В девять лет, пережив расстрел родителей, он начал работать в гетто в Каунасе. В 13 лет – стал номером B 2896 в Освенциме. В эксклюзивном интервью Jewish.ru Яков Визгордиски рассказал, как выжил после встреч с доктором Менгеле, откуда достал мотор для гоночной машины в Союзе и почему Шимон Перес пришел на свадьбу его сына в Иерусалиме.

Каким было ваше детство?
– Мы жили в пригороде Каунаса – в еврейском районе, который назывался Слободка. У нас был свой дом, две лошади, огород. Богатыми не были. Скорее, середняками. Мама Неся-Рохл шила, папа Иосиф-Моисей работал в артели, управлял лошадьми. Нас, детей, в семье было пятеро. Старшая сестра Мира работала в галантерейном магазине, Давид, Лея и я ходили в школу до войны. А Меир – самый младший – был дома с мамой. В Слободке жили и все наши родственники. Помню, у папиной сестры Неси, по мужу – Гильман, было трое сыновей. С одним из них – Левой – мы были особо дружны. Он был профессиональным гонщиком-мотоциклистом и меня приучил к технике.

Начало войны помните?
– Немцы появились в Каунасе 24 июня 1941 года – через два дня после начала войны. Мои родители не верили, что они могут что-то сделать с евреями. Они помнили, как во время Первой мировой немцы приходили в магазины, брали колбасу. Не было никакого антисемитизма. Кроме того, моя мама до замужества несколько лет жила у своего дяди в Берлине, училась там, впитала немецкую культуру. Ничего плохого от немцев не ждали. Папу убили первым – в конце июля 1941 года в седьмом форте Каунасской крепости. Спустя три месяца в девятом форте расстреляли маму, 13-летнюю сестру Лею и шестилетнего брата Меира. Брату Давиду, которого забрали вместе с папой, удалось сбежать. Потом он попал к партизанам. Я остался в Слободке, в гетто, со старшей сестрой Мирой, которая заменила мне мать.

По сути, было два гетто – малое и большое. Их соединял деревянный мост через улицу Панярю. Оба гетто были огорожены колючей проволокой. Каждое утро немцы и полицаи собирали взрослых на площади и отбирали на работу – кого куда. Мою сестру забрали в Каунас на аэродром. Кто-то работал на хлебозаводе. Кто-то в костеле сортировал вещи погибших в девятом форте людей. Я выжил благодаря кузену Леве, который везде таскал меня с собой. Он работал в гетто в мастерской по ремонту машин и велосипедов. Взял туда и меня – помощником. В мастерской я выучился на токаря. Я был смышленым мальчишкой. Смотрел, как и что делают взрослые, и повторял за ними.

Помните свои ощущения? Горе, страх?
– Я как-то очень рано повзрослел. Мне было 10 лет, а я все понимал, все улавливал – что лучше, что хуже, куда идти, а куда лучше не ходить. Страшно было от неизвестности – сегодня ты живешь, а завтра? Каждый день с чердака дома мы видели, как солдаты гонят колонну евреев к девятому форту. Мы знали, что там их раздевали, бросали в ямы и добивали. В 1942 году была большая акция. В форте расстреляли 20 тысяч человек. А меня и сестру тем временем перевели работать в Каунас на завод по ремонту военной техники. Сестра шила вещи для военных и гражданских, а я был в цеху для покраски орудий. Ночевали мы в большом здании недалеко от завода – на деревянных нарах. Вместо одеял и простыней была солома. Всем, кто работал, давали похлебку. Пока нас не было в гетто, немцы провели «детскую акцию», уничтожив 7–8 тысяч детей до 10 лет.

В 1944 году нас с сестрой вернули в Слободку. Наступала Красная армия, и немцы решили ликвидировать гетто. Всех оставшихся в живых евреев посадили в товарные вагоны и повезли в Польшу. Часть людей, в том числе и сестру Миру, высадили на железнодорожной станции недалеко от концлагеря Штуттгоф, еще часть – в Ландсберге. Нас – 130 детей из Каунасского гетто – на трех грузовиках отвезли в Дахау. Тогда мы не знали, что это – концлагерь. Мы пробыли в Дахау неделю. Оказалось, что крематорий там не работает, поэтому нас решили перебросить в другой лагерь. На вагоне мы увидели табличку «Аушвиц» и спросили обходчика, что это такое? «Это лагерь смерти», – ответил он.

