Даниэль Вольфсон – первая израильтянка, покорившая Эверест. В эксклюзивном интервью Jewish.ru она рассказала, как осталась без кислорода и кого похоронила по дороге.

Что вдохновило вас, успешного юриста, отправиться в горы?
– В предысторию легла моя поездка в Болгарию лет десять назад. Мы катались на лыжах, и я упала с кресельного подъемника: сидевший рядом мужчина зачем-то поднял перекладину во время движения, зацепив мою ногу своей лыжной палкой. При падении я сломала большеберцовую кость ноги. Операцию пришлось делать в Болгарии – осколки кости было не собрать, у меня в ноге до сих пор пластины. Врачи вообще сомневались, что я смогу ходить, а уж об активном спорте просили и не думать. Я при этом плавала, играла в теннис, для меня травма стала шоком. Успокаивая саму себя в больнице, я и сказала: «Ничего, я еще покорю Эверест». Это была лишь брошенная в воздух фраза – о горах я тогда совершенно ничего не знала, но она стала мечтой, удерживающей от уныния и апатии. Понадобилось еще три года, прежде чем я встала на ноги и начала хоть как-то, хромая, передвигаться. А вокруг же Тель-Авив, все бегают – я со слезами на глазах наблюдала за этими людьми.

Однажды был объявлен очередной массовый забег на десять километров, я взяла и записалась. Дело было ночью, всем потребовалось минут 50, мне, чтобы доковылять до финиша, четыре часа. Но тогда я поняла, что преодолевать любые препятствия можно и хромая. Конечно, чувство, что я не как все, в одночасье меня не покинуло – чтобы побороть его, записалась в группу бега для начинающих. Там случайно и встретила тренера по восхождению в горы, который не раз поднимался на Эверест. Я записалась в его группу и уже после первых небольших восхождений поняла, что это мое. Абсолютно здоровые люди, поднимаясь в горы, испытывали дискомфорт: у них болела голова, их тошнило, им было тяжело. Мне же, напротив, с каждым шагом наверх становилось все легче. Через восемь месяцев я уже приняла участие в Marathon Everest – это не восхождение к вершине, а наоборот, бег вниз с привычным перепадом высот: начальная точка находится на высоте 5364 метра над уровнем моря. После я начала подготовку к восхождению на Эверест. Мы тренировались на высоких горах, в том числе на Аконкагуа – самой высокой горе Южной Америки в 7000 метров. Затем уже был Эверест.

Как восприняли это увлечение близкие? Их тревога зашкаливала?
– Особо нет. Сын, ему 22, сказал: «Ты совсем улюлю – лезть на гору два месяца? Лучше бы занималась поиском партнера по жизни». Мама сказала: «Раз надо, езжай». Сестра: «Ну, давай. Может быть, тебя поддержать чем-то?» В общем, ни восторга, ни тревог особо не было. Впрочем, на эмоции у них не было времени – я сообщала все незадолго до восхождения, по сути, ставила перед фактом. К тому же они знают, насколько я люблю горы, поэтому и не стали противиться, хотя, конечно же, переживали.

Был ли страх у вас?
– Нет, в себе я не сомневалась. Я чувствовала, что готова. Можно было проверить себя еще на паре-тройке вершин, но, как рассказывал инструктор, многие просто «перегорают», пытаясь набраться дополнительного опыта. И я поняла, что нужно идти и делать. Единственное, за что я переживала, так это за погоду и надежность кислородного оборудования: по статистике многие умирают на Эвересте из-за нехватки кислорода.

Для восхождений на Эверест используют два маршрута: тибетский и непальский. Почему был выбран последний? Говорят, он чуть комфортней в плане базового лагеря, но и более опасный – в плане схода лавин и ледопада Кхумбу, который постоянно находится в движении.
– Тибет сейчас закрыт: власти не дают разрешений на подъем. И вообще, именно Тибет считается более комфортным, там до базового лагеря на высоту 5100 метров можно доехать на джипах и привезти все оборудование. В Непале же до базового лагеря нужно десять дней идти пешком. То есть ты прилетаешь в Катманду, оттуда на небольшом самолёте группу доставляют в Луклу – самый опасный аэропорт в мире, откуда и начинается десятидневный пеший подъем до базового лагеря на высоте 5350 метров. Все оборудование доставляется на яках, которые доходят до высоты 5300 метров, а потом встают как вкопанные. Дальше оборудование несут шерпы – местные жители. У них ген высоты, но даже им было трудно. Мы начали путь с 37 шерпами, к подъему их осталось 14, а весь путь прошли всего семь человек.

Из базового лагеря начинается поэтапное восхождение к вершине – с привалами в высотных лагерях, расположенных на отметках 5800 метров, 7000 метров, 7800 метров и 8300 метров. Поднявшись на определенную высоту, группа спускается на ночёвку на более низкую отметку. Необходимость вновь преодолевать уже пройденный маршрут на многих очень давит эмоционально. Это как движение по кругу. Кто-то впадает в депрессию, опускает руки, спускается в базовый лагерь и улетает. У нас в группе было 12 человек, но поднялись всего пять. Внутренний настрой очень важен при восхождении – я даже не позволяла себе мысли, что можно все бросить, спуститься и улететь. Для меня это была работа, которую надо было выполнить во что бы то ни стало. Я еще и заболела: горло, кашель, галлюцинации. Но ни разу не подумала идти вниз. А многие сдались. Так что, на мой взгляд, Эверест – это гора не столько физическая, сколько эмоциональная.

