Как еврейский мальчик взорвал 200 нацистов, стоит ли мстить за убитых родных и почему нам нужны фильмы о войне, рассказал Jewish.ru Андреас Кесслер – режиссёр короткометражки «Накам», попавшей в шорт-лист «Оскара».

У главного героя фильма есть вполне реальный прототип – Мордехай Шляйн, которого все знали просто как Мотеле. О нем почти нет информации на русском языке – что это был за человек?
– Мальчик, который примкнул к партизанскому отряду после того, как нацисты убили всю его семью – мать, отца и сестру, а также вторую еврейскую семью в его родном белорусском поселке – ту, в которой он жил и учился играть на скрипке. Ему самому удалось чудом выжить, спрятавшись на чердаке. В итоге он в свои 12 лет с одной скрипкой в руках ушел в лес – и жил там, скрываясь, пока его не взял под свою опеку Мойше Гильденман, возглавлявший один из партизанских отрядов.

В какой-то момент Мотеле получил задание – отправиться в находившийся неподалеку городок УССР, занятый нацистами, и играть там на паперти, якобы собирая милостыню, но на самом деле используя место как наблюдательный пункт. Это выглядело вполне безопасно: Мотеле был светловолосым мальчишкой, совсем не похожим на типичного еврея. Вот только все сразу пошло не по плану. Мотеле, несмотря на свой юный возраст, превосходно владел скрипкой – и его игра тут же привлекла всеобщее внимание. В том числе со стороны нацистского офицера. Тот сразу потащил мальчика в местный ресторан, облюбованный нацистами.

Для партизан это была уникальная возможность: получить информации в ресторане от подвыпивших и расслабленных нацистов можно было куда больше, чем средь бела дня у церкви. Но и опасность для Мотеле возрастала в разы. Да еще и вскоре перед мальчиком встала огромная моральная дилемма. Партизаны решили с его помощью взорвать ресторан с нацистами внутри. Вот только убить нужно было не только вроде как очевидных врагов, лишивших его всех родных, но и всех, кто работал внутри. Собственно, этой части биографии Мотеле, связанной со взрывом в ресторане, и посвящен наш короткометражный фильм.

Как вы узнали об этой истории?
­– В 2015 году Берлинский филармонический оркестр давал концерт в рамках программы «Скрипки надежды». Так я узнал, что два израильских скрипичных мастера – Амнон Вайнштейн и его сын Авшалом – реставрируют скрипки, альты и виолончели времен Второй мировой войны: большинство из них принадлежали евреям, погибшим в концлагерях или чудом их переживших. Потом в рамках международной программы «Скрипки надежды» на этих инструментах играют музыканты по всему миру. В тот год в берлинском концерте была задействована отреставрированная скрипка Шляйна. Вайнштейнам ее принес внук Гильденмана – вместе с историей о подвиге юного партизана, взорвавшего в украинском ресторане 200 нацистов. Сам Мотеле войну не пережил: в какой-то момент попал в окружение и погиб под шквальным огнем нацистов.

Вы считаете, что тот взрыв в ресторане действительно был? Я читала, что у иерусалимского мемориала памяти жертв Холокоста «Яд ва-Шем» есть подтвержденные данные о самом Мотеле, его скрипке, но нет никаких доказательств взрыва такого масштаба.
– Да, мы не можем сказать со стопроцентной уверенностью, что все произошло именно так, как это описал в своих дневниковых записях Мойше Гильденман. Нет никаких других подтверждений именно этой части биографии Мотеле. Но в конце концов, мы и не претендовали на стопроцентную историческую достоверность. Да, мы изучали историю партизанского движения, исследовали район, в котором действовал отряд Мотеле, обдумывали одежду, речь, детали в кадре – все, что могло приблизить действие к реальным событиям. Но так-то мы полностью создали образ Егора – пожилого пианиста, с которым Мотеле играет по вечерам в ресторане и которого ему придется убить наравне с врагами. Хотя Егор стал за это время его другом.

Все потому, что нам важно было передать фильмом универсальный посыл: война всегда заставляет делать страшный выбор – и самое ужасное, когда она заставляет делать этот выбор детей. И да, желание мести порой может быть объяснимо, но насилие всегда порождает еще больше насилия.

Вы бы не стали мстить за убитых родных?
– Это сложнейший вопрос, и так-то это была моя цель – повесить эту тяжкую ношу на зрителя. Мы сделали все, чтобы показать ситуацию с разных точек зрения – со стороны сироты Мотеле, пианиста Егора, партизан. Постарались показать, какие у них были мысли и мотивы – что их толкало на те или иные действия. Но вообще вопрос «мстить или не мстить» – не главный посыл фильма. Я бы хотел думать, что главный посыл: никогда не допускать таких ситуаций, в которых этот вопрос мог бы возникнуть. Всеми силами избегать войны.

Не страшно было делать еще один фильм про войну?
– Я вынашивал эту идею много лет – и много лет сомневался. И стоит сказать, только сейчас, уже с готовым фильмом на руках, я нахожу однозначные подтверждения тому, что такие картины нужны. Во-первых, потому что, к сожалению, новые войны все еще происходят. Прямо сейчас. Во-вторых, потому что далеко не все знают о тех войнах, что прошли уже давно. Мы ездим на разные кинофестивали, показываем наш фильм в школах – и видим, что даже взрослые порой озадачены какими-то фактами, не говоря уже о детях. Для школьников трагедия войны порой оказывается просто шоком. Тут, конечно, еще играет большую роль, что главный герой фильма – их ровесник. Они легко себя с ним идентифицируют – и переживают все в разы сильнее.

Как справился с такой гаммой эмоций Антон Крымский, сыгравший Мотеле?
– Я изначально выбрал его на кастинге, потому что тема Второй мировой войны была ему знакома. Его дедушка родом из Белоруссии, он рассказывал ему и о нацистской оккупации, и о партизанах. Ну, а сам Антон, безусловно, совершил подвиг, научившись за два с половиной месяца – с момента кастинга и до начала съемок – играть на скрипке.

Что вы считаете своим личным подвигом как режиссера в процессе этих съемок?
– То, что нам с командой удалось сделать максимально аутентичный фильм. Все снималось на камеру, никаких рисованных элементов и спецэффектов. Взрыв – такой же масштабный и жестокий, какой он и в реальности. Да, из-за пандемии мы не смогли отснять материал в украинских пейзажах, как это предполагалось изначально. Но благо команда у нас была интернациональная. Помогли как с переводом – в фильме у нас звучат и немецкий с идишем, и русский с украинским, так и с советами, какими были советские здания тех времен, что было внутри и снаружи. Ресторан мы наш в итоге с нуля построили в заброшенной ферме в Бранденбурге.

Кстати, позже одна из ассистенток – Марина Гербер – рассказала мне, что ее предки были партизанами, сражавшимися в том же районе, что и Мотеле. За костюмы у нас отвечала Лаура Ясмин Шеффлер – и она справилась блестяще. Даже когда я просто снимал героев на телефон на съемочной площадке, это уже получалось точь-в-точь как историческая фотография. Ну и в довершение всего, конечно, это игра актеров. В фильме есть много сильных эпизодов, в которых все эмоции моментально считываются с лиц героев. И это прямо мгновенно погружает в события на экране. И трогает зрителей. Ну, по крайней мере, они так нам после просмотра фильма говорят.