Как сделал часы за 300 тысяч франков, за что так полюбил «Джокера» и кому нужно марсианское время, рассказал в эксклюзивном интервью Jewish.ru ведущий российский часовщик Константин Чайкин.

Почему вы сделали часы с еврейским календарём?
– Первый календарь я сделал ещё в 2005 году, и это были совсем не «еврейские» часы, а индикатор даты православной Пасхи. Выбор индикатора был обусловлен не религией, а неожиданным осознанием, что есть некая сложная часовая функция – праздник с переходящей датой (так называемый moveable feast. – Прим. ред.), и его индикацию ещё никто до меня в часах не реализовал. А завершив эти часы, оглянулся: что ещё можно сделать? И в 2006-м был следующий этап: «мусульманские» часы – с календарём Хиджра.

Тут я не был первопроходцем – подобные часы уже делали до меня некоторые швейцарские коллеги. Но я реализовал это усложнение с годовым мусульманским календарем в более компактном варианте. Ну и логичным завершением этого проекта стали часы иудейской тематики. Однако я светский человек, и для меня решение сделать «еврейские» часы было скорее интересной задачей.

Первые наручные часы с иудейским времясчислением в каком-то смысле предвосхитили моего «Джокера». Это были часы «Декалог», в которых часовая и минутная стрелки вращались в обратную сторону, а индикатор фаз Луны был перевернут – словно улыбка. Эту деталь и унаследовал потом наш ристмон «Джокер», но к «улыбке» добавились «глаза». Так что у «Джокера» еврейские корни!

Есть у вас другие «еврейские» часы?
– Да, в «иудейской коллекции» появились настольные часы «Шаббат» с еврейским календарем. Их механизм сконструирован так, что они останавливаются или до шаббата, или уже после – чтобы производить завод не в шаббат. Ещё наручные часы «Декалог Рега» с индикацией в иудейских единицах времясчисления – хелеках (1/18 минуты) и регах (1/76 хелека, то есть около 0,044 секунды).

А для одного из клиентов я создал уникальные наручные часы с индикацией шести дней творения: шесть дней стрелка двигалась и демонстрировались разные сюжеты дней творения, а на седьмой день шторка закрывала турбийон, и всё замирало. Но моя «иудейская история» не закончена: возможно, будут часы, навеянные праздником Пурим. Это такой позитивный и радостный праздник, что к нему вполне подойдут часы из коллекции ристмонов – вариация на тему «Джокера», но с характерной чертой: с пейсами.

К каждому еврейскому празднику можно придумать свою часовую историю. Мне нравится ханукальная тема с савивоном, который может работать автоматически в часах. Думаю также обыграть идею семисвечника-меноры – ведь и в неделе семь дней. Ну а в 2023 году будут отмечать 75-летие Израиля, и к этой дате нужно обязательно сделать еврейского «Джокера».

Как вы получили права на наименование «Джокер»?
– Это название не защищено авторским правом, и его использование ни в русском, ни в английском языке не требует никаких разрешений. Но у нас есть официальный лицензионный договор с компанией DC Comics, который мы заключили, создавая лицензионные ристмоны «Джокер 5» и «Харли Квинн».

Самые дорогие ваши часы – ристмон «Марсианин». За сколько они ушли?
– В 2021 году за них на Only Watch – самом известном из благотворительных часовых аукционов – выручили 290 тысяч франков. Ристмон этот уникален, помимо прочего, ещё и тем, что земного времени не показывает вовсе – только марсианское! И оснащен марсианским календарём. Это первые российские наручные часы с турбийоном, созданным в России, а не в Швейцарии и не в Китае. И первые в мире часы с марсианским турбийоном. Ну и самые дорогие наручные часы, сделанные в нашей стране. Больше половины деталей этих часов я сам обработал вручную. И я же собирал этот турбийон собственными руками. Работал всё лето 2021 года без выходных.

Почему сложные турбийоны стоят настолько дороже часов с драгоценными камнями?
– Себестоимость мелких бриллиантов, которыми обычно декорируют часы, невелика – порядка $300–400 за карат. И даже с большими камнями я не встречал часов дороже $2–3 млн. А часы с большим количеством усложнений стоят намного дороже – иногда речь идет о десятках миллионов долларов!

Дело в том, что объём труда, вложенный в часы с усложнениями, просто несопоставим с огранкой одного из вариантов углерода – чем алмаз, в сущности, и является. А людей, способных задумать, разработать и сделать сложные часы, в мире очень мало – как и рыцарей Круглого стола (смеётся). Если мы говорим об известных часовых брендах, то это не одна сотня лет компетенций и высочайший уровень инженерии. И в этом «клубе суперсложных часов» всего лишь пять-шесть компаний в мире.

Люди, которые там работают, уникальны. Например, Реми Майя – основатель компании Krayon. Он делает не больше 15 часов в год! Его первая модель – Everywhere – показывала восход и заход солнца в зависимости от широты и долготы места. Так вот, Реми Майя академически учился на часового инженера – именно на часового! – 12 лет. Нужна огромная фундаментальная база знаний, чтобы прийти и сделать уникальное усложнение.

