В Москве с единственным концертом побывала израильская певица Ясмин Леви. Многие знают ее как исполнительницу сефардских песен на ладино. Удивительно то, что знают не только в Израиле, но и в Иране, Турции, Сирии. И даже в России. На концерте в Московском международном доме музыки собралась очень благодарная аудитория, которая аплодисментами встречала знакомые композиции и задарила певицу цветами. Накануне выступления Ясмин призналась Jewish.ru, что временно перешла с ладино на испанский, что в ней много арабского и что она не любит веселиться.

О музыке

— Позволю себе начать с вопроса, который, возможно, покажется вам бестактным. Но все-таки я была на двух ваших концертах, и в обоих случаях мне показалось, что вы гораздо выше. Сейчас вы передо мной — такая маленькая и хрупкая. Эффект сцены?

— Ну, конечно (смеется)! Во-первых, там я на каблуках. Во-вторых, я вообще нахожусь на сцене, на возвышении. Но на самом деле я на сцене совершенно другая, у меня как будто крылья вырастают, это очень специфическое состояние. По-настоящему я живу только на сцене. Даже сейчас, сидя перед вами, я не совсем то, что я есть на самом деле.

— Ну, я-то на вас не обижусь, а вот вашему мужу, наверное, непросто это понимать.

— Он выступает со мной [муж Ясмин — бессменный ударник в ее ансамбле], пишет со мной песни, мы все делаем вместе, так что он это хорошо понимает. Так устроен художник: в его жизни есть что-то, куда никому нет доступа. Ни сын, ни мама, ни любимый человек туда проникнуть не могут. Для меня таковым является состояние, когда есть только я, моя музыка и Б-г. Я очень ранимый человек и живу, в общем, в защитном пузыре. Даже если я нахожусь в обществе, я все равно прячусь. Но вот когда я пою, никто не может причинить мне боль. Мой голос — мой щит, моя защита. Потому что я — это мой голос.

— Почему вы всегда поете только грустные песни?

— Веселые мне неинтересны. Мне часто задавали этот вопрос, и я бралась за веселые песни. Но как только я за них бралась, я тут же превращала их в грустные (смеется). И я оставила эти попытки. Просто поняла, что я такая — в грусти мне гораздо комфортнее. Я счастливый человек, но в моем сердце очень много грусти. И грусть для меня — это счастье и благословение от Б-га. Когда я счастлива, я ничего не могу сочинить. Я пишу только тогда, когда мне грустно.

— В последнее время в вашем репертуаре все меньше песен на ладино. Вы решили оставить эту тему?

— Да, уже четыре года я пою не только ладино. Сначала в моем репертуаре были только песни на ладино, но сейчас я очень изменилась. Я другой человек, другая певица. Я начала писать собственные песни, они на испанском языке. И теперь мои концерты представляют собой микс из песен на ладино, которые я тоже пою очень по-своему, и из моих собственных песен.

— А почему все-таки вы решили несколько отойти от ладино?

— Я решила, что нужно выйти из музыкального гетто. Публика привыкла считать меня исполнительницей песен на ладино. И я очень горжусь этим. Но я не хочу оставаться только в этой нише. Я пишу музыку, пишу песни. И мне хочется, чтобы люди приняли меня такой — автором собственных песен. Многие артисты исполняют только традиционные композиции, и они молодцы, это здорово. Но я пришла к тому, что мне хочется выразить себя и через свои песни тоже. И чем больше их появлялось, тем больше я понимала, что сейчас хочу заниматься в первую очередь ими.

О языках

— А почему свои песни вы пишете не на иврите, а на испанском?

— Я говорю на иврите, это мой родной язык. И для меня в этом языке нет романтики и магии. Но не потому, что их вообще нет в иврите. Это исключительно мое восприятие, потому что я говорю на иврите каждый день — в супермаркете и по телефону с друзьями. Поэтому иврит для меня — функциональный язык, а не язык поэзии, на котором я хотела бы петь.

— А испанский для вас имеет более романтическое наполнение?

— Конечно! Возможно, мне проще писать и петь по-испански, потому что так я могу спрятаться.

— От чего?

