Легендарный летчик-ас Гиора Ромм был самым результативным пилотом Шестидневной войны, оказался в египетском плену и дослужился до высших постов в ВВС. В эксклюзивном интервью Jewish.ru генерал Ромм вспомнил, как громил арабских пилотов на советских машинах, объяснил, почему американские самолёты лучше, и рассказал, за что так любит Москву, русские песни и героев-панфиловцев.

Как вам Москва?
– Я был генеральным директором «Сохнута» и возглавлял израильское управление гражданской авиации, и это, как минимум, десятый мой визит в Москву. И каждая поездка сюда вызывает во мне сильные эмоции. Ведь многие десятилетия Россия была страной, куда нельзя было просто так поехать. В молодости я читал огромное количество книг о России и Москве, представлял, как выглядят Кремль, Красная площадь, Лубянка, Дом на набережной. И до сих пор сложно привыкнуть, что теперь Москва – это как Лондон, Париж или Рим. По-моему, Москва прекрасна.

Что именно вас больше всего впечатляет?
– История России. Она не похожа на историю любого другого народа или государства. Люди моего круга в Израиле выросли на истории Второй мировой войны, о которой мы до сих пор смотрим фильмы. Москва была очень близка к падению, и я часто представляю себе: вот живешь ты в Москве и знаешь, что немцы подошли очень близко и, если они войдут, – всё, после ничего не будет, это конец.

В России совершенно отчетливо ощущаются сила и характер народа и руководства, которые проявились в столь тяжелых условиях. Такого нигде больше нет. Москва – это город, где чувствуешь мощь. Но я также довольно много ездил по России: был в Петербурге, Самаре, Нижнем Новгороде, Ярославле. Размеры России подавляют: мысль просто не может охватить подобных размеров. Россия – это что-то особенное.

В израильской армии до сих пор в рамках подготовки офицеров читают «Волоколамское шоссе» Александра Бека?
– Сейчас уже нет. Но мы росли на этих книгах, знали их наизусть в молодости. Знаете, в этой книге про генерала Панфилова, которая в переводе на иврит называется «Люди Панфилова», есть такой момент: командир взвода пулеметчиков бежал с поля боя – сам выстрелил себе в руку, чтобы не участвовать в бою. Когда над ним устроили суд перед лицом всего отряда, он стал раскаиваться и оправдываться, но командир батальона Момышулы Бауыржан, несмотря на жалость к нему, приказывает его расстрелять, сорвав с него перед этим все знаки отличия. В Израиле тоже есть понятие «панфиловский суд» – мы росли на этом, как и на русских песнях.

Многие русские и советские песни переведены в Израиле на иврит, стали народными, и поющие их даже не подозревают о происхождении этих шлягеров.
– Да, их поют до сих пор и часто исполняют публично. Как-то пилоты израильских ВВС праздновали День независимости страны. И все инструкторы, и сами летчики вышли на сцену в форме бойцов Красной армии. На головные уборы офицеры прицепили красные шевроны. Все это под магнитофонную запись «Калинки». Это было еще 20–30 лет назад. Русские песни внутри нас, как и многие русские герои: например, Семён Буденный.

Вы представили российскому читателю свою книгу «Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика». В Израиле сняли сериал «Заложники», сиквелы которого потом были сделаны и в России, и в США. Насколько эти ленты правдиво рассказывают о плене?
– В сериале израильских заложников очень сильно и много бьют. Меня так не били. То есть били, но не так сильно, как это показано там. Меня били всего-то пару ночей. Правда, я был тяжело ранен, и всё мое тело было загипсовано – так что бить им меня было непросто. Знаете, в сериале арабы стараются сломать и переделать сознание троих заложников. Меня же никто не ломал как личность, не пытался превратить в другого человека посредством пыток.

Египтяне с уважением относились к вам в плену?
– Тому, кто не был в плену, очень трудно представить, насколько это тяжело. Уже после возвращения из плена я ретроспективно понял, что они относились ко мне с уважением. Нескромно говорить об этом, но я для египтян был ценным приобретением, и они это понимали. Их задача была вытащить из меня информацию, моя – не дать таковой.

Почему после плена вы снова вернулись в ВВС?
– Я решил, что должен еще летать над Египтом. Правда, я был тяжело ранен и по возвращении в Израиль перенес множество операций, но постепенно ногу и руку мне собрали заново. И я опять начал летать.

Какой из воздушных боёв для вас остался самым важным в жизни?
– Это было еще до плена. Шел третий день Шестидневной войны, и я с двумя напарниками был в небе над Синайским полуостровом. В какой-то момент я заметил вблизи себя два египетских МиГа – они летели низко над землей в сторону Египта. Я устремился вслед за ними. Но мои напарники не заметили египтян, и через некоторое время стали выяснять у меня, что происходит и где я. Мне пришлось признаться, что я преследую два египетских самолета, но я дал им неверные координаты.

