Он делал мультфильмы в СССР, Израиле и Франции. В интервью Jewish.ru лауреат премии «Сезар» Александр Гейфман рассказал, как в мультиках освещают «еврейский вопрос» и почему центром индустрии стала Азия.

В 2011 году вместе с коллективом других аниматоров вы получили премию «Сезар» за мультфильм «Кот раввина». Еврейская тема этой картины была важна для вас?
– Крайне важна! По сюжету, действие которого происходит в Алжире в начале ХХ века, у одного раввина вдруг начинает говорить кот. И этот кот просит провести ему бар-мицву. Раввин идет за советом к коллеге, и вместе они решают, что кот не может быть евреем. Вот только сам кот думает иначе! Сюда же вплетается тема России. К раввину приходят сундуки с книгами, и в них он находит человека. Это художник, который сбежал из революционной России, и у него лицо Марка Шагала.

Режиссер «Кота» – француз еврейского происхождения Жоанн Сфар. Я был знаком с его работами: он нарисовал комиксы о клезмере и Марке Шагале. Я с радостью включился в его новый проект. Мультфильм делали во Франции, но команда мультипликаторов была интернациональной. Выходец из СССР, поляк, бельгиец, бразилец, французы самого разного происхождения – все работали вместе. А саму работу делили: кто лучше рисует танцы – тот делает танцевальные сцены, кто силен в чем-то другом – делает другое.

В классической традиции – например, у Диснея – все иначе: обычно один мультипликатор «ведет» своего героя. Еще интересно, что работали мы в здании компартии Франции: она сдавала студии помещение. А само здание построил классик модернизма, бразильский архитектор Оскар Нимейер. Когда-то давно я писал дипломную работу именно по этому зданию, знал наизусть его планировку и вдруг – раз! – сам работаю здесь.

Вы родом из советского Киева. Стать мультипликатором – не самая обычная мечта для подростка того времени. Откуда она у вас?
– Лет с шести я хотел стать клоуном – после того как попал в цирк. А в четвертом классе к нам пришел новенький и эдак красиво объявил, что в будущем займется мультипликацией. Полкласса тогда загорелось этой идеей, но к концу школы верен ей остался лишь я один. Лет в 15 увидел объявление, что во Дворце пионеров идет набор в клуб юных мультипликаторов. Сначала меня не хотели брать из-за возраста: мол, 15 лет – слишком взрослый. Но сразу отказать было неудобно – меня попросили принести рисунки, надеясь, что я уже не вернусь. Но я тут же побежал домой и принёс работы через полчаса. Это их и подкупило. А руководителями клуба были тот самый Александр Татарский и его соратник, талантливейший Игорь Ковалев. Тогда они еще работали мультипликаторами на «Киевнаучфильме», но в будущем станут знаменитостями – создадут великую «Пластилиновую ворону».

Однако учиться вы пошли все же в архитектурный институт. Почему?
– Профессию художника-мультипликатора можно было получить только на курсах при киностудиях. Их проводили примерно раз в пять лет, когда у студии возникала нужда в новых кадрах. И был еще ВГИК, но поступать туда было далеко и сложно. Я пошел на курсы при «Киевнаучфильме», но окончить их не удалось – забрали в армию. А в это время Татарского и Ковалева, моих учителей, пригласили в Москву – в творческое объединение «Экран». После армии я решил тоже ехать в столицу, чтобы быть к ним поближе. Из всех художественных вузов легче всего тогда было поступить в архитектурный. Пошел в МАРХИ и не пожалел: очень сильный курс классического рисунка и отличная атмосфера, уходящая традициями к ВХУТЕМАСу, ко временам авангарда 20-х годов. Потом началась Перестройка. Татарскому и Ковалеву предложили сделать первую в Союзе частную студию – так появился «Пилот». И уже там я и окончил курсы мультипликации.

