В эксклюзивном интервью Jewish.ru Михаил Швыдкой рассказал, каково быть министром культуры и за что он получал по морде, а также объяснил, где он научился компромиссам и почему начальству всегда виднее.

Вы как-то сказали, что вашему знаменитому умению искать компромиссы вы обязаны разводу родителей. Как это произошло?
– Я жил с бабушкой и дедушкой – мамиными родителями, и в какое-то воскресенье ездил к папе, в какое-то – к маме. Нужно было деликатно находить ответы на вопросы: «кого ты больше любишь?», «где тебе лучше?», «а что тебе там сказали?». Тогда я и научился компромиссам. Бескомпромиссность, конечно, имеет свой смысл в определенные периоды жизни, но бывают времена, как, например, нынешние, когда больше востребованы компромиссы.

Что еще осталось в памяти из детства?
– Любопытство к окружающему миру и искусству. Прежде всего, к музыке, потому что бабушка водила меня в консерваторию, а второй мамин муж был очень известным музыкантом. Очень важным было влияние деда и бабушки. Знаете, когда шёл XX съезд партии, мы жили в небольшой комнате в коммунальной квартире. Там стоял большой дубовый стол, под которым я сидел, когда обсуждали речь Хрущева. И наутро я пришел в школу и сказал, что Сталин – враг народа. Бабку срочно вызвали в школу – ведь это был только1956 год. Она меня привела в парадную нашего дома, дала по морде и сказала: «Необязательно говорить везде то, что слышишь дома». Вот это я запомнил на всю жизнь. Это был хороший такой урок. Я не всегда говорю то, что слышу дома.

Вы говорили, что «еврейскость» вы ощущали, только когда сталкивались с антисемитизмом. Но ведь бабушка и дедушка были одесскими евреями – это не могло не повлиять на быт, еду и привычки.
– В нашей квартире жили русские, евреи, татары, поэтому праздновали все праздники и ели всякую еду. Моя еврейская бабушка лучше всех пекла куличи. Она замечательно делала фаршированную рыбу, куриную шейку, но при этом жарила свиные отбивные – 37 копеек они стоили в кулинарии. Но еврейская тема, конечно, присутствовала. Маму, которая была хирургом, довольно долгое время не брали на работу, потому что все-таки «дело врачей». Есть такой закон выживания: чтобы быть таким же, как и все, нужно быть лучше других. Вот я и старался быть таким, как все, и для этого приходилось очень хорошо учиться.

Я понимаю, что бьют по морде, а не по паспорту. Хотя с моим паспортом мне некуда деваться: и мама, и папа – евреи. Но поскольку вся моя жизнь связана с Советским Союзом и Россией, то, конечно, я человек русской культуры в значительной степени. В этом нет ничего ни дурного, ни хорошего – это вот так, как есть.

Поговаривают, что когда вам предложили стать министром культуры, вы ответили, что это обидит антисемитов.
– Я серьезно говорил всем, что мне быть министром культуры в стране русской культуры как-то неправильно. Но начальству виднее было. При этом я прекрасно понимаю проблемы, которые были связаны с зарождением фашизма в России на рубеже 80-90-х годов прошлого века. После распада СССР русские были национально уязвлены – все-таки 26 миллионов остались за пределами России и оказались меньшинством, что для русских всегда крайне болезненно и непонятно. Мы знаем, как уезжали русские из многих мест, как их просто выкидывали из квартир. Все это, естественно, вызвало ответную реакцию метрополии.

Знаете, в России всё приобретает свои специфические черты. Если Троцкий мог возглавить Красную армию, то значит, антисемитизма в России в каком-то реальном смысле этого слова не было. Другой вопрос, что были карьерные границы. В советское время я был членом Краснопресненского райкома партии и заместителем главного редактора журнала «Театр», но я знал, что есть предел, который мне отпущен, и относился к этому абсолютно спокойно – в этих рамках можно заниматься интересными делами. А вот когда произошел распад СССР, стало ясно, что этого предела нет. Не могу сказать, что я стал из-за этого намного счастливее. Просто интереснее стало жить. Последние 25 лет было очень интересно жить. Это правда.

Как относитесь к Израилю?
– Израиль – великая страна с потрясающей, гениальной историей. Но я там не чувствую себя своим, мне значительно ближе город Хмельник в Винницкой области, где на маленьком еврейском кладбище есть фамилия моего папы, а в одной из братских могил похоронена первая папина семья: жена, сын и дочь, которых сожгли в 42 году. Там я себя чувствую на 300%.

