Дочь писателя Юлиана Семёнова рассказала Jewish.ru, откуда появился Штирлиц и как французы изучают Путина по «Семнадцати мгновениям весны».

Вы довольно часто переиздаете книги своего отца. Беспокоит ли вас, что они не включены в школьную программу?
– К счастью, не только я камерно переиздаю книги отца. Это масштабно делают крупнейшие российские издательства – ЭКСМО, «Вече», «Молодая гвардия». Потому что это очень хорошая литература, написанная талантливым, думающим, поцелованным Б-гом человеком. Конечно, мне очень больно, что книги папы не включены в школьную программу. Это из серии – нет пророка в Отечестве своем. Всем поступающим в Академию ФСБ, например, настоятельно советуют прочитать несколько романов Юлиана Семеновича. А в школе не читают. Полагаю, к этому приложил руку литературовед Феликс Кузнецов, под чьим руководством долгое время писались учебники. Ни для кого не секрет, что он был антисемитом. Но стоит сказать, многие учителя литературы, гости дома-музея моего отца, говорили, что по личной инициативе, вне школьной программы рассказывают ученикам о Юлиане Семенове и его книгах.

Дом Юлиана Семенова в поселке Олива в Крыму – это прямо государственный музей?
– Нет, это частная собственность, но он зарегистрирован как музей, и я – его директор. Всех приглашаю: вход у нас бесплатный, экскурсии – тоже. Это место мой батюшка нашел много лет назад. Для него это был вопрос жизни и смерти. В 1969 году, будучи военным корреспондентом «Правды» во Вьетнаме, он спал на ледяном полу в партизанских пещерах, да еще и был контужен. По возвращении началось воспаление в легких, ему посоветовали проводить больше времени в Крыму. Сначала он останавливался в Доме литераторов в Ялте, а потом ему сделали большой подарок – разрешили купить маленький участочек земли с домиком. Он там поселился и написал большинство своих последних романов, в том числе и продолжение истории о Штирлице.

Когда отца не стало, вопрос – открывать музей или нет – даже не стоял. Его читатели все равно сюда приходили: срывали на память листики винограда, потом просили зайти во двор, затем – взглянуть одним глазком на кабинет писателя. Так и появился музей. Вся наша семья проводит здесь много времени. Вот сейчас я жду с нетерпением мою старшую сестру Дарью, чьи картины украшают дом. Место, конечно, историческое. Сюда к отцу в гости приезжали и Лев Аннинский, и Алла Пугачева, и барон фон Фальц-Фейн.

Известно, что все деньги от публикации книг Юлиана Семенова идут на благотворительность. Могу ли я спросить, о каких суммах идет речь?
– Книги отца издаются не такими большими тиражами, как в советские времена. Соответственно, и гонорары не такие большие. Но это все-таки позволяет регулярно отправлять какие-то суммы в детские дома и содержать музей. Еще это позволяет каждый год вручать премию в области экстремальной журналистики. Ее мы учредили совместно с Павлом Гусевым, главным редактором «Московского комсомольца», добрым другом моего отца.

Как вы в связи с этим оцениваете состояние российской журналистики?
– Наша журналистика мне очень нравится. У нас свобода прессы существует, присутствует. И пусть меня не пытаются убедить, что на Западе она есть, а у нас нет. Во Франции, например, журналисты часто лепят какую-то мысль и буквально вбивают тебе ее в голову, заставляют тебя так думать. У нас все-таки свободы больше. Посмотрите на наших лауреатов – это самые разные журналисты. И Роман Анин, и Владимир Снегирев – ас еще советской журналистики, и, увы, ныне покойный Александр Кармен – сам великолепный журналист и сын великого Романа Кармена, тоже друга отца. И Александр Коц. У каждого из них своя правда. Но то, что их объединяет – они абсолютно неподкупны, не прогнутся, до смерти будут отстаивать свою точку зрения. И пусть, так и рождается истина. Вот это как раз их объединяет с папой. Он был таким же: его невозможно было купить или напугать.

В 2008 году вы запустили серию «Неизвестный Юлиан Семёнов» из писем и дневников вашего отца, а также его малоизвестных произведений. Вышло уже три тома. Стоит ли ждать четвертого, осталось ли что-то из неизданного?
– Это не я запустила серию «Неизвестный Юлиан Семенов». Я человек достаточно пассивный, если не сказать ленивый, несмотря на дедушку-еврея. Это мне, простите, дал пинка под одно место главный редактор издательства «Вече» Сергей Дмитриев. Он публиковал книги отца и как-то спросил: «А что происходит с архивом Юлиана Семеновича?» Ответ был печальным: «Дома, в коробках». Он назвал это преступлением, и я засела за дело. Мне помогали мама, ныне покойная, и сестра. Как результат – двухтомник, который пользовался большим успехом. Позднее консультант культурного фонда Юлиана Семенова, Алексей Репин, он сам по профессии историк, откопал в архивах еще неизвестные произведения отца. Так вышел третий том. И да, будет и четвертый, потому что мы нашли еще несколько неизвестных ранее рассказов отца.