В 90-м вы эмигрировали в Израиль. Что подтолкнуло к этому решению?
– Мне всегда была интересна история моего народа. Но информации нигде не было – только антирелигиозные и антисионистские книжки. Я начал искать единомышленников и попал в круг сионистов. Когда я был подростком, в конце 70-х шел массовый отъезд евреев из СССР – в гостях разговоры были только о том, «брать ли с собой зонтик или не брать». Из Киева все нормальные, практичные евреи эмигрировали в Америку – туда, где получше. А в Москве и в Ленинграде в кругах религиозных сионистов культивировали идею, что Израиль – наша родина, а еврей и иудей – это синонимы. Потом я уже понял, что мне куда ближе история и культура, чем религиозная подоплека. Но тогда мне пришлась по душе идея, что евреи, как и все народы, имеют право на самоопределение. И что каждому народу лучше жить в своем национальном государстве.

Какова была ситуация с мультипликацией в Израиле, когда вы приехали?
– Можно сказать, она была на нулевом уровне. Когда-то в Израиле жил и творил отличный аниматор Йорам Гросс. Но еще в 60-е он переехал в Австралию, где снял «Блинки Билл» – сериал про коалу, сейчас это уже классика. Других людей уровня Гросса в стране не было – как и налаженного производства мультфильмов. Я посещал курсы мультипликации в академии Бецалель, потом устроился в Anima studios – 99% сотрудников там были выходцами из СССР. Снимали рекламу, фильмы для видеокассет, заказы для зарубежных фирм. В числе прочих я сделал там рекламу сладких снеков с ореховой пастой, которая стала вдруг мегапопулярной, и видеоклип с мультяшной зеброй на детскую песенку «Почему зебра носит пижаму». На этом сделал себе имя. А параллельно начал придумывать свой мультфильм – «Про мысли».

Позже эта работа получила ряд призов на фестивалях. Расскажете о ней подробней?
– Этот проект вышел из карикатуры. А точнее, из трех картинок о том, как человек думает, а его мысль превращается в камень. Можно сказать, мультфильм получился автобиографический: как и я, персонаж постоянно теряет мысли и не может сосредоточиться, и все это, нематериальное, начинает влиять на его жизнь. Мульфильм сделан вручную: компьютер «включался» только для раскраски, соединения рисунков, эффектов и тестов анимации. Для конечного результата я распечатал все рисунки на бумаге и потом снял на профессиональную кинокамеру, на 35-миллиметровую плёнку. Премьера прошла на фестивале в Петербурге – я туда приезжал уже как бразильский мультипликатор. Потом фильм не отобрали на многие важные фестивали, я расстроился. А он вдруг взял и получил приз за лучшую анимацию на кинофестивале на Кубе. А потом взял еще несколько наград в Южной Америке.

Как вышло, что на фестивале вы представляли Бразилию?
– Я уехал из Израиля вслед за своей девушкой, она была из Бразилии. Там мы открыли студию анимации Le-toon filmes – в названии отсылка к фильму Pulp fiction c его знаменитым Le Big Mac. Наш самый удачный бразильский проект – сотрудничество с Шушей, певицей и звездой детских передач. Мы нарисовали Шуше Шуршинью – мультяшного персонажа, который стал ее талисманом. Его знают все дети в Бразилии.

Потом вы еще раз переехали, во Францию.
– Да, потому что в Париже встретил будущую жену. Начал рассылать резюме по студиям анимации – а их здесь больше сотни. В одну из них меня приняли. Я сразу стал работать над одним сериалом, потом над другим. Во Франции подход к мультипликации очень профессиональный. С одной стороны, это искусство, но с другой – производство, как на заводе. Процесс разделен на операции: анимация, фазовка, прорисовка – ну и далее.

Насколько сложно «стать своим» на французских проектах?
– Не знаю, как быть где-либо своим, но здесь отношения с людьми крайне доброжелательны. О всех судят по человеческим и профессиональным качествам, а не по тому, откуда ты родом. Интересно, что большинство проектов здесь производят на английском языке, а уже потом дублируют на французский. Что еще меня удивило – во Франции многое отрисовывают на месте, хотя обычно студии отправляют эту работу в Китай.

Потому что это дешевле?
– Да. В классической традиции все рисунки делает сам мультипликатор: он создает характер, движения персонажа – а это долго и дорого. В развитом мире часть этой работы отдают на «аутсорс» в Венгрию, Корею, Китай. Сейчас добавились Индия и Индонезия, где все еще дешевле. При этом, если на полнометражные мультфильмы обычно закладывают большие бюджеты, то на телевидении все скромнее. Чтобