Его рисунки живут в «Бременских музыкантах», «Сагах братьев Гримм» и «Приключениях Мюнхаузена». В интервью Jewish.ru Лев Каплан рассказал, кому продал первую картину в Киеве, как поменял советские привычки на бюргерские и чему он учит в венской школе живописи.

В семье были предпосылки, что появится художник?
– Нет, само получилось. Мне всегда нравилось рисовать, даже в детском саду, но там над моими рисунками смеялись. Воспитатели говорили, что мои рисунки – одни из худших. Художников в семье не было. Мама – преподаватель игры на фортепьяно, папа – математик. Мы из ныне приснопамятного Луганска. Моими интересами занималась мама. Сначала она, конечно, решила научить меня играть на скрипке. Я вытерпел целых два месяца. До сих пор не выношу скрипичную музыку –настолько возненавидел инструмент. Впрочем, наверное, Перельмана, Стерна и Ойстраха слушать смогу. Когда же мама увидела, что я люблю рисовать, стала водить в музеи, на выставки. И записала в изостудию. Потом я хотел поступать в Киевский художественный институт, но тут вступил в игру еврейский вопрос. Несмотря на 1984 год, знакомые сказали, что нет никаких шансов пройти из-за пятой графы. А у папы старый добрый друг работал в инженерно-строительном институте. Поскольку архитектурный факультет был очень близок к художественному, то папа попросил его помочь. Причем не с поступлением, а чтобы я просто смог сдать экзамены как равный среди равных. Чтобы не обращали внимания на мой нос, в общем. И я окончил Киевский инженерно-строительный институт.

Еврейская тема в вашем творчестве сейчас присутствует?
– Иногда случается, скажем так. Есть старенькая акварель «Местечко». Но это скорее случайность, чем закономерность. Должен честно признаться, евреем как иудеем я себя никогда не ощущал. В свое время гроссмейстер Михаил Ботвинник хорошо сказал, что он русский по культуре, советский по воспитанию и еврей по крови. Так вот, «советский по воспитанию» – это уже ушло, а все остальное осталось. Меня сравнивают с Левитаном – говорят, ни у кого так не получаются русские снежные равнины. Но куда нам там равняться. Да и никакой нежной любви к России я уже не питаю, к Украине – тоже. В 2012 году я ясно ощутил, что моя родина здесь, в Германии. Я 12 лет каждый год катался в Киев и вдруг в 2012-м приехал и почувствовал, что это уже чужая страна. А дом – здесь, в Штутгарте.

Что побудило переехать в Германию?
– Появилась программа приема контингентных беженцев. Я еще в конце 80-х хотел уезжать, мы подали документы на переезд в Израиль, но я совсем не восточный человек, да и еще не переношу жару. Даже отдыхать езжу на север. Из-за этого я оттягивал переезд в Израиль, а тут появилась возможность уехать в Германию. И мысль, что в Германии у меня будет будущее поинтереснее, чем на Украине.

Ожидания оправдались?
– Есть хорошее немецкое слово «яйн» – и да, и нет. С одной стороны, безусловно, оправдались. Мой сын занимается тем, чем хочет. Учится интересной специальности. Я стал гражданином Германии, финансово все обстоит неплохо. Сейчас, спустя много лет, мне бы хотелось чуть по-другому все организовать, но не радикально. И я очень рад тому, что мы здесь, когда я, например, вижу, какое медобслуживание получают мои родители. Сам я перенял бюргерские привычки: кучи страховок, акций. Я идеально вписался в эту жизнь, но немцем все-таки себя не ощущаю.

Помните первую проданную работу?
– Да. Это еще в Киеве было, когда я в институте учился. Я писал на холстах маслом. Тогда появились первые кооперативы, частные художественные салоны. Первые три картины купил средних лет мужик, уезжавший в Израиль. Потом купили еще. Кстати, в начале этого года мне написал один шотландец, который где-то у знакомых увидел мою картину 1990 года и захотел приобрести еще. Это была наивная патетическая юношеская работа: красно-коричневый фон, на коленях стоял обнаженный мужик, и на лицо наброшена красная тряпка.

