Актёр и режиссёр Эрвин Гааз рассказал Jewish.ru, кому из его семьи удалось пережить Холокост и сталинские репрессии, как Юрий Любимов владел Театром на Таганке и что можно сказать о Галиче, когда тебе почти 50.

Таганка стала в вашей карьере отправной точкой?
– Я пришёл, когда мне было 20 лет. На первый курс, который набирали специально для Театра на Таганке. Сейчас мне почти 50 лет. Вся жизнь в этих стенах. Но сказать, что это целиком мой театр, я не могу – сегодня, увы, я не так много занят здесь, три-четыре спектакля в месяц. У меня много работы на стороне, много самостоятельных проектов, иначе я бы просто не выжил как творческая единица. Я, прежде всего, режиссёр, у меня режиссёрское образование. Ну, а это профессия хищническая, тут надо постоянно ставить. Вот я и ставлю – на разных площадках в Туле, Саратове, Москве.

В 2010 году вы ушли из Театра на Таганке, а потом вернулись. В театре было много скандалов, но конкретно вы ушли по какой причине?
– Мне не очень нравилось происходящее в театре, но Любимов всегда говорил: «Не нравится – уходите». В какой-то момент я и ушёл. В никуда. Правда, Любимов всё равно продолжал меня вызывать на какие-то старые роли, в которых я был занят. А как только он ушёл из театра, я вернулся окончательно по приглашению нового руководителя Валерия Золотухина. С тех пор уже несколько лет продолжаю здесь работать. Ещё раз подчёркиваю: я не уходил из Таганки, я уходил от того, что происходило при руководстве Любимова в последние годы. Мне стало тесновато там. Но я был рад продолжать работать как свободный приглашённый артист.

На режиссёра можно выучиться только при втором высшем. Как так получилось, что вы поступили в 20 лет на режиссёрское отделение Щукинского училища?
– «Спасла» ужасная дикция, совсем не отработанная на тот момент. Когда меня спросили год рождения, я выдал что-то вроде «тщсотсятдевятый» –они записали как 1959-й. А у меня тогда уже бородища была до пояса –фиг его знает, сколько там лет прячутся под этими лохмами, решила приёмная комиссия. Потом спохватились проверять документы, но я уже поступил. Юрий Петрович набирал на Таганку уже состоявшихся режиссёров, ему нужны были ассистенты, которые будут «разминать» его работы в театре. Он именно хозяином театра и был всегда, не учителем. После окончания института он позвал меня и предложил «разминать» его композицию по хроникам Шекспира. В нагрузку было сказано сыграть роль Крафта, самоубийцы у Достоевского в «Подростке». Небольшая, но очень интересная роль –моя первая на Таганке. А потом я с удивлением обнаружил себя в распределении на «Братьев Карамазовых». Тут меня уже никто не спрашивал – играл доктора Герценштубе. Это персонаж, списанный Достоевским с Фёдора Петровича Гааза, «святого доктора», к которому я имею некое очень дальнее родственное отношение. Но это было чистое совпадение. Любимову просто нужен был актёр, который может говорить на немецком, играть эту роль на двух языках. А потом неожиданно в три часа дня как-то мне звонят из театра и говорят: «Срочно вводись на роль Берлиоза в “Мастере и Маргарите”». Смотрю – я уже в штате как актёр. Сниматься начал. Получилась вторая профессия, которая меня худо-бедно, но кормит.

Вы действительно больше известны как актёр. Почему вы не стали поступать на актёрский?
– Я никогда не хотел быть актёром. Боялся сцены как огня. За первый курс по актёрскому мастерству у меня стояло «три» с двумя минусами. Начиная со второго курса, когда вместо этюдов пошли произведения по драматургии, с текстом, вот тогда у меня появились «пятёрки». В итоге получал даже Мейерхольдовскую стипендию, коих было всего три по стране, и закончил Щукинское училище с красным дипломом. Пьесы писал всю дорогу во время учебы. Дал как-то почитать Любимову и нашему основному мастеру курса профессору Александру Вилькину свою первую авторскую инсценировку по двум романам Владимира Набокова – «Лолите» и «Приглашению на казнь». Им понравилось. Я её ставил в одном из театров-студий, которых тогда в 90-е в Москве было как грибов, года два-три мы играли её.

Режиссёры, которые приходят в театр через драматургию, больше привержены классическому жанру?
– Я всегда только от литературы и шёл, от конкретного автора, говорят же: не ставь пьесу – ставь автора. Мне нужен текст. Работа режиссёра сродни работе детектива. Мы расследуем, что именно хотел сказать автор в этом своём произведении. Отчего застрелился Константин? Так называется, кстати, программная статья Вилькина, исследование чеховской «Чайки». Почему Ричард III мстит маленьким принцам? Почему Чацкий вернулся в дом Фамусова так резко и спешно? На это есть очень точные указания от Грибоедова. Кстати, вопрос, который я всегда студентам задаю: почему Чацкий вернулся? Мало кто отвечает.