Да, я делаю сложные часы, и у меня несколько наручных с тремя сотнями деталей. Но «клуб суперсложных часов» – от 1000 деталей! Огромная интеллектуальная работа большого коллектива людей – авторов прототипов, инженеров, тестировщиков узлов и отдельных элементов. Колоссальный труд, сравнимый с проектированием автомобиля. А в некоторых случаях и сложнее – на уровне проверки элементов, миниатюризации и новизны. И при всём уважении к процессу огранки камней необходимая при нём точность несопоставима с точностью при обработке деталей в часовом деле.

Вы, в отличие от Реми Майя, автодидакт-самоучка?
– Я немного завидую Реми Майя – у него был такой фундамент. Мой путь – проб и ошибок – обошелся мне дороже. Сейчас создают компании и превращают имя в бренд за куда более краткое время, чем это удалось мне. Идти по проторенной дороге намного дешевле и быстрее, чем изобретать велосипед. Но у пути автодидакта есть плюс: он позволяет находить «неписаные» решения, которым не учат в вузе. Их поиск и приводит к изобретательской деятельности.

Как вообще вышло, что вы стали часовщиком?
– Я начал делать часы, так как у меня было много свободного времени, деньги и интерес. Мне было тогда 26 лет, я получил техническое образование и торговал часами – китайскими и японскими. Покупал и перепродавал. Сейчас мне сложно представить, что можно с чистого листа и без академического бэкграунда приступить к созданию часов. Не зная, как работает турбийон и обрабатываются детали. Отматывая назад свою историю, я понимаю, что моей мотивацией было любопытство: а можно ли сесть и самому сделать красивую и сложную вещь?

Мне так нравились фотографии часов с турбийонами в журналах. Денег купить их не было, а хотелось. Решил попробовать сделать сам. Я умел работать в Coral Draw и сделал чертежи. Обратился к мастеру, который реставрировал недорогие часы из моей личной коллекции. Но ему было всё некогда этим заняться, и я решил сам. Купил станки – сначала дешевые, б/у по объявлению. Купил механизм от советских настольных часов, что-то допилил лобзиком, что-то просверлил. Выглядела конструкция страшно, но она работала! И оказалось, что турбийон можно сделать самому. Стал читать, развивать навыки – и так уже 20 лет.

Кто виноват в резком росте цен на сложные часы в пандемию?
– Я бы назвал несколько причин. Все сидели на карантине, а «печатный станок» работал – денежная масса росла. При этом люди не тратили деньги как обычно – на путешествия и заграничный шопинг. И чтобы себя побаловать, приобретали «кусочек счастья» – положительные эмоции в виде часов. Плюс еще один драйвер роста – влияние социальных сетей на покупательские решения. Ну и, наконец, очень быстрый взлет криптовалют, который пришёлся на этот период. Но сейчас влияние этих факторов снижается, и цены на часы тоже резко пошли вниз.

Кстати, о современных технологиях. У вас же был успешный опыт продажи NFT-«Джокера»?
– Да, но сейчас этот рынок тоже упал, и у меня нет желания его «разогревать». Хотя опыт был интересный, да и вообще привлекательная перспектива – всю жизнь зарабатывать на процентах с перепродажи NFT (смеётся).

Ваши часы из коллекции ристмонов базируются на швейцарских механизмах ETA, хотя и с вашими уникальными модулями. В условиях санкций что будет с импортом этих механизмов?
– Да, ристмоны работают на механизмах ETA и Vaucher. C Vaucher в настоящее время связи приостановлены, с ETA – пока нет. Но мы хотим отойти от использования импортных элементов. Работаю над собственным механизмом с микроротором, над ристмоном, в котором будет ноль иностранных деталей.

Конечно, организация работы небольшой мануфактуры и огромного завода по производству механизмов различаются в корне. В обозримом будущем мы не сможем достичь масштабов того же Rolex, который недавно инвестировал миллиард долларов в новый завод. Ни по инвестициям, ни по объему выпуска. Но мы стремимся к высокой надежности, увеличивая время проверки механизма и повышая качество контроля. Я ожидаю, что собственный механизм придаст ристмонам дополнительную коллекционную ценность.

«Вы полагаете, всё это будет носиться»? Иначе говоря – найдутся ли на них покупатели? Нет ли у вас проблем с позиционированием российского бренда на Западе?
– Нас, к счастью, русофобия практически не коснулась. Ну, за вычетом каких-то реплик ботов в соцсетях. С коллегами по отрасли отношения тёплые и дружественные. Был, правда, прецедент с задержанием часов «Минотавр» на швейцарской таможне, а также определенные сложности в общении с премией Grand Prix d'Horlogerie de Genève (GPHG), в которой уже пять раз участвовали наши ристмоны. GPHG даже хотели дисквалифицировать мои часы «Харли Квинн», номинированные в этом году, но потом «отыграли назад».

С покупателями всё тоже нормально, поскольку в основном мои клиенты из дружественных мест: Китай, страны Ближнего Востока, Мексика. С мексиканцами мы, кстати, подружились ещё в прошлом году, а в этом они получили к своему осеннему празднику – Дню мертвых – собственный ристмон «Калавера». Так что у нас большие планы, будем развиваться!