Как вы избежали крематория?
– В Освенциме нас загнали в какой-то сарай рядом с крематорием. Когда пришел начальник лагеря, старший в нашей группе скомандовал: «Встать! Головные уборы снять!» Немец посмотрел на нас и сказал: «Эти дети лучше, чем взрослые». Нас не отправили в крематорий, а поместили в карантинный лагерь. Там мне иголкой на руке выкололи номер – B 2896.

Доктора Менгеле я видел в Освенциме два раза. Один раз, когда для крематория отбирали детей ростом ниже 1.40. У немцев была такая метка. Кто не дотягивал – уничтожали. Я был тогда ростом 1.20. Помню, как мы засовывали в ботинки камни, чтобы быть выше. Но я и с камнем не дотягивал до метки. Как выжил, не знаю. Скорее всего, из-за того, что в лагерь в тот момент привезли евреев из Венгрии и стали уничтожать их. Второй раз я видел Менгеле в октябре 1944 года. Нас выстроили между бараками в шеренгу. Менгеле приказал опустить штаны. По развитию он определял возраст мальчиков. Тех, кому было больше 14 лет, оставлял. Мальчиков до 14 лет отправлял к немцу – записать номера. И я должен был записаться. Встал в длинную очередь, но когда старшие ребята проходили мимо меня, чтобы вернуться в барак, автоматически снова опустил штаны и зашагал рядом. А тех, кто был записан, через полчаса сожгли. Больше ста из 130 детей.

В конце 1944 года, когда стало известно о приближении советских войск, нас послали разбирать крематорий, собирать чемоданы. Там я увидел волосы женские и мужские, очки. Людей сожгли, а вещи остались. Когда вспоминаю это, начинает «ехать» голова, и слезы сами текут. Потом, как известно, был «марш смерти», но мне удалось сбежать из колонны в лес. Вместе с поляком-коммунистом, таким же беглецом в полосатой одежде, как и я, мы дошли до одного хутора. Уснул я в сарае на соломе. Проснулся от странного шума, будто трактор на меня лезет. Посмотрел в щелочку сарая, а там – танк с красной звездой. Во время войны у меня была только одна мечта – выжить. И вот получил такой подарок от судьбы.

Как складывалась жизнь после войны?
– После войны я на «отлично» закончил ФЗО в Киеве, выучился на токаря. Разыскал сестру Миру, она жила с семьей в Вильнюсе. Узнал, что кузен Лева погиб в 1944 году недалеко от Каунасского гетто, а в 1945 году погиб мой старший брат Давид – в результате несчастного случая. В армию меня призвали в 1951 году. Служил во Львовской области в бронетанковой дивизии. После армии закончил автодорожный техникум и заочно политехнический институт, стал инженером-конструктором, переехал в Вильнюс к сестре.

Здесь вскоре с приятелем собрали первую гоночную машину. Министр транспорта Литвы помог мне запчастями, я получил чайковский мотор. Но ездить на этой машине мы не смогли, потому что она оказалась не пригодна для ралли. Позже мы собирали другие гоночные машины, которые ходили по льду и по горным трассам Кавказа.

Также я участвовал в соревнованиях на усовершенствованных нами «Волгах». Были гонки по кругу, потом – ралли. Сначала сборная Литвы, потом сборная Союза. В 32 года я был мастером спорта. За победу в ралли «Русская зима» мне подарили первый радиоприемник. В 1970 году я должен был поехать на соревнования в Мексику, но меня не пустили из-за того, что я – еврей. А напарника моего пустили. Через два года я переехал с семьей в Израиль.

Почти сразу познакомился с Шимоном Пересом, он тогда был министром транспорта. Судьба нас свела в Тель-Авиве, в Доме офицеров. Помню, он собрал инженеров, автомобилистов. Я подошел, рассказал о себе. Получил разрешение работать в такси. Потом в комитете радио и телевидения работал, в министерстве дорожных дел, в Центре мира Шимона Переса. Возил и заместителей Шимона Переса, и его самого. Он был гостем на свадьбе моего младшего сына в Иерусалиме. Сыновей у меня двое, а внуков – пятеро.

У меня была яркая жизнь. Когда вышел на пенсию, я три раза ездил в Освенцим вместе со школьниками. Показывал, рассказывал. Но главное, мы с друзьями – теми, кто выжил, восстановили в архиве свои фамилии. Много лет мы там значились просто номерами – теми, что нам выкололи на руках. Напротив номера B 2896 я оставил свою фамилию – Визгордиски.