Министр культуры все время на виду, особенно в последнее время. Это такая важная должность?
– Как ни странно, это должность скромная. Без заказа Министерства обороны оружие вряд ли будет создаваться. А культура все равно будет, даже без Министерства культуры. Раз так, то это предполагает совершенно другие формы взаимодействия с людьми этой среды, и не понимать этого довольно опасно.

Понимаете, министр не может быть ни заказчиком по-настоящему, ни идеологом. Он должен создавать среду, в которой должно выкристаллизовываться что-то позитивное. Это очень тяжелая работа, и я никому в этом смысле не завидую, и всем своим преемникам желаю только удачи. Министр культуры ведь имеет дело с очень разнообразным пространством – с искусством, с явлениями мировой культуры, такими как Большой, Мариинский и дальше по списку. Они виднее, они на обложке. А заботиться надо о том, кто приходит в музыкальную школу в селе, как там живет учитель музыки и рисования, как он обеспечен?

Оперирование очень небольшим количеством денег требует определённой виртуозности. Надо помогать всем. Я, например, не был поклонником журнала «Наш современник», но мы им помогали. Я не поклонник современного концептуального искусства, оно не вызывает у меня, как правило, эмоционального отклика, но я прекрасно понимал, что надо вкладывать в это направление искусства. Вообще же, надо соблюдать баланс между консерватизмом и современным концептуальным движением. Министр в этом смысле должен быть человеком максимально нейтральным и максимально доброжелательным ко всем.

Вы назвали чистоплюйством актуальные сегодня сомнения, можно ли работать на государство или брать у него деньги. Почему?
– Это все бред, потому что люди искусства не могут не работать. Надо идти и работать, а не морочить себе голову. Потому что это позиция: «Ах, я буду свободным художником…» Ну, будьте. Значит, вам не очень хочется этим заниматься на самом деле. Мир большой, мир открыт. Если вам не нравится, вы можете уехать и работать в Германию или во Францию, если вы талантливы. Когда ты руководишь большим государственным театром, делать вид, что ты ничего не должен государству – это бред вообще, шизофрения.

Могут ли возникнуть какие-то обстоятельства, когда вы не стали бы работать на государство?
– Вы обращаетесь с этим вопросом не к тому человеку – я ведь работал при советской власти. Я могу вам сказать, что нынешние условия жизни вообще не похожи на то, что было раньше. Как ситуация изменится настолько, что закроют театр, поскольку он частный, то тогда я начну думать. Я вообще заранее не люблю думать. Сам факт, что в Москве частный театр мюзикла может арендовать одно из самых лучших театральных зданий для своей работы, доказывает, что нынешняя жизнь просто замечательная. Раз это можно, значит, всё не так, как иногда нам рассказывают западные корреспонденты.

Как вообще возникла идея театра мюзикла?
– Я человек довольно деятельный. Был период какой-то паузы, и я решил, что нужно осуществить свою детскую мечту. Когда-то давно я очень хотел сделать такое ревю, чтобы показать, насколько русская и американская музыка 1930-х годов похожи. Из этого достаточно случайно родился театр. Я думал поставить один спектакль, но ведь у нас всё так: если хочешь испечь булку, нужно купить колхоз, который производит зерно, потом еще мукомольную фабрику, а затем – сеть магазинов, чтобы этот хлеб продавать. Так уж случилось, что театр мюзикла возник из ничего. Это совершенно особое чувство. Я люблю делать то, чего не было. Я понимаю, что театр – это последнее, что я сделал в своей жизни. Больше я уже не выдержу.

Знаю, что в каждый новый кабинет вы приносите с собой кандалы. Зачем?
– Для того чтобы знать, что ты к этому месту прикован какое-то время. А потом забираешь и приковываешь себя к другому месту. На самом деле, у меня очень примитивный к этому делу подход – я работаю, пока мне не сказали: «Спасибо. До свиданья». Или просто «до свиданья» без всякого «спасибо». Я не люблю строить планы на будущее. Как говорится, если хочешь насмешить Б-га, расскажи ему о своих планах на завтра.

Когда что-то заканчивается, я начинаю придумывать что-то другое, новое. Знаете, мой дедушка умер вскорости после того, как впервые в жизни сказал: «Миша, мне не интересно жить». Я прошу Г-спода только о том, чтобы эту фразу я сказал как можно позже.