, когда можно позагорать, покупаться, получить простые житейские радости. Но и совершенно неромантичные люди, коими являются работники сельского хозяйства, обожают дожди. Иначе никакого урожая не будет.

— А на вас погода действует?

— Да! Причем я заметил очень четкую зависимость. Когда прогноз погоды не оправдывается, на меня очень плохо действует погода. А когда оправдывается — независимо от того, дождь ли идет, град, хоть камни с неба! — я очень счастлив. Поэтому я очень погодозависимый человек.

***

— Перши 18 рокив життя я жив в Киеве, вывчал украинску мову, литэратуру, можу размовляты и пидтриматы розмову...

Роман Вильфанд имеет в виду, что и через сорок лет помнит украинскую речь и может поддержать разговор.

—Конечно, много времени прошло уже, но понимаю по-украински абсолютно все. Приезжаешь на Украину — и через пять-шесть дней восстанавливаешь разговорный язык.

— Вы скучаете по Киеву?

— Я очень люблю Киев. К сожалению, сейчас у меня остались там лишь несколько школьных друзей. Родственников нет: кто умер, кто уехал, и я уж приезжаю только для того, чтобы присмотреть за могилами. Последние визиты достаточно печальны. И все же Киев — это город детства, город юности, возможно, поэтому вижу его в розовом свете. Удивительный город по своей композиции, истории, красоте, по строению, и очень привлекательный для жизни. Там можно и жить, и отдыхать. Рядом Днепр, и все летние месяцы мы на Днепре проводили — купались, загорали, на яхтах я там начал ходить…

— Вы знаете еще какой-нибудь язык, кроме украинского?

— Английский у меня не очень хороший. Мне главное — понять собеседника, а отвечаю я набором слов, времена не согласовываю. Еще когда пишу — думаю, а когда говорю... Один мой американский коллега-метеоролог однажды заметил: «Роман, ты говоришь не на английском, а на Романо-английском». Есть романо-германская группа языков, и он обыграл мое имя. Читаю легко, тут каждый день приходится читать.

— А иврит?

— К сожалению, иврит совершенно не знаю, абсолютно. Но я и идиш не знаю, ну знаю несколько слов и выражений, например, «а гиц ин паровоз» («жар для паровоза», то есть бесполезная вещь, — Ред.) К сожалению, получилось так, что мой отец умер через три месяца после моего рождения… Мама очень хорошо знала идиш, с родственниками говорила, но в семье не с кем было разговаривать. И я абсолютно его не знаю, к сожалению.

— Это было связано со сложностями, которые вызывала национальность в советское время?

— Вы знаете, я лет до 20 не задумывался о своей национальности в принципе. У меня было очень много друзей, и я никогда не знал, кто какой национальности. Не было этого. Но вот уже потом, по ряду причин, стал замечать, что, оказывается, есть такое разделение людей... Я, наверное, идиллически воспринимал тогда мир, и не было в детстве никаких таких проблем...

***

Что происходит с человеком, когда он становится метеорологом? Первое — ему начинают чаще звонить друзья. С типичным вопросом: брать с собой зонтик или нет? Второе — на него изливают немотивированную агрессию незнакомые люди. Кого винить в том, что все лето идут дожди? Ну конечно тех, кто делает погоду. Проработав 40 лет в метеорологии и став директором Гидрометцентра, Роман Вильфанд и впрямь начал испытывать неудобство за свою изменчивую и ветреную подопечную. Сообщая о том, что который день июня идут дожди, он извиняется перед россиянами за то, что не приготовил другого блюда.

— Я просто заметил, что это такое свойство человека — переносить недовольство погодой на специалиста, который ее прогнозирует. Кто-то же должен быть виновен в том, что ветер сорвал крышу с дачи. Понятно, что метеоролог. Ну, а на самом деле это, без шуток, очень важное явление: предотвратить непогоду мы не можем, а вот спрогнозировать — да. Транспортники, строители, авиаторы очень зависят от погоды. Как ни парадоксально, чем дальше идет прогресс, тем более погодозависимым становится человек. Задача исследователя — метеоролога, гидродинамика, физика, математика — спрогнозировать, где именно зародится циклон. Как только мы поймем физику этого явления, ее можно будет промоделировать.

— И тогда человек сможет управлять погодой?

