В детстве эта советская девочка исколесила мир с бродячим театром, в юности – пела и танцевала на улицах Парижа. Сейчас Мириам Сехон – актриса и солистка группы Race to space. В эксклюзивном интервью Jewish.ru она рассказала, как ее изменила жизнь в театральной коммуне, почему у детей должны быть взрослые друзья и где в Москве можно внезапно исчезнуть.

Ваше детство прошло в бродячем театре, путешествующем по миру. Как так получилось и каково это было?
– Мой папа – музыкант, мультиинструменталист с классическим консерваторским образованием. Он всю жизнь занимался музыкой с утра до вечера. Но он к тому же прекрасно существует на сцене как артист, его выступления – это в первую очередь спектакли, а не концерты. Он и поет, и танцует, постоянно чему-то учится, развивает себя и своё мастерство. Он много ездил по миру ещё до этого нашего общего большого путешествия, так что тогда, в конце 80-х, тоже решил, что пора отправляться в путь с интернациональным театром. Мама же по образованию журналист, работала в газете с 15 лет и всегда много читала. Когда мы переехали в бродячий театр, она стала придумывать, рисовать и шить костюмы. Вообще, мама очень разносторонняя: прекрасно рисует, реставрирует мебель и делает собственную, шьёт, удивительно читает вслух, придумывает домашние спектакли, замечательно пишет. У меня была такая же бабушка Маргарита, в честь которой названа моя дочь Магога, то есть официально тоже Маргарита. Это такой тип деятельных женщин, полных сил, идей, никогда не унывающих, умеющих все сделать, знающих ответы на все вопросы, готовых помочь в любую минуту всем. И мама моего отца, баба Нюся, была очень талантливой – всю молодость пела и танцевала, училась в театральном, но в итоге всю жизнь проработала администратором в театре. Она считала, что наша с папой артистичность – от неё. Я с детства была очень музыкальной, спортивной, танцевала, каталась на коньках, занималась музыкой. Мне все легко давалось, но ничем серьезно я так и не занялась. Жизнь за границей, в театре, открыла совсем другие горизонты. Я много где была, видела разные страны, людей, образы жизни. Научилась думать очень открыто, широко. Жить сегодняшним днём. Думаю, и родителей сильно изменила эта жизнь в театральной коммуне, с бывшими хиппи, живущими так свободно, просто, занимающимися любимым делом все вместе.

Вы вернулись в Россию в середине 90-х, в разруху и бандитские разборки. Как ощущали себя в этой настолько отличной от заграничной атмосфере, к чему привыкали заново?
– Родители развелись, отец уехал в Израиль, мы с мамой вернулись в Москву. Мама вышла замуж, они с отчимом много работали. Меня сначала не брали в обычную школу, потому что английский и французский языки я знала лучше русского. Полгода отучилась в частной школе. Помню, что дети хвастались наличием телевизора в каждой комнате! У нас же была только пожившая видеодвойка, привезённая из Франции, и она всех устраивала. На вопрос, кем работают родители, эти ребята отвечали: мама – директор фирмы, папа – помощник директора фирмы. Или наоборот. В обычной школе было сложно. Куча детей, новые правила. Когда я перешла в ОРТ наконец, мне даже разрешили отвечать с места, потому что я боялась выходить к доске. Кто знал, что я стану актрисой и буду выходить к большому залу, нисколько не смущаясь. И я очень долго в школе продолжала читать на английском все свободное время. Потом мало-помалу начала догонять школьную программу. До сих пор хочется прочесть много русской классики и детской литературы, которая прошла мимо. Вот уже со своей дочерью читаю.

Вы выстраиваете отношения со своей дочерью каким-то специальным образом?
– Я стараюсь быть честной, насколько получается, мы обо всем говорим, у нас нет запрещённых тем. Мы ходим в кино, музеи и путешествуем. Что-то ей более интересно, где-то она скучает. Но и у неё есть свои интересы, которые мне не близки. Она дружит не только с ровесниками, но и со многими взрослыми, моими друзьями, в основном. Но у них складываются свои доверительные отношения, своя дружба, в которую я не лезу. Мне кажется, у детей обязательно должны быть, кроме родителей, другие взрослые друзья. Какими бы мы ни были друзьями, как бы мне ни хотелось сохранить нашу близость и откровенность, уверена, что будет момент, когда Магоге будет удобнее поговорить о чем-то с кем-то другим.

