Антон Носик — медиа-директор компании SUP Media, обслуживающей в том числе знаменитый «Живой журнал». Однако широкой публике он известен в первую очередь как один из самых читаемых российских блогеров. К тому же Носик активно занимается благотворительностью, проводит семинары на факультете журналистики МГУ. Обо всем этом, а также о своей службе в израильской армии и о том, почему он носит кипу, Антон Носик рассказал в интервью Jewish.ru.

— Антон, вы входите в число наиболее популярных русскоязычных блогеров. Как вы стали звездой?

— Просто я веду свои блоги очень давно — с 1996 года. Этот эффект «раннего присутствия» сам по себе очень важен. Не думаю, что мои блоги так уж чрезвычайно интересны. И если бы я завел блог два-три года назад и писал там то же самое, у меня, наверное, не было бы и десятой части моей нынешней аудитории.

— Какие из тем, о которых вы пишете, наиболее интересны вашей аудитории?

— Блогосфера — разомкнутая система. В ней разные тексты привлекают внимание разных аудиторий. И под «аудиторией» я подразумеваю не только непосредственно моих читателей — посты из моего блога видны не только там, но и во множестве разных мест — к примеру, в блогах «Эха Москвы». Другие сайты берут у меня то, что может быть интересно их читателям. Поэтому мои посты о спорте читают одни люди, об Интернете — другие, об экономике — третьи... И все эти аудитории лишь частично пересекаются с моими постоянными подписчиками. «Ядро» моей аудитории — около 40 тысяч человек. А всего читателей в разных местах насчитали от полумиллиона до миллиона.

— А что, по вашему мнению, объединяет эти 40 тысяч человек?

— Да ничего их не объединяет. Вообще ничего. Кому-то из них я интересен как публичная фигура, кому-то просто нравится, как я пишу, кто-то находит мои тексты полезными... Эти люди живут в России, Америке, Израиле, они занимаются бизнесом, работают на государство, учатся, путешествуют. Это разные люди, которые в течение 16 лет по разным причинам сочли нужным подписаться на мой блог. Если бы я писал про сумочки «Луи Вюиттон» или про гонки «Формулы-1», аудитория моя, наверное, была бы однородной и имела предсказуемый половозрастной состав. На самом деле все обстоит иначе.

— В одном из ваших последних сообщений, облетевших Интернет, вы вступились за сайт Lurkmore.to, который пытались заблокировать. Почему вы сочли эту тему важной?

— Эта тема постоянно присутствует в моем журнале. Когда закон о фильтрации сайтов был еще на стадии проекта, я предупреждал, что при принятии этого акта в его нынешнем виде злоупотребления будут неизбежны. И все, о чем я предупреждал в июне, стало реальностью в ноябре. Так что я слежу за этой темой, которая интересна значительной части моей аудитории, потому что касается очень многих российских пользователей Интернета.

— Насколько я знаю, вы ведете семинары на журфаке МГУ...

— Да, каждый год.

— Почему вы решили этим заняться?

— В 1999 году, когда только появилась «Газета.ру», у нарождающейся интернет-прессы возникла острая проблема — дефицит кадров. Людей с опытом подобной работы еще не существовало в природе, их просто неоткуда было взять. Единственный способ найти таких людей состоял в том, чтобы их воспитать и обучить самостоятельно. Так и началось мое взаимовыгодное сотрудничество с факультетом журналистики МГУ. Я создал там курс интернет-журналистики — исключительно для того, чтобы воспитать кадры для моих будущих проектов. Рассказывал студентам о том, как устроено интернет-издание и как они могут там себя проявить. Сейчас этому курсу уже больше 13 лет, и за эти годы многие поступили так же — организовали собственные семинары для привлечения к своим интернет-проектам незашоренных молодых людей.

— Расскажите немного о вашей благотворительной деятельности.

— Когда я начинал заниматься российским Интернетом, ситуация с благотворительностью в стране была весьма плачевной. Весь сектор был полностью дискредитирован. В том виде, в котором существовал (и существует) российский закон о некоммерческих организациях, он по сути не столько позволяет решать социальные проблемы страны, сколько дает почву для отмывания денег. А один из самых диких, на мой вкус, принципов заключается в следующем: по российскому закону благотворительная организация из привлеченных средств 20% может истратить на собственное финансирование. То есть положить в карман. Понятно, что и отношение людей к благотворительности были осторожно-подозрительно-презрительным. И я решил создать фонд, в котором на его собственное содержание (зарплаты сотрудников, аренду помещения, телефонные разговоры, Интернет, разъезды) дают отдельные люди. А если нам кто-то дает рубль на лечение больных детей, то сто копеек уходит на лечение больных детей. То есть мой фонд Pomogi.org удерживает не 20%, а 0%. Мы привлекли к благотворительности десятки тысяч пользователей Интернета. И сегодня модель, аналогичная нашей, принята в большинстве реально работающих российских благотворительных фондов.

— А что за время своего существования ваш фонд уже успел сделать?

— За семь лет фонд Pomogi.org собрал и распределил четверть миллиарда рублей на нужды нескольких тысяч проектов. Это поддержка детских учреждений, помощь многодетным семьям, пожилым деятелям культуры, находящимся в сложном материальном положении, и многое другое... Мы просто занимаемся классической благотворительностью. Фонд работает на условиях полной прозрачности. Каждая пожертвованная сумма тут же появляется в отчете о привлеченных средствах, а потом — в отчете о перечисленных. Так что на сайте фонда можно увидеть все, чего нам удалось достичь. По сути, фонд — это конверсия моего медийного ресурса в ресурс решения социальных проблем.

— У вас двойное гражданство...