— На самом деле, мы уже многое понимаем и знаем. Современные физико-математические модели общей циркуляции атмосферы позволяют достаточно надежно описать перемещения циклона на ближайшие 3-5 и даже 7 суток. Это, вообще говоря, — огромные достижения метеорологии. Когда я начинал работать в Гидрометцентре, краткосрочными считались прогнозы на сутки вперед. А вот прогнозы на трое суток носили очень симпатичное название: «долгосрочные прогнозы малой заблаговременности». То есть долгосрочные прогнозы, но которые все-таки выпускаются с небольшой заблаговременностью. За трое суток. А сейчас мы даже прогнозы до десяти суток считаем среднесрочными. Прогнозы от 11 до 30 дней — «с пролонгированной заблаговременностью». А долгосрочные прогнозы — это уже более месяца.

— И как они оправдываются?

— К сожалению, неважно. И это связано, во-первых, с природой атмосферы. Кажется, что человек всемогущ. Кажется, наука будет развиваться, и со временем можно будет понять абсолютно все детали. Вроде, правильная логика. А вот великий математик и метеоролог Эдвард Лоренц показал: нет, ребята, все не так. Оказывается, теоретически, на основе математических уравнений, прогнозировать погоду можно только в пределах двух недель. Есть оптимисты, его ученики, которые показывают, что могут и до 18, и даже до 21 дня. Ну, пусть до трех недель, будем оптимистами. А дальше — всё. Природа не позволяет нам заглянуть дальше. И вот, оказывается, человек НЕ всемогущ. Как бы он ни развивал науку, технологию, информационные системы! Понимаете, невозможно измерить температуру — никогда — с точностью до одной сотой градуса на всем земном шаре. Ведь атмосфера трехмерна! И нужно бы на земле, в океанах, по вертикали наставить датчики через каждый миллиметр! Нереально. Поэтому есть фрагментарные наблюдения, которые мы интерполируем, согласуем между собой, но ошибки НЕИЗБЕЖНЫ. В атмосфере существует область неопределенности. Атмосфера представляет собой хаОс, и тут ничего с этим не сделаешь. И этот хаОс в устах математика и метеоролога звучит с ударением на О, так торжественно, победоносно разбивая дифференциальные уравнения гидродинамики, что подумаешь, будто математик и метеоролог рады, что их знания достигают пределов, упираясь в непознаваемое величие природы.

***

— Что значат для вас ваши корни?

— Ну, что я еврей — я всегда подчеркиваю это. Но по языку, знанию литературы, культуры, кругу общения ощущаю себя, конечно, гражданином России. Так уж получилось, я вырос в среде, которая была интернациональной. Я действительно как-то совсем не ощущал национальной проблемы. Я же учился в МГУ, в общежитии жил — ну вот абсолютно не ощущал никакого пресса. Хотя в стране были годы, когда…

— ...некоторые ощущали.

— Да. И национальная политика была ужасной. Конец 40-х и начало 50-х, «дело врачей» — тогда антисемитизм просто зашкаливал... Но я был маленький, я совсем не ощущал этого. А людей постарше это, конечно, коснулось. Но такова была политика...

— А вы бывали в Израиле?

— К сожалению, нет. Я во многих странах бывал, действительно в очень многих. И в Израиль меня очень тянет, я обязательно побываю, мне очень интересно. Я просто в отпуске никогда не выезжал за границу — за год четыре-шесть командировок — я отношусь к командировкам очень серьезно, я готовлюсь, мы там работаем. И поэтому во время отпуска всегда хочется отдохнуть, и за границу семьей мы никогда не выезжали. Но я в Израиль обязательно поеду. Это будет одна из первых поездок по личным мотивам. Я должен побывать там.

— Вы подойдете к Стене плача...

— Ну, и не только. Я очень много читал, и я уже знаю, куда хочу поехать. И в Иерусалим, и в Хеврон, и на Мертвое море, и к Стене плача. Недавно с огромным удовольствием прочитал «Путеводитель по стране сионских мудрецов» Александра Окуня и Игоря Губермана. Поэтому точно знаю свой будущий маршрут. У Израиля богатейшая история. Это центр мира, центр, где зародились многие религии.

***

Погода похожа на жизнь человека. Если бы можно было предсказывать погоду, можно было бы предсказывать и будущее. Но будущего нет — есть множество вариантов, и каждый раз мы делаем выбор, и каждый раз меняем его. Нет будущего, есть поворотные моменты, точки, из которых мы идем направо или налево. А взмах крыла бабочки в каком-то уголке нашего сознания сегодня вызовет бурю в нашей судьбе. Но это будет наш выбор. Ведь так?