В прошлом году вы успешно переиздали во Франции «Семнадцать мгновений весны» под названием «Красный разведчик». Есть ли планы по переводу произведений Юлиана Семенова на другие языки?
– Это не я сделала, а опытный французский издатель Коллет Ламбриш. Переводила книгу замечательный филолог Моник Слодзиан. И успех действительно был колоссальный. Многие критики даже говорили, что речь идет о настоящем шедевре. Писали, что «Красного разведчика» нужно читать, чтобы «понять Россию и господина Путина». Сейчас уже вышел переведенный на французский роман «Бриллианты для диктатуры пролетариата». Мы должны были делать презентацию и во Франции, и в Крыму нашем родном, но этот противный вирус все испортил. Надеюсь, в следующем году мы представим эту книгу и в Москве, и в Крыму. А так книги отца издаются не только во Франции, но и в Испании, Аргентине, Китае и даже во Вьетнаме.

Каково было расти рядом с таким выдающимся отцом?
– Это было невероятное счастье. Домой приходили интересные люди: артисты, писатели, журналисты. Их можно было слушать. Во все путешествия папа брал и мою старшую сестру Дашеньку, и меня. И по всему Советскому Союзу возил, и за границу. Показал Париж, как только он мог показать: места Хемингуэя, Нотр-Дам-де-Пари, наше русское кладбище – Сент-Женевьев-де-Буа. Он был большим русским писателем, но в то же время – абсолютно еврейским отцом, обожествлявшим своих детей. Вот актер Лев Дуров говорил, что папа считал нас с сестрой гениями: «Меня Юлик убеждал, что от Дашеньки пошли все импрессионисты, а Олечку ждет будущее Льва Толстого».

Отец говорил с нами о литературе, кинематографе, читал нам наизусть Пушкина и Лермонтова, водил по музеям. То же самое когда-то делал для него его отец, литературовед Семен Ляндрес. Дедушка показывал папе интересные места в Подмосковье, учил любить русскую литературу. Вообще так, как дедушка русскую литературу любил, так ее, наверное, только иудей, пассионарий любить может. Так-то Семен Ляндрес был бессребреником, главным богатством его была библиотека, которую он собирал всю жизнь и потом передал батюшке. Вот у меня до сих пор хранится полное собрание сочинений Достоевского, дореволюционное, в шикарном голубо-золотом переплете. Конечно же, это его заслуга, каким эрудитом стал наш папа. Его и его жены Галины Ноздриной, она была учителем и вселила в сердце отца трепетную любовь к мировой истории.

Вот вам, кстати, семейная история: папа в детстве дважды сбегал на фронт «бить фашистов». И дважды его возвращали домой, сняв с поезда, ведь ему было тогда всего 10-11 лет. Переживал он страшно. А Семен Александрович был тогда военным корреспондентом и понимал, насколько важно сыну увидеть Берлин. Поэтому он сделал почти невозможное – в конце мая 1945 года взял его с собой в Германию. Папа потом говорил, что эти дни в поверженном Берлине стали самым ярким впечатлением всей его жизни. Возможно, и Штирлиц пошел оттуда. Роман «Семнадцать мгновений весны» он посвятил именно отцу.

Семена Ляндреса ведь ссылали в лагеря, но он выжил и потом много сделал для публикации книг Бабеля, Булгакова, Олеши?
– Дедушка действительно провел два года в тюрьме. Его выпустили после смерти Сталина и полностью реабилитировали. После лагеря он весил 46 килограммов, был наполовину парализован, потому что его сильно били. И знаете, что он первое сделал? Стал звонить в обком, чтобы доложиться, что он снова в строю и готов строить светлое будущее.

А отец мой в тот тяжелый момент для семьи показал себя настоящим мужчиной, хоть ему и было всего 19 лет. Он не испугался, писал письма Берии и Сталину, доказывая, что его папа честный коммунист. Дедушка потом ему сказал: «Юленька, ты для меня сочетание Кюхли, Дон Кихота и Спартака. Это, по-моему, самое прекрасное, что может быть в человеке». У нас в музее много чего посвящено тому периоду. И мы опубликовали переписку их тюремную в «Неизвестном Юлиане Семенове». Многие друзья, журналисты и писатели говорили мне потом, что плакали, читая.

А еще же была эпопея с Ильей Ляндресом, дядей моего отца. Он был одним из основателей Московского уголовного розыска: ловил бандитов, рисковал жизнью. И как полагается у нас – его тоже посадили в тюрьму, это было еще в 37-м. Отправили в Магадан. Дедушка обивал пороги всех наших органов, тоже писал письма. И случилось чудо – Илью освободили, он выжил. Сейчас в музее МВД его фотография – на видном месте.

Какой из моментов с вашим отцом, а может, из данных им советов вы вспоминаете чаще всего?
– Каждый момент был удивительный: папа был человеком солнца и света, человеком радости и труда. И советы давал всегда мудрые. Но вот, пожалуй, главный. «Девочки мои, – говорил он и Дашеньке, и мне, – бойтесь обидеть человека. Самый невозмутимый, сильный и железобетонный человек очень раним в душе. Пожалуйста, берегите людей. Не обижайте их. Не по-божески это».