Сегодня суд вынес приговор Борису Грицу, напавшему с ножом на замглавреда «Эха Москвы» Татьяну Фельгенгауэр. В эксклюзивном интервью Jewish.ru он объяснил, почему пошёл на преступление, и рассказал, какие монстры живут в его голове.

Ощущаете ли вы себя в тюрьме в большем заключении, чем были на свободе?
– Такое впечатление, что вы тщательно изучили мою биографию и неплохо меня поняли. Действительно, в силу моего изгойства и вытекающих из этого проблем со всем – трудоустройством, общением с окружающими, отношениями с женщинами, созданием семьи – моя жизнь превратилась в ад. Как я собирался подписаться в ненаписанной пока автобиографии – заключенный мира сего. Но попав в настоящее заключение, будучи заперт в помещение пять на пять квадратных метров с самыми разными, в том числе и малоприятными людьми, я понимаю, что считал себя находящимся на дне, а тут «снизу постучали».

На воле я мог, по крайней мере, свободно заниматься тем, что мне было интересно: философией, логикой, разрабатывать свои идеи. А в тюрьме я сильно ограничен в этом, поскольку необходимую мне научную литературу запрещено сюда проносить. Могу работать только по памяти. Кроме того, есть и психологические моменты: последние 2-3 месяца накатывают депрессивные состояния, с которыми приходится бороться. Так что ответ: безусловно, да, здесь я больше в заключении, чем был на свободе.

В своём блоге вы писали о девушке Миле из города Белая Церковь на Украине. Расскажите о ней. Как долго длились ваши отношения?
– Мила Бондаренко – моя бывшая однокурсница по физическому факультету МГПИ им. Ленина. Между нами существовала приязнь, не переросшая в студенческие годы в романтические отношения. В 1993 году я эмигрировал в Израиль и на много лет практически утратил контакт с московскими друзьями. А в 2010-м я приехал в Москву работать. В силу некоторых обстоятельств, о которых я еще расскажу, был вынужден довольно быстро покинуть город и уехал в Томск. Перед отъездом в далекий сибирский уголок я и решил повидать старую знакомую. Я съездил навестить ее в Белую Церковь.

Как она вас встретила?
– На этот раз между нами вспыхнули чувства. Мила на тот момент была в процессе развода с мужем, так что нам ничего не мешало. С тех пор мы периодически встречались: Мила приезжала ко мне в Томск и в Москву. А весной 2011-го на обратном пути из Канады в Израиль я провел три месяца в Белой Церкви. Так продолжалось три года – до трагической смерти Милы в марте 2013-го от рака. Желания оформить наши отношения и создать семью у нас не возникало.

Что можете сказать о Миле?
– Она стала белым ангелом моей жизни, поскольку именно период с 2009 по 2015 годы был, наверное, самым тяжелым в моей жизни. Так сложилось, что я стал изгоем общества. Всюду, куда бы я ни приезжал – Израиль, Россия, Украина, США, Канада, Европа, – меня узнавали, и вокруг меня складывалась какая-то нервозная и неживая атмосфера и образовывался вакуум. Происходило это в силу тех самых слухов, о которых я еще скажу. И поддержка этой женщины – а Мила была сильным человеком – и ее странное упорное «Я верю в тебя» очень помогали. Не говоря уже о том, что на какой-то период она осталась, наверное, единственным человеком, с которым у меня сохранились близкие отношения. Не могу избавиться от ощущения, что эта женщина была послана мне в помощь.

Вы приехали в Москву из Израиля и устроились преподавателем в московскую физико-математическую школу на 2010-11 учебный год. Почему через несколько месяцев вы внезапно уехали в Томск, затем в Набережные Челны, а оттуда в Канаду? Какие слухи вас преследовали?
– Чтобы понять причину моего странного турне, нужно вернуться в 1998 год, когда я делал третью степень по физике в институте Вайцмана в Реховоте. Там у меня произошел серьезный конфликт с моим научным руководителем Виктором Стайнбергом. Из-за конфликта мне пришлось прекратить докторат и покинуть этот прекрасный оазис науки. Это событие тяжело сказалось на моем состоянии и вызвало сильнейший нервный срыв, сопровождавшийся проблемами с памятью. Почему такое рутинное в общем-то событие, как конфликт на работе, вызвало у меня такую реакцию? Дело в том, что моя нервная система с 14-15 лет, когда меня лечили от гломерулонефрита сильным гормональным препаратом преднизолоном, была не слишком здоровой.