— Я абсолютно с вами солидарен, но в теории динамических систем есть такое понятие — точка бифуркации. Вот до определенного момента времени решение определено, а предсказать, как будут развиваться события дальше — НЕВОЗМОЖНО. Это просто за пределами теоретической работы.

— Но это же хорошо?

— То, что невозможно предсказать человеческую жизнь, безусловно хорошо. Конечно, это была бы не жизнь, а каторга. Если знать заранее, что вот тогда ты заболеешь, а тогда — твоя смерть придет. Это не жизнь, а кошмар. Человек должен жить надеждой.

— Но человек выбирает свою дорогу, а не только смерть. И его дорога, и жизнь, и судьба — все зависит от его выбора. А выбор нельзя предсказать.

— Но люди тоже разные. Для человека в футляре, наверняка, можно. Он заранее всего боится, он ходит в калошах, он подготовлен к тому, чтобы не попасть в ситуацию выбора. А открытый человек, с его эмоциями, с его душой, генетически заложенными факторами, конечно, плохо предсказуем — но в то же время можно многое предсказать относительно будущего человека: как он будет себя вести. Психологи могут рассказать. Они чувствуют вектор конкретного человека. Есть психотипы... Наверное, вы правы! Каждый из нас знает, что он будет делать через час, через сутки...

— И то не всегда.

— И то не всегда! То же самое и с погодой. Кажется, мы можем на два часа все предсказать — ничего подобного! Какой-то неожиданный, взрывной процесс произойдет, который предсказать невозможно на данном уровне знаний, который, может, через сто и двести лет только удастся предвидеть. Да... Или через неделю — тоже с большой, со значительной вероятностью мы знаем, что, наверное, вот вы будете в Москве. Ну, наверное, да?

— Ну да.

— Но, может, позвонит любимая тетя из Омска, попросит приехать — и у вас изменятся планы. Человек может заболеть, может получить срочное задание от редакции — поехать в какую-нибудь боевую точку.

— А вдруг уволится...

— Не вдруг. Процесс увольнения все-таки медленный, не взрывной, это не вдруг.

***

— Я сам атеист, но не воинствующий. С удовольствием читаю Тору и другую религиозную литературу, не только еврейскую. Любой эрудированный человек должен читать религиозные книги. И о зарождении ислама читал, и о буддизме. Поэтому когда я попадаю в любое религиозное учреждение, я испытываю удовольствие.

— Прикасаясь к истории?

— Не просто к истории — я ощущаю себя комфортно. И совершенно неважно, к какой конфессии принадлежит храм… Это, может быть, звучит как-то необычно... Ну и так получилось: не религиозен, не знаю идиша. Мне вспоминается стихотворение Игоря Иртеньева:

Меня спросили на иврите:
— Вы на иврите говорите?
А я в ответ на чистом идиш:
— Ты че, в натуре, сам не видишь?!

Вот я примерно так знаю идиш!

— Ну, вы еще можете выучить идиш, и даже иврит.

— Сомневаюсь. Есть такая замечательная мудрость, что после 60-ти человек начинает понимать, что жизнь не бесконечна. Это истина. Это правда. Это реалистично.

— А Камю написал: «Но однажды человек понимает, что ему 30 лет».

— Так вспомните тогда бальзаковский возраст! 30-летняя женщина. А вспомните Александра Сергеевича Пушкина. Мария Гавриловна в «Метели» была немолода, ей шел 20-й год.

— Ну, сравнивая себя с ними, мы можем только порадоваться, что люди дольше остаются молодыми.

— Это, конечно, очень важно. Просто интересно жить. И если есть интерес — к искусству, к науке, к женщинам — человек живет. Но после 60 становишься более реалистичным, уже не таким романтиком. Или оптимистом, как у Вознесенского. Мне очень нравится его четверостишие:

Что прошло — то прошло.
К лучшему.
Но прикусываю с тайной
ностальгией по настоящему:
что настанет?
Но не застану.

— Ну вот, я навела вас на грустные мысли.

— Ну нет, я живу с интересом. На самом деле, неважно, кто ты — младший научный сотрудник или директор — если ты живешь без азарта, это совершенно неинтересно. Азарт проявляется совершенно по-разному. Можно быть очень спокойным, не вздрагивать, не подпрыгивать от избытка эмоций, но жить нужно с драйвом.

Беседовала Ольга Брик