— Когда я пишу песни, я совершенно открыта, я говорю о самых глубоких чувствах, которые живут в моем сердце. И люди, слушая мои песни, могут прикоснуться к самым отдаленным уголкам моей души. Видимо, испанский язык в какой-то мере защищает меня. Потому что если бы это был иврит, я была бы слишком открыта и беззащитна. Люди бы узнали обо мне слишком много, а я и так очень открываюсь в музыке. Наверное, чтобы скрыться, мне более комфортно петь на испанском или ладино.

— Но испанский ведь не родной для вас язык. Чтобы писать на нем, нужно очень хорошо им владеть.

— Конечно, я не могу сказать, что владею испанским в совершенстве. Но я его очень чувствую, он стал частью меня.

Об Испании

— Многие евреи, попадая в Испанию, чувствуют особенную связь с этой страной, даже мечтают туда переехать, как бы вернуться на родину.

— К сожалению, когда я бываю в Испании, я не чувствую, что это моя родина. Евреи жили в Испании многие века, они всегда любили эту страну. И я тоже люблю ее, мои предки жили там. Однако более тесную связь я ощущаю с Турцией, потому что после изгнания из Испании мои предки уехали именно туда. И они прожили там 500 лет, пока не переехали в Израиль, в Иерусалим. Хотя, конечно, когда я приезжаю в Испанию, я чувствую в ней много родного. И это странно, потому что мои родные покинули эту страну в 1492 году. Но там есть что-то, что все равно мне очень близко. Мой отец вырос в Иерусалиме, но в его районе все напоминает Испанию. Евреи привезли с собой из Испании и архитектуру, и какой-то особый испанский колорит. Так что Испания для меня — что-то вроде духовной родины. Но «как дома» я себя там все равно не чувствую.

— Это довольно печальная история. Я только что путешествовала по Испании, по Андалусии, где до изгнания жило очень много евреев. И там повсюду следы евреев, а вот самих евреев нет.

— Это очень важная и болезненная для меня тема, об этом я думаю почти каждый день. Я много думала об этом и решила не носить в себе гнев и, не дай Б-г, не чувствовать стремления отомстить. У меня много друзей в Испании, я очень люблю испанцев и эту страну. Но когда я думаю об истории, о которой я много прочла, мне становится очень грустно, потому что произошедшее ужасно. Знаете, в Мадриде стоит огромный памятник королеве Изабелле, которую испанцы очень почитают, которой очень гордятся — для них она мощная историческая фигура, сильная женщина, лидер. А для меня Изабелла — королева, которая убивала, сжигала и изгоняла мой народ.

О ладино

— Ваш концерт в Москве, состоявшийся восемь лет назад, стал для меня первым знакомством с ладино, с музыкальным творчеством евреев-сефардов. До того момента я совершенно ничего не знала ни об этом языке, ни о том, как звучала эта музыка. А сейчас вы как будто уходите от ладино. Но ведь это печально, это значит, что многие так и не узнают об этой культуре.

— Вы меня расстраиваете.

— Простите.

— Нет, наоборот. Это очень хороший вопрос. Я никогда не оставлю песни на ладино. Это — моя душа, это самая прекрасная вещь в моей жизни. Но я чувствую, что должна совершить путешествие, которое займет какое-то количество лет, а потом я вернусь к ладино. Когда стану старше. Я ведь не оставляю ладино, я по-прежнему включаю сефардские песни во все свои концерты. Потому что, при всей моей скромности, я понимаю, что являюсь чем-то вроде посла ладино в мире. Но я должна отправиться в это путешествие, чтобы набраться нового опыта, сделать ошибки, но продолжать вдохновлять и радовать своих слушателей.

— А почему вы не поете на английском, если вам хочется расширить горизонты?

— Хотелось бы. Но я вряд ли стану это делать. Часто люди просят меня петь на турецком, на фарси, на английском, потому что им кажется, что я буду хорошо звучать на их языке. Но мне кажется, если я не живу языком, этого делать не нужно. Иначе это будет выглядеть как пародия. Потому что язык нельзя просто сымитировать. Чтобы петь на языке, им надо жить, его надо понимать и чувствовать. Поэтому, к сожалению, пока я не готова петь ни на каком другом языке, кроме ладино и испанского.