После конфликта с научным руководителем я на несколько лет провалился в странное состояние. Только к 2006-2007 годам я в основном пришел в себя. Я как бы постепенно выныривал из того странного состояния – возможно, амнезии, – в которое погрузился. Это состояние, как ни странно, не повлияло на мою работоспособность: в 1999-2006 годах я вполне успешно сделал докторат по физике атмосферы в Иерусалимском университете. Но вот с чем я стал сталкиваться, возвращаясь к жизни: все откуда-то меня знали и избегали. Сначала это еще не так ощущалось. Но в 2009-м, по возвращении из Штатов, я столкнулся с этим уже вплотную. В частности, это очень затрудняло мне трудоустройство.

Человек с третьей степенью и парой лет опыта постдоктората в США обычно легко устраивается в Израиле: если не в университет, то хотя бы в какой-нибудь исследовательский центр или компанию. А мне в результате удалось договориться о работе лишь по временному контракту за небольшие деньги. А главное – я всё сильнее ощущал негативную атмосферу вокруг себя. Прожив так полгода, я понял, что хочу избавиться от этой атмосферы. Причем в пределах Израиля, как показал опыт, это было невозможно. Так начался мой бег от преследовавших меня слухов.

Куда вы решили уехать?
– Сначала это была Москва, где я устроился работать в Гидрометцентр России. А ваша информация о ставке преподавателя в физмат школе неточна – речь шла всего лишь о факультативе по физике, поскольку я хотел опробовать на практике некоторые свои идеи по её преподаванию. Я тогда еще не представлял себе масштаба «антигрицизма», как в шутку назвал я это явление. Но уже очень скоро меня стали узнавать в Москве, по городу поползли слухи: «Приехал тот самый!» – и жизнь опять начала превращаться в ад.

Я прикинул, если каждый день услышавший обо мне новость человек будет сообщать ее пяти своим знакомым, то 6 миллиардов узнают о ней через две недели! На что же я надеялся, проведя несколько лет в каком-то странном состоянии, да еще в эпоху мобильной связи?! Только теперь я начинал осознавать масштаб того, что произошло!

Жить в Москве стало неприятно, и я решил уехать куда-нибудь подальше, где обо мне еще не знают. Договорился с томским Институтом оптики атмосферы и летом 2010-го уехал туда. Одна из первых фраз, которой я огорошил заведующего лабораторией, в которой мне предстояло работать: «Если в Томске начнется то же самое, что и в Москве, я очень быстро уеду». И, конечно, началось.

Что именно началось?
– Антигрицизм. Я даже не знаю, что именно обо мне рассказывалось, но в отношении к себе, с которым я сталкивался, были не только страх и желание избежать контакта, но какая-то смесь гадливости, презрения и ненависти. Такое море ненависти, какое вылилось на меня, думаю, немногим в истории человечества досталось. У меня было впечатление, будто на все человечество опустился дурман. Через три месяца я уехал из Томска в Набережные Челны – почти наугад. Подумал: «Город, далекий от науки. Может быть, только в научной среде распространяются эти слухи». Куда там! Конечно, через несколько дней меня стали узнавать – всё вернулось на круги своя. В Набережных Челнах я просидел пять месяцев, думая, как жить, если жить негде. Там и родилась идея – спрятаться в Канаде: если уж на другой стороне земного шара это не прекратится, значит, избавиться от хвоста слухов невозможно.

В Канаде на пятый день незнакомая женщина, заметив меня издали, перешла улицу на другую сторону. И я понял, что в Канаде мне не жить. Это снова будет клеть из десятков, а то и сотен направленных на меня взглядов. Куда бы я ни пошел и что бы я ни сделал. Я, конечно, понимаю, что я человек невменяемый и, среди прочих тяжких психических недугов, страдающий идеей отношения.

В Канаде я рассчитывал получить права на вождение трейлеров и устроиться дальнобойщиком. Но из всех, получивших вместе со мной грузовые права, я единственный не смог устроиться на работу. Весной 2012-го я вернулся в Израиль и больше не предпринимал попыток убежать от этого безумия.

В годы постдока в Калифорнийском университете вашим научным руководителем был профессор Энтони Векслер, с которым вы опубликовали совместную статью по динамическим уравнениям. Почему вы тогда не остались в США?
– Энтони Векслер пригласил меня на работу в свою группу в 2006 году, когда я заканчивал докторат в Иерусалиме. Основной темой было исследование эволюции популяции аэрозолей в атмосфере. Уравнение, описывающее этот процесс, нелинейное. И я нашел довольно простое, как мне тогда казалось, лежащее на поверхности решение этого уравнения. Его вместе с некоторыми идеями самого Векслера мы и положили в основу упомянутой вами статьи. Но, к сожалению, нам с Векслером пришлось прервать эту работу, поскольку после 2008 года не удалось получить на неё финансирования. Когда я понял, что продлить работу с Векслером не получится, я многократно подавал документы на гранты в США, Канаде и Европе, но безрезультатно. Основную роль сыграли, конечно, те самые слухи, преследовавшие мое имя как бешеный пес.