Как вы подходите к иллюстрации книг? Для этого нужно любить автора текста?
– Если вы – профессионал, то можете писателя и не любить. Типичнейший пример – Владислав Ерко, который проиллюстрировал Коэльо без всяческой любви, он сам об этом не раз говорил, а иллюстрации отличные. Я очень люблю Жюля Верна, но «Вокруг света за 80 дней» – практически единственный роман, который у меня не вызывает эмоций, но именно его мне пришлось иллюстрировать. И тем не менее четвертый тираж выходит. На самом деле, художнику нужно уметь рассказывать свои истории, чтобы иллюстрации не повторяли, а дополняли текст.

Приведете пример?
– Возьмем «Три мушкетера». Представьте себе: д’Артаньян бьется на шпагах с де Жюссаком. И вот мы читаем, что они дерутся, и я нарисовал, как они дерутся. Это скучно! Если бы рисовал я, то, наверное, изобразил, что где-то наверху в какой-то башне стоит кармелитка, показал бы стену монастыря – а уже там далеко-далеко крошечные фигурки дерущихся. Понимаете, про них уже написано, чего их рисовать

У актеров часто есть заветная мечта – сыграть Гамлета. У вас как у иллюстратора какая мечта?
– Она меняется, но она есть. Я бы с удовольствием проиллюстрировал книгу Жюль Верна «20 тысяч лье под водой». Причем так обидно получилось, мне дали иллюстрировать «Оливера Твиста», а до меня другой художник как раз проиллюстрировал «20 тысяч лье под водой» того же издательства. Я немного огорчился, но Твист – тоже неплохо. «Путешествие к центру земли» опять же Жюль Верна – это путешествие в мою сторону. Благодарная тема – «Алиса в стране чудес», но ее столько раз проиллюстрировали, что уже стыдно этим заниматься. Взрослые книги я бы иллюстрировать не стал.

Почему?
– Прежде всего потому, что в Германии нет института взрослой иллюстрации. Кроме того, я не знаю такой взрослой книги, которая требовала бы иллюстраций. Ну вот, пожалуй, Шекспира рискнул бы проиллюстрировать, Сервантеса или Рабле, то есть тех писателей, у которых тексты дают много изобразительного материала. Современных писателей иллюстрировать неинтересно.

Какие книги вы любите читать?
– Владимир Сорокин – один из любимых авторов. Нравится кусками Пелевин, но сейчас я, к сожалению, очень мало читаю серьезной литературы. Во время работы слушаю легкую беллетристику, люблю Рубину, Улицкую, Акунина очень люблю. Слушаю немецких, британских авторов, их исторические романы. Стараюсь искать не просто дешевые приключения, а романы, в которых чувствуется, что человек работал над материалом. Из серьезной зарубежной литературы последнего времени понравились «Благоволительницы» Джонатана Литтелла. Роман написан от лица офицера СС о Холокосте. Писатель – относительно молодой человек. Книга написана жестко, без соплей, мне понравилась очень. Из старых классиков люблю читать рассказы Чехова.

Вы преподаете рисунок в венской школе живописи Kunstfabrik. Что цените в учениках?
– Желание научиться. То есть когда чувствуешь, что человек хочет не только приятно провести время, что он испытывает горячее желание научиться. Самое сложное в обучении рисованию – это не научить водить карандашом или кисточкой по бумаге. Это уже как бы заключительная, третья часть. Этому можно научить любого, это не проблема. Проблема – добиться самого главного, того, что делает из человека художника – умения видеть. Научить видеть – безумно сложно. Вот это первая часть. Вторая, центральная, очень важная – увиденное пропустить через себя, через мозг, через сердце. Первые две части делают художника. А вот третья часть – то, что художник увидел и пропустил через себя, выдать, так сказать, «в материале». Третьей части приходят учиться все – и мне очень сложно объяснить, что ничего не будет без первых двух. И если кто-то из учеников это понимает, того я люблю, с тем занимаюсь с особым удовольствием.