Меняется ли мировоззрение в таких экстремальных ситуациях?
– Конечно, меняется. Мне говорили об этом многие, кто покорил Эверест, теперь понимаю и я. Ты начинаешь по-другому относиться к обычным вещам: горячей воде, чистому белью, постели. И уж точно понимаешь, что не нужен особый момент, чтобы обнять и поцеловать сына или сказать кому-то из близких доброе слово. Я начала не просто любить, а страстно любить жизнь, выхватывая каждое мгновенье. На Эвересте я заглянула в глаза смерти – я оказалась на вершине без кислорода. Запасной баллон нес мой шерп, ну я так думала. Когда мой кислород был почти на нуле, я подошла к нему заменить баллон. Но у него в рюкзаке ничего не было! На мои вопросы он не реагировал, а у меня – две-три минуты. Я стою на высоте 8700, уже после вершины, и не знаю, что делать. Схватила какого-то человека, который только поднимался, и сказала на английском первое, что пришло на ум: «Пожалуйста, запомни мое имя. Меня зовут Даниэль Вольфсон. У меня закончился кислород. Передай это моей семье». И тут я краем глаза вижу тайник с кислородом – видимо, оставленный одной из экспедиций, чтобы не поднимать с собой на вершину. Времени выяснять, чей он, не было. Мне кажется, я даже не бежала, а телепортировалась к нему, не обращая внимания на обрывы. В себя пришла, лишь когда поменяла баллон и поняла, что кислорода мне хватит еще на час. Первое, о чем подумала, что оставленное дома письмо-завещание пока не пригодится. Я написала его сыну, так как понимала – может случиться всякое: попросила не искать мое тело, если вдруг не спущусь вниз. Тела погибших после 8000 метров не забирают. Туда не поднимаются вертолеты, а организовывать экспедиции для спуска очень дорого. Там больше 100 тел погибших, и многих из них ты видишь по дороге. Там остался и мой шерп. Оказалось, что он заболел короной и не мог нести груз, но все равно шел вперед, желая заработать для семьи. Он не хотел навредить мне, просто тоже хотел выжить. Его накрыли там палаткой и оставили. В общем, когда ты прошел через такую ситуацию, понимаешь, какая радость, что есть жизнь, какая радость, что я могла спуститься, что я могу обнять своего сына, слушать музыку, видеть море и много чего еще. Что все то, за что мы переживаем, теряя нервы, в сущности, ерунда.

Что можно сказать о взаимоотношениях между людьми, оказавшимися в одной связке? Почему тот человек, которому вы сказали о закончившемся кислороде, не кинулся вам помогать?
– Эверест – это гора эгоистов, единоличников, там каждый за себя. Человек, которого я схватила за руку, был из другой экспедиции и мне абсолютно не знаком. Возможно, он подумал, что у меня горная болезнь и я схожу с ума, но выяснять это, да, не стал, продолжив свой путь. Ведь у него была точно такая же цель, как у меня – дойти и выжить. Но, по большому счету, даже внутри одной группы – каждый сам за себя. Тем более что в день восхождения уже не идут в одной связке. Собираясь в горы, каждый должен рассчитывать в первую очередь на себя. Я вам честно скажу: я не знаю, как бы повела себя, не найди я тот баллон. Возможно, даже сорвала бы маску с кого-то, борясь за свою жизнь до последнего.

Удалось ли вам насладиться пребыванием на вершине? Говорят, мир оттуда кажется совсем другим, но и времени на его созерцание не очень много. Или фиксировали все на камеру и пересматривали уже внизу?
– Перешагнув последний из трупов за 50 метров до вершины, на самой вершине ты думаешь в первую очередь о том, как спуститься вниз. Я понимала, что нахожусь на крыше мира, что нет выше точки, куда можно наступить, но мысль, как не остаться здесь навсегда, пульсировала пуще эмоций. Перебивала ее лишь одна: не забыть достать израильский флаг и сфотографироваться с ним на вершине – мне было это очень важно. И гора это, видимо, чувствовала, поэтому позволила подняться и разрешила спуститься.

Требовалась ли вам реабилитация после восхождения?
– А как же, от кислородного голодания я даже разговаривала по дороге вниз с веревкой. Более того, она мне отвечала – такие вот были галлюцинации. Путь вниз и есть первый этап реабилитации, постепенно возвращающий тебя в норму. По прилете в Катманду я двое суток не могла встать с кровати. Организм ослаблен, но потихоньку приходит в себя. В Израиле я вернулась к тренировкам, бегу, плаванию – силы возвращаются.

Зачем вообще люди покоряют Эверест?
– У всех своя цель. Для альпинистов Эверест – несмотря на то, что есть горы куда более сложные – это как золотая медаль для олимпийца. Это эго. Я вот хотела стать первой израильтянкой на его вершине. Меня это двигало вперед. Но у каждого своя цель, для многих Эверест важнее жизни.

Все фотографии сняты Даниэль Вольфсон на телефон Galaxy S21 Ultra.