Об арабском

— Когда я была на вашем концерте в Тель-Авиве этой весной, меня удивило, что в зале было несколько арабских пар, причем религиозных, в традиционных мусульманских нарядах. Меня это поразило.

— У меня очень много поклонников среди мусульман. Я бы даже сказала, что едва ли не большинство моей аудитории составляют мусульмане. Меня слушают в Иране и в Турции, слушают израильские арабы. Я должна вам признаться, что во мне, в моей ментальности очень много арабского. У меня даже имя арабское, хотя я еврейка. Я выросла с арабами, они часто были гостями в нашем доме. И во многом у меня арабская ментальность.

— Это как?

— Понимаете, я выросла в арабской культуре. Не только потому, что арабы часто бывали гостями в нашем доме. Я много слушала восточную музыку, на ней я воспитывалась, как и на песнях Билли Холидей или оперных ариях в исполнении Лучано Паваротти. Но арабская музыка занимает в моей жизни более важное место. И не только это. Вы, наверное, обращали внимание, что многие израильские евреи, приехавшие из арабских стран, выглядят очень даже по-арабски. Посмотрите на меня: у нас более темная кожа, чем у ашкеназов, мы более темпераментны, мы «разговариваем всем телом» — очень эмоционально, очень громко. Все очень экспрессивно. Ашкеназы совершенно другие: кожа светлее, голоса помягче, жестикуляции меньше. Так что я всегда очень рада, когда вижу в зале арабов. Музыка — единственная оставшаяся возможность диалога между арабом и евреем. Многие арабы не захотят даже говорить со мной, потому что я израильтянка и прямо или косвенно представляю израильское правительство, израильскую политику. Но когда я пою, они могут слушать меня, вступать в диалог со мной.

О войне и мире

— А как вы думаете, такой диалог еще возможен?

— Я исполняю песни сефардских евреев. В те времена, когда они были написаны, евреи жили в Испании, часть территории которой находилась под властью арабов. И хорошо жили, в мире. В арабских странах евреи жили веками. Конечно, в современную эпоху с каждым днем становится все меньше возможностей наладить диалог, потому что ненависть глубоко засела в сердцах. Я вижу, как детей учат видеть друг в друге врагов. Так что я не думаю, что сегодня возможен мир. Хотя я уверена, что он наступит — спустя много веков, очень нескоро.

— Вы говорите очень странные для израильтянки вещи. Многим не понравится утверждение о присущей вам арабской ментальности.

— Я вообще не сужу людей по национальности. Я сужу людей по тому, что они говорят, чувствуют, делают. Мы должны воспринимать других людей исключительно как людей, не судить о них по стране, где они родились, или по их этническому происхождению.

— Но ведь агрессия исходит все-таки от арабов?

— Я вообще предпочитаю не говорить о политике, потому что боюсь кого-то обидеть. Что бы я ни сказала об этом конфликте, одна из сторон будет недовольна. Но мне кажется, проблема в том, что мы не уважаем друг друга. Каждая сторона считает, что ее религия самая правильная, ее образ жизни самый правильный. И я знаю об этой проблеме не понаслышке: я ведь живу в Иерусалиме, где она стоит особенно остро. То, что все видят по телевизору, — моя повседневная жизнь. Я живу в этой атмосфере страха, агрессии и конфликта. Мне кажется, население Земли в значительной степени потеряло человеческий облик. Не только в Израиле, но и во всем мире. Мы насилуем и убиваем друг друга, портим природу, мучаем животных. Человечество как будто сошло с ума. И это единственная причина, по которой я стала вегетарианкой. Я просто не могла быть частью этой жестокости, в которой погрязли люди.

— Вы говорите как идеалистка.

— Знаете, в моем ансамбле играют турок и армянин. Мы все знаем, какая между этими народами вражда. Но когда они играют вместе, между ними нет никакой войны. Каждый из них привносит в нашу музыку свою душу, свой колорит, свой талант. И они уважают друг друга и вместе что-то создают — мир, который гораздо больше, ярче и красочнее, чем тот, в котором их народы враждуют.