Как вы жили в последние годы?
– С 2012 по 2017 годы я просидел в Израиле. Несмотря на несколько дипломов и научных степеней, за эти пять лет я так и не сумел нормально трудоустроиться. Все разбивалось о выработавшееся негативно-несерьезное отношение ко мне в этой стране. В 2014-15 учебном году я получил контракт с техническим колледжем «Атид», но зарплата нетто колебалась в пределах $750-850. А для хоть сколько-нибудь достойного проживания в Израиле нужно зарабатывать минимум $1200-1300.

Остальное время приходилось подрабатывать на самых разных работах: от ухода за старухами до охранных организаций и сборки окон на небольшом стекольном заводе. Все это привело к тому, что осенью 2017 года я решил уехать из Израиля и попытаться найти работу в Москве. За всего месяц мне это удалось: успешно прошел два интервью и уже оформлялся на работу программистом в одну из известных компаний. Сегодня я спокойно и достойно жил бы и работал в Москве, если бы не конфликт с Татьяной Фельгенгауэр и трагические события 23 октября 2017 года.

Можете рассказать об этом подробнее?
– Я вел свой персональный блог пять с лишним лет: с весны 2012 года и до момента ареста. По содержанию это были заметки на политические, художественные и философские темы. Реакция, которую я не мог не заметить по поведению людей на «Эхе Москвы», была двоякой и странной. С одной стороны, мои тексты, по-видимому, нравились и вызывали интерес. Но десятки раз повторялась одна и та же история: стоило мне написать что-то в блоге, и на следующий день моими же словами начинали цитировать мои мысли. Как я это должен понимать?! С точки зрения теории вероятности такие совпадения почти невозможны! При этом многие особым взглядом посматривали в камеру, как бы извиняясь и говоря: «Да, мы знаем, это твои мысли». Но с другой стороны, никто не мог назвать имени автора! Произнести простую фразу: «блогер такой-то» – было непосильной задачей для этих людей. Так и сложилась эта нелепая и оскорбительная для меня политика, когда выступавшие произносили мои мысли как свои, а я оставался подразумеваемым фоном.

О каких людях идет речь?
– Фамилий называть не буду, хотя догадаться не сложно – это сотрудники «Эха Москвы» и выступающие на радиостанции гости. Если же я обращался, мне не отвечали. Помню, весной 2014-го послал на «Эхо Москвы» какой-то политический текст в связи с российско-украинским конфликтом. В ответ – тишина. Это все то же особое отношение ко мне, которое гнало меня из города в город и нигде не давало устроиться. Попросту говоря – эти люди всеми правдами и неправдами избегали меня. Подобное поведение лишило меня возможности включиться в жизнь российской интеллигенции и занять свое место в ее среде. Оно в какой-то степени и спровоцировало то, что произошло между мной и Татьяной.

Каким образом?
– Хотя эти люди избегали нормального контакта со мной, они почему-то довольно охотно шли на телепатический контакт – я все же настаиваю на реальности этого явления. Возможно, им было интересно попробовать, что это такое. Или ими двигали еще какие-то мотивы – не знаю. Знаю только, что на какое-то время у меня установился телепатический контакт со многими персонажами. Правда, ненадолго – удовлетворив свое любопытство, товарищи, как правило, исчезали. Меня это устраивало. Отношения, основанные на такой призрачной почве, мне были не нужны, что я ясно давал понять. Относиться к ним иначе, чем как к игре, я не мог. Кроме того, это было неприятно: стыдясь открытого и полноценного общения, ко мне тайком заглядывали с черного хода.

Но был среди этих людей один человек, который упорно отказывался исчезать – Татьяна Фельгенгауэр. Несмотря на то, что я неоднократно давал ей понять – мне этот контакт не нужен. Доказательством может служить запись в моем дневнике, сделанная в конце 2016 года: «Татьяна, отцепись от меня наконец. Избавь меня от всех своих сочувствий и сопереживаний».

Как она с вами коммуницировала?
– Она посылала мне свои эмоции в связи с моими постами, как правило –позитивные. Ей явно нравилось и было интересно, что я пишу. Происходило это в среднем 1-2 раза в месяц и не слишком обременяло меня, но иногда эти навязанные мне телепатические отношения все же доставали. Так это и продолжалось все пять лет – до лета 2017 года, когда все резко изменилось.

Что произошло?
– В июле 2017-го эти отношения неожиданно начали приобретать романтический характер. Было 2-3 нормальные недели, но затем с Татьяной начало происходить что-то странное. Поскольку у меня не было на тот момент подруги, я был готов продолжить подобные отношения, несмотря на всю их призрачность. Если бы встречи носили нормальный, обоюдно-приемлемый характер. Но в Татьяну будто бес вселился! Осознав, что имеет возможность безнаказанно использовать меня, она стала постоянно, зачастую ежедневно и практически непрерывно удовлетворять свои подчас нездоровые сексуальные фантазии за мой счет.