У меня тоже есть один вопрос, на который мало кто из режиссёров отвечает. Кто такой «маленький актёр»? Как становятся исполнителями ролей второго плана?
– Есть бегуны-спринтеры, есть бегуны-марафонцы. Так и актёры. Вот, смотрите, классическая пьеса «Горе от ума», моя любимая пьеса. Там же есть две фантастические роли, рассчитанные на короткие появления. Первая – это Лизанька, которая встречает нас в креслах: «Светает!.. Ах! как скоро ночь минула!» А второй – это Репетилов, это клоунское антре. Его может сыграть только гениальный клоун-буфф. Это фантастически сложно, на самом деле. Вот эти 15 минут существования Репетилова на сцене – это фактически спектакль в спектакле. Гердт, Фарада, Раневская –очень яркие, но если их полтора-два часа на сцене держать, зритель просто уползёт на четвереньках. Это бешеная энергия, это темперамент, фантастическое владение залом – но именно на короткие дистанции. И это хорошо. А есть актёры на длинные дистанции. Я люблю свои роли короткие, такие, как тот же доктор Герценштубе. Вот они, эти 10–15 минут существования. И я рад, когда после моего монолога, после сцены с Герценштубе, раздаются аплодисменты. И я очень люблю и свои большие роли в больших спектаклях. В антрепризе «Полицейские» у меня одна из главных ролей. Берлиоза маленькой ролью не назовёшь. Не так давно ввели в репертуар спектакль «Калека с Инишмана» Мартина Макдонаха, я там играю доктора, и мне очень нравится. Во-первых, там фантастическая партнёрша – Марина Витальевна Полицеймако, во-вторых, просто хорошая небольшая роль. Две сцены, которые дорогого стоят.

Чем сейчас заняты, кто вас вдохновляет?
– Авторы самые разные. Шекспир, Набоков, Ремарк, Леонид Андреев. В марте в Питере должна быть премьера по моей пьесе. Авторская инсценировка по андреевской «Мысли». Она пойдёт в Александринке на новой сцене. Я никогда не думал, что буду ставить Мольера, но ставил же в Саратове «Школу жён». Это неожиданное было предложение, я за него схватился, полюбил и эту пьесу, и автора. Сейчас у меня есть план поставить «Отверженных» Гюго. Еще есть произведение, с которым я живу с раннего подросткового возраста, его автор – Галич. Года полтора назад я был очень удивлён, когда понял: почему, если я его так люблю, до сих пор не поставил? И вот тогда родился спектакль по поэме «Кадиш» о Януше Корчаке. Это, может быть, самое любимое моё произведение у Галича. А родился спектакль с помощью замечательного композитора, заведующей музыкальной частью на Таганке, Татьяны Жановой, она предложила свою музыку. Спектакль называется «Иерусалим-сюита», играет ансамбль «Капельмейстер-бэнд», который создан Жановой, она сама, я и мой сын. А если говорить о Шекспире, 25 марта в музее Льва Толстого на Пречистенке мы с сыном должны играть спектакль по пьесе «Ричард Третий».

Ваша немецкая бабушка была еврейкой, погибшей в ГУЛАГе, и у неё в Германии остались родственники, пережившие Холокост. Что вы рассказываете своим детям о судьбах ваших предков?
– В Арнсдорфе, под Дрезденом, до сих пор существует больница, где работал мой дед, Эрвин Альбертович. И там он жил с женой и маленьким сыном, моим отцом. Его жена была еврейка, их предупредили в какой-то момент, что за ними должны прийти из гестапо. Они уехали сначала в Париж. Поскольку дед был очень хорошим врачом, то по приглашению главного хирурга Красной армии Николая Бурденко они переехали в СССР. Дед тут защитил диссертацию на русском языке и позже стал работать на кафедре в Ивановском медицинском институте. Был 1938 год, и по ложному доносу забрали сначала его, а потом бабушку. Она погибла в ссылке в Казахстане. Отец остался, во многих детских домах побывал, постоянно сбегал, его ловили. Он пытался найти мать. А буквально недели две назад я узнал, что у меня есть ещё родственники. Никак не думал, что родной брат моей бабушки пережил Вторую мировую войну и лагерь Терезиенштадт. Потом эмигрировал в Израиль и там прожил до 2004 года. У него осталась дочь, и мы с ней не так давно нашли друг друга, созвонились. Возможно, сейчас ещё нашлись родственники одного из братьев моего деда, и тоже там, в Израиле. Так что, в общем, несмотря на эту мясорубку, семья, то, что от неё осталось, воссоединяется. Такие чудеса тоже бывают. А детям я рассказываю правду. Всё, что знаю. О том, как двумя преступными режимами – фашистским и коммунистическим – уничтожались ни в чём не повинные люди, которые могли бы принести много пользы человечеству.