Почему?!
– Дело в том, что я хотел остаться с египтянами наедине. Вообще, я и пошел в пилоты, потому что они по природе своей одиночки – сами по себе. Я нагнал один из самолетов, открыл по нему огонь и попал, но он не взорвался, а только резко рванул вверх. Я подлетел к нему очень близко, метров на пятьдесят, и увидел, что в кабине нет пилота – он катапультировался. Вскоре самолет потерял скорость и, как лебедь, спикировал и врезался в землю.

На этом бой закончился?
– Я мог бы вернуться домой на ужин, но я полетел на запад – искать второй самолет. Я догнал его над Суэцким каналом в районе Исмаилии. Уже смеркалось, и мы практически в темноте выделывали пируэты над городом и вели огонь из пушек. Снизу по мне палили из чего только можно египетские солдаты. Бой продолжался 3-4 минуты – пока я не попал в него. И он рухнул. А я вернулся на базу в Тель-Ноф. Мне было тогда 22 года.

Вы летали и на французских «Миражах», и на американских «Фантомах», а в воздушных боях сталкивались с самолетами советского производства. Как профессиональный пилот оцените, чьи самолеты в то время были лучше?
– Я был в кабине МиГ-21 – там не так удобно, как в «Мираже». Был и в кабине МиГ-27 – американские самолеты комфортнее. Западная инженерная школа создавала самолеты более удобные для боевых летчиков, чем советская. И кабина, и органы управления были более дружелюбны по отношению к пилоту. Правда, в последнее десятилетие Россия совершила грандиозный рывок во всем, что касается учета человеческого фактора в технике. Насколько я понимаю, Су-31 – совершенно новая история, но побывать в его кабине мне пока не удалось.

Вы говорите про комфорт. А с боевой точки зрения?
– С точки зрения ведения боя – всё зависит не только от самолета, но и от мастерства пилота. В тот период времени по выучке и навыкам ведения воздушного боя израильские пилоты были намного более продвинутыми, чем американские или британские. Мы разработали концепцию воздушного боя, которой все хотели овладеть и до сих пор многие хотят. Египтяне же, как и сирийцы, взяли на вооружение доктрину советских ВВС, которая не годилась для ближневосточных климатических условий – яркого солнца и чистого неба. Поэтому нам было не так уж и сложно побеждать. В 1982 году, например, в ходе операции «Мир Галилее» мы столкнулись с сирийскими ВВС и сбили 80 самолетов, не потеряв ни одного своего! У сирийцев, правда, были устаревшие к тому моменту МиГ-21 и МиГ-23, а у нас новенькие F-15 и F-16. Но главную роль сыграла наша более продвинутая доктрина – сирийцы, летавшие по советской методике, просто не знали, что им делать в воздухе.

Израиль всегда делал ставку и до сих пор опирается на тотальное превосходство в воздухе. Насколько это соответствует сегодняшним военным вызовам, когда основная угроза исходит от ракетного оружия?
– Во-первых, авиация работает в сопряжении с оборонительными противоракетными системами. Во-вторых, возможности авиации быстро наносить удары по сотням и тысячам целей не сравнятся с возможностями других родов войск, поэтому ВВС до сих пор основной игрок на театре военных действий.

Ракетами тоже можно наносить удары по сотням и тысячам целей. И ракете, летящей на Иран, несколько проще преодолевать воздушное пространство других стран, чем самолету.
– Иран – это работа тоже для ВВС. О развитии ракетных войск у нас говорят давно, но на создание такого оружия уйдут годы. Развивать ракетные войска – значит менять бюджет и структуру армии. Это очень серьезное решение, если оно будет принято. И очень ответственное. Допустим, вы создадите ракету дальностью в 2000 км, но она годится только для того, чтобы поражать цели примерно на этом расстоянии. То есть надо будет вложить значительные средства, а на выходе получить оружие, годное для достаточно узкого спектра задач. Я читал в СМИ, что министр обороны Авигдор Либерман выступает за развитие ракетных войск. Но о позиции самой армии по этому вопросу мне ничего не известно. Я думаю, что надо наращивать мощь ВВС, которые могут выполнить любую задачу. Потому что самолет универсален.

Как вы оцениваете операцию российских ВКС в Сирии?
– Я об этом практически ничего не знаю, потому не могу оценивать. Но можно предположить, что Россия приобрела в Сирии большой опыт. Кажется, что воевать – это просто. На самом деле это не так. Когда ты воюешь, ты узнаешь вещи, которые ты не можешь узнать на тренировках. Я думаю, что Россия многому научилась в Сирии.