У меня было впечатление, что на меня набросился какой-то зверь, прятавшийся до тех пор в глубинах сознания этого «нежного» создания. Нередко при этом Татьяна вела себя достаточно жестоко, проявляя безразличие к тому, каково это мне. Иногда просто издевалась надо мной. Было все это мучительно. Так продолжалось почти три месяца. Но я вообще не хочу говорить о ней в одних лишь темных тонах: в конце концов, она работает в хорошем месте, делает нужную работу и, судя по отзывам коллег, хороший специалист.

Почему вы решились на нападение?
– Несчетное число раз я пытался уговорить Татьяну прекратить преследовать меня, но она перестала обращать внимание на мои слова. Попытки заблокировать ее воздействие энергетически также потерпели фиаско.

Дважды я обращался к ней на личной странице в фэйсбуке – она не отвечала. Я обращался к ее начальнику Алексею Венедиктову и коллегам по работе, а также к ее приемному отцу Павлу Фельгенгауэру, прося повлиять на Татьяну. Это ничего не дало. Пытался найти место проживания Татьяны – хотел встретиться и поговорить, – но не нашел в открытом доступе в интернете. Один раз с этой целью даже приехал к зданию «Эха Москвы» ко времени ее эфира, но кто-то предупредил Татьяну, и она, испугавшись, вызвала своих друзей. Негатив от невозможности изменить ситуацию накапливался, пружина сжималась, и наконец я сорвался – напал на Татьяну.

Своей вины с себя я не снимаю. Напал с ножом на безоружного человека, на женщину. Но если бы возможность телепатического воздействия признавалась современным обществом, судили бы сейчас не только меня, но и её – за сексуальное насилие.

Вы не пытались избежать нападения?
– Если мои тексты интересовали Татьяну, почему бы ей просто не написать мне? Не расспросить или не высказать какие-то соображения в связи с очередным моим постом, как она сделала бы это с любым другим человеком? Именно в силу сложившейся формы обращения со мной, заданной окружающими ее людьми! Она – молодая женщина и, естественно, подстраивалась под систему, созданную окружающими ее 50-60-летними седовласыми авторитетными знаменитостями. Она играла со мной в те же игры, что и все.

Что бы случилось, если бы она все же написала мне? Да ничего. Мы бы несколько раз обменялись сообщениями, и на этом бы все закончилось, как это чаще всего бывает, когда обращаешься к незнакомому человеку. По крайней мере, я бы отвечал Татьяне, только если бы ее сообщения были мне интересны. А может быть, завязалась бы переписка, и мы бы стали добрыми товарищами, остроумно обсуждающими последние новости. Не исключаю даже, что подобная переписка развилась бы со временем во что-то более серьезное. Правда, в последнее время, успев немного познакомиться с Татьяной, столкнувшись с равнодушием, которое она проявляла к моим страданиям, я не верю. Но много бы не случилось точно: того кошмара, который происходил в августе-октябре 2017 года и закончился моим нападением на Татьяну и дальнейшим арестом.

Хотели бы вы вернуться в Израиль?
– В институте им. Сербского мне был поставлен диагноз – параноидальная шизофрения, и если мне предстоит лечение, я, конечно, предпочту пройти его в Израиле. Если меня будут лечить в России, по окончании лечения я выйду как в чистое поле – без средств к существованию и места жительства. В Израиле, напротив, живет моя мать – она сможет навещать меня. И у неё есть своя квартира – выйдя из психиатрической лечебницы, я мог бы проживать с ней. Учитывая будущие трудности с трудоустройством после судимости и получения диагноза, это немаловажно. Не говоря уже о том, что моей матери 80 лет, и я хотел бы успеть повидаться с ней, пока она жива.

На воле вы написали два художественных текста. Пишете ли вы в заключении?
– Да, я пишу в заключении. Написал пять коротких зарисовок-впечатлений, наподобие быстро писанных импрессионистских картин. Планирую еще несколько. Например, эстрадный номер Лайзы Минелли: она в красном платье, окруженная мужчинами в черных трико. Это какая-то поразившая меня смесь открытой, почти обнаженной и эпатирующей сексуальности и высокой художественности. Или о произведении Баха, прослушав которое, я совершенно отчетливо почувствовал гнев и боль, владевшие человеком, написавшим его. Вообще, я себя писателем не считаю. Желания писать рассказы и повести у меня не возникает. Тянет описывать только впечатления, желательно – свежепережитые.