В свои 33 он снимает лишь стариков: его фильм «Война Раи Синициной» – про блокадницу, другой – про дом престарелых. В интервью Jewish.ru режиссёр Ефим Грабой рассказал, почему любит старость и за что благодарен пандемии.

Почему вы взялись за документальное кино?
– Я пришел к языку кино достаточно рано, в 14 лет. Родители тогда купили мне MiniDV-камеру. У меня был тяжелый подростковый период. Прошло несколько лет после репатриации, и я безуспешно пытался получить ответы на мучавшие меня вопросы: почему разваливается моя семья, почему такие сложные отношения между родителями. К тому же я совсем не умел выражать эмоции – если злился, то кроме меня об этом никто не знал.

При чем здесь камера?
– Камера меня спасла. Через нее я начал выражать себя: снимал родителей в разных жизненных ситуациях, показывал им отснятое. Говорил папе, что хочу снять про него кино – ему это нравилось. Мы наконец смогли начать общение. Весь наш диалог проходил через камеру. Если мы говорили с ним по душам, то только в тот момент, когда я снимал «фильм». Съемки превратились в простое желание с ним поговорить. Камера потом еще долго служила мне посредником и для сближения, и для защиты от нового окружающего мира после переезда в Израиль. Сейчас, конечно, все не так остро, но до сих пор камера – это мой друг и дополнительный орган.

Получается, эмиграция в Израиль далась тяжело?
– В принципе, взять и переехать в другую страну, оторвать свои корни и попытаться врасти в другом месте – это нелегкий, многослойный и долгий процесс, который требует мудрости. Моя семья оказалась на грани выживания, к чему совершенно не была готова. Ей не хватило мудрости правильно сделать этот переход. Я был мальчиком, который приближался к подростковому возрасту. Мне не объяснили, что будет происходить, потому что сами ничего толком не знали. До переезда мой папа был в Израиле один раз – ездил на свадьбу к моей старшей двоюродной сестре. Мама вообще никогда в стране не была – то есть они очутились в реальности, о которой не имели никакого представления.

Моему папе при этом было уже 60 лет. В России у него осталась престижная должность, здесь же образовалась пустота. Язык выучить он не смог. Родители закрутились в вихре поиска денег – и забыли про меня. Мне пришлось выживать самому – с постоянным ощущением, что я недостаточно хорош, что не похож на других. У меня очень долго вырабатывалось ощущение, что я часть страны. И это несмотря на обилие друзей, занятия кино и полноценную жизнь. Я все время чувствовал себя как бы со стороны. Так продолжалось вплоть до эпидемии COVID-19.

Что, с началом эпидемии вы вросли в страну?
– Я интегрировался в социальные процессы, которые прежде были мне чужды. Политические и социальные. Как минимум четыре раза за два года я ходил на выборы, призывал близких ходить на выборы и не сдаваться. Во время протестов против Нетаньяху, на протяжении долгого периода, я почти каждую неделю ездил в Иерусалим, искал, чем могу помочь. Там начало появляться чувство единства. Мне стало важно экологическое состояние района, в котором я жил в Тель-Авиве, и мы вместе с друзьями и соседями преображали округу. Я стал волонтером для одиноких пожилых людей, звонил им и проверял их состояние духа, здоровья, те или иные нужды. Пошла интеграция на разных уровнях.

Почему всё-таки герои ваших фильмов – сплошь старики?
– Пожилая среда для меня естественна. Мой папа умер в прошлом году в возрасте 83 лет. Я родился, когда ему было 50 лет – его постоянно называли моим дедушкой. Моей маме тогда было 38 лет. Потом меня начал интересовать определенный тип пожилых людей – с очень сильной энергетикой. Я смотрел на своих родителей и боялся, что буду такой же, что поставлю крест на своей жизни. Что буду жить в отношениях, которые мне не нравятся, делать то, что не люблю, и что жизнь начнет от меня уходить. Мне хотелось себе доказать, что может быть иначе. Мои израильские героини Рая и Нюся – тому пример. Потом герои съемок в сербском доме престарелых показали мне, что можно радоваться даже в самых тяжелых условиях. Фильмы соотносятся с разными периодами моей жизни. Например, когда я снимал в сербском доме престарелых, я очень боялся умереть.

Почему?

– Сначала я боялся состариться, но преодолел эту проблему. Потом, в 27 лет, пришел страх смерти. В доме престарелых в Сербии общение и наблюдение многому меня научили. Например, как можно петь – и ждать смерти. Или как встречать смерть близких – и ждать свою. Они были на своей «последней станции», но при этом продолжали петь и танцевать. Это танцующее поколение мне очень нравится. Я пытался представить, как будем выглядеть мы в их возрасте, и у меня не получилось. Но когда я закончил монтаж, я ревел от счастья! Меня отпустило – я больше не боялся умереть. Кино лечит меня – и я надеюсь, что и зрителя.

Моя героиня Рая Синицина учила меня отпускать контроль, наблюдать за тем, что приходит, и подстраиваться. Она – пример невероятной любви к жизни: делает то, что любит и хочет, безо всякого чувства вины. Я же часто испытывал вину за свое существование. А Рая приговаривала: «Фима, если ты что-то не можешь изменить, то просто измени свое отношение к этому». Это очень важный урок.

Вам не кажется, что старшие поколения намного сильнее нас и мы им не чета?
– Не стоит идеализировать их. Все сложнее. Мы являемся их продолжением. И наше время только кажется легким. Просто законы выживания стали другими. Тем поколениям были даны способности, которые нам не нужны. Нам даны другие. Мы живем в капиталистическом, меркантильном мире, чрезмерно контролируем себя, но зарываем глубоко что-то важное – чувства. Мы испоганили природу. Нам придется спасать планету, или наше поколение будет одним из последних. С виду мы нежные и не прошли большую серьезную войну, последние 20 лет были на вид гладенькие. Но мы накопили травм, нашему поколению еще предстоят тяжелые испытания. Пандемия – война нашего времени, и все еще несерьезно, это только начало чего-то более масштабного.

Будете отражать эти мысли в своём кино?
– Сейчас я монтирую фильм, который снимал всю жизнь – о моих отношениях с отцом и его секрете, который открылся лишь три года назад. Оказалось, что у меня есть внебрачная сестра. И вот мой фильм, он вроде бы о передаче опыта от отца к сыну, но центральный сюжет –как Алеся приезжает встретиться с отцом и моей семьей.

С такими сюжетами вы вписываетесь в рамки трендов израильской документалистики?
– Я точно неотъемлемая часть израильского кино. И я думаю, что я влияю на его развитие. В израильских фильмах редко придают значение эстетике. Здесь замечательно рассказывают истории, пишут отличные сценарии, но эстетика почему-то прошла мимо. Я же вырос на советских фильмах, в которых часто используются эстетические приемы. Речь не о красоте, а о наполнении смыслом: цвета, расположение предметов и людей в кадре, что это передает. Для меня Рая – эстетически смысловой фильм, и он меняет индустрию. А следующий фильм я сниму в России. Она очень интересна для меня как наблюдателя. Невероятно красива, и люди мне очень близки.