— Строго говоря, ни Россия, ни Израиль не признают такого понятия как «двойное гражданство», поэтому точнее будет сказать, что у меня два гражданства — российское и израильское. Я жил в Израиле, служил там в армии, работал, в том числе в русских газетах. Это были очень интересные семь лет.

— Почему же вы после этого предпочли жить в России?

— Израиль — прекрасная страна, которую я очень люблю. Но, к сожалению, страна эта маленькая, с очень маленьким внутренним рынком, поэтому заниматься там крупными проектами довольно проблематично. Показателем того, что израильский бизнес-проект удался, часто является то, что он уезжает в Калифорнию. Я гуманитарий, журналист, и проекты мои — медийные. Если меккой программистов является Кремниевая долина, то для меня в этом качестве выступает Москва. Моя среда — русский язык, русские читатели, которых в мировом Интернете более 100 миллионов, в том числе более 70 миллионов — в России.

— И все таки вернемся к вашему израильскому опыту. Какие у вас остались впечатления от израильской армии после службы в ней?

— Это армия, у которой не было времени и ресурсов ни на парады и марши, ни на нужную для тех же парадов строевую подготовку, ни на дедовщину. Это армия, созданная для того, чтобы своими минимальными силами решать поставленные боевые задачи. Очень компактная, очень мобильная, очень прагматичная. Как многие знают, в израильской армии служат женщины. Но не потому, что в Израиле они особенно свирепые, а потому, что, взяв на себя огромное количество небоевых специальностей (обучение, медпомощь, социальная работа, офис-менеджмент), они позволяют мужчинам заниматься мужской боевой работой. И (за исключением отдаленных армейских баз) женщины во время службы ночуют дома. Как, кстати, и многие мужчины. Большая часть личного состава — резервисты, которые призываются на один месяц в году. Армия оплачивает образование, помогает с жильем, страховкой... Служить в армии для каждого израильтянина — естественно, привычно и, если говорить пафосно, почетно. Стыдно не служить. Конечно, во всех этих отношениях израильская армия противоположна российской. Израильские солдаты, по большому счету, не умеют ходить строем — этого не нужно, чтобы побеждать в войнах. И не празднуют день победы, хотя могли бы отмечать по меньшей мере шесть таких дней — по количеству выигранных войн.

— Израиль постоянно находится на грани войны. Что вы чувствуете в этой связи как израильский гражданин?

— Я нисколько не сомневаюсь в том, что Ирану, возглавляемому озверевшим нацистом Ахмадинеджадом, который спит и видит Третью мировую войну и атомный удар по Тель-Авиву, необходимо любыми способами не дать получить ядерное оружие. Тегеранский режим кажется мне сегодня крупнейшей военной угрозой человечеству. Но искренне надеюсь, что войны удастся избежать. Мы видим, что во многих арабских странах режимы держатся «на соплях» — даже те, что казались незыблемыми, как в Египте и Ливии. Надеюсь, что и иранский режим развалится раньше, чем возникнет необходимость военными методами разрушать его ядерный потенциал. Но мы помним, что был такой Саддам Хуссейн, который, кстати, свою войну с Ираном в свое время выиграл, если тут можно говорить о выигрыше. И весь его ядерный потенциал был разрушен одной израильской бомбежкой.

— Вы носите кипу, ставшую неотъемлемой частью вашего образа. Для вас это просто требование веры или все-таки вы чувствуете в этом вызов обществу, как, наверное, думают многие?

— Я видел в этом вызов обществу, когда работал в израильских газетах.

— ?!

— Там меня окружали люди левых политических взглядов, по религиозной принадлежности — воинствующие безбожники. Те, которые хорошо ко мне относились, предупреждали, что кипа на голове помешает мне сделать карьеру. Когда я в первый раз услышал такое предупреждение, я принял решение, что, конечно же, я не буду прятать свою кипу. Не буду делать символических жестов, направленных на отвержение моего Б-га или на сокрытие веры в него, чтобы заработать в жизни больше денег. Так от случайного ношения кипы в 90-м году я пришел к постоянному ее ношению. А уж когда я в 97-м переехал из Израиля в Россию, снять кипу, чтобы не раздражать потенциально присутствующих в обществе вокруг меня антисемитов, было бы, на мой взгляд, совсем странной идеей. Так что я не рассматривал и не рассматриваю возможности перестать ее носить. Другой вопрос, что смысл ношения кипы заключается в покрывании головы. Бывают времена, когда кипа у меня на голове не держится (если я нахожусь в жарких странах и налысо обрит). Тогда я ношу другие головные уборы. Но все равно ношу.

— Среди десяти интересов, которые вы указали в своем ЖЖ, есть Византия. Чем она вас заинтересовала?

— Византия по независящим от меня причинам на протяжении многих веков, начиная от крещения Руси и кончая третьим сроком президента Путина, остается для моей родины, страны под названием Россия, ролевой моделью. Практику византийских императоров и иерархов церкви приводили в пример и русские цари, и московские патриархи, и советские вожди, и постсоветские руководители. Я об этом сожалею. Мне кажется, что Византия — очень плохой пример для подражания. Из-за непрерывной борьбы за власть, из-за непрерывных интриг она просрала абсолютно грандиозный потенциал — и интеллектуальный, и государственный. И сегодня, мне кажется, на наших глазах не меньший потенциал просирает Россия. А самое печальное заключается в том, что Византия, как мы знаем, закончилась, от нее ничего не осталось. Взятие Константинополя, на мой взгляд, — одна из самых важных для изучения страниц европейской истории. Поэтому про взятие Константинополя — и крестоносцами, и несметными вторыми завоевателями — я знаю практически все.