У нас существуют и определенные правила, но они не всегда соблюдаются – бывает, что Магога бунтует. Но мы все обсуждаем. Я стараюсь дать ей возможность самой сформулировать вопросы, а порой и найти ответы в процессе разговора. Часто спрашиваю, понимает ли она, почему я поступаю так или иначе. Чтобы не было ситуации, когда решение взрослых не обсуждается. Хотя иногда мне кажется, что это излишняя свобода, которая вносит скорее хаос. Может быть, в таком возрасте лучше иметь свод правил, которые нужно неуклонно выполнять, не задаваясь вопросами. Но мне, например, важно понимать, что происходит, у меня в жизни масса вопросов, на которые я очень хочу получить логичный ответ, а не просто «так надо». Одно у нас чётко – мы учимся не задавать вопрос «зачем», если кто-то из нас просит о чем-то. Ответ всегда простой: «Потому что я об этом прошу». Дальше вопрос доверия. Лет пять назад Магога нарисовала картинку, а на ней текст: «Любовь – это когда тебя о чем-то просят и ты это делаешь».

У вас самой была интересная юность – вы даже пели на улицах Парижа. Как это происходило?
– Когда мы вернулись с мамой в Россию, папа переехал в Израиль. Три раза в год я ездила к нему. Уже лет в 14 обзавелась там своей компанией, часами гуляла по городу, торчала с друзьями на пляже. Папа много работал и был рад, что я чем-то занята. Но кроме всего прочего, я летала и в Европу – к своим русским подругам, уехавшим из Москвы. Мама сажала меня на самолёт, там меня встречали. Лондон, Париж, Прованс. В какой-то приезд в Париж к подруге Сайдеше мы пошли гулять. На площади у Нотр-Дам де Пари играли музыканты, седовласый американец с группой. В перерыве мы познакомились. И тут начался ливень. Мы собрали вместе с ними инструменты, побежали в кафе, где этот самый американец достал гитару, чтобы вместе спеть. Ему мой голос понравился – он сразу предложил попробовать поработать вместе. Сообразили несколько песен и отрепетировали их в тот же вечер. На следующий день уже играли вместе. Я пела, крутила колесо, танцевала, ходила со шляпой. Это, вероятно, оживило их выступление. Деньги мы потом делили поровну. Я заработала карманных денег на подарки родственникам. Помню, что купила брату шикарную деревянную игру «Мемори», маме – оливковые ложки для салата, бабушке – какое-то приятное мыло и крем.

В 2005 году я окончила ГИТИС и с курсом Женовача поехала в Варшаву на фестиваль студенческих спектаклей. Оттуда я поехала в Берлин к папиной маме, она была при смерти. Потом двинула в Париж, жила у мамы подруги. Нашла телефон того гитариста, Санрайза – он уже играл один, без группы, и обрадовался моему появлению. Встретились, обсудили репертуар и всю неделю выходили играть. Сменяли за вечер три-четыре места, потом садились в кафе считать деньги. Он пил пиво, я – чай. Голос осип сразу, но азарт не пропадал. Через неделю я обнаружила, что заработала две тысячи евро, на тот момент – немыслимые для меня деньги. На них съездила в Рим, к мальчику Алессандро, с которым познакомилась на студенческом фестивале. Сводила его на концерт U2 и пригласила в Париж. С ним мы придумали пластический спектакль – играли его в первой половине дня, а вечером я снова пела с Санрайзом, а Алессандро подпевал и ходил со шляпой. Жили у моего знакомого художника-фотографа, с которым я познакомилась ещё в первый заход уличных концертов. Такая вот жизнь была.

Куда вы любите ходить в Москве?
– Я вообще очень люблю Москву, это мой город. Странный, жесткий, нелепый, но мой. Люблю из него уехать, но всегда рада вернуться. Здесь живут мои друзья, с каждой улицей, с каждым домом связана масса воспоминаний. Разные места – тоже часть этой любви. Я живу на Пушкинской всю жизнь, просто переезжая из одного переулка в другой. Хожу в основном в места рядом с домом. Предпочитаю не те, в которые ломится весь город. Странным образом многим заведениям все же удалось сохранить ощущение своих домашних мест на районе, где всегда можно встретить соседей и приятных людей. Кафе «Нюд» – в числе моих фаворитов. У них отличный кофе, они пускают собак, рады детям, не против людей с компьютерами, которые могут забуриться на полдня. «Москва-Дели» – особое место. В нем можно исчезнуть из Москвы, никуда не уезжая. Это не ресторан, а дом с домашней индийской едой. У них нет меню, мяса, рыбы и алкоголя, но всегда очень вкусно и тепло. Здесь играет мой друг, гитарист Дима Скворцов. Иногда спонтанно я присоединяюсь к нему попеть, мы импровизируем в своё удовольствие и, конечно, едим. Магазин «Понарошку» – любимый детский. Иногда заходим с дочерью просто так, поздороваться, попить воды и посмотреть игрушки или книги. Всегда покупаю какую-нибудь приятную мелочь в свой «подарочный чемодан», из которого достаю потом презенты случайным гостям, чтобы поднять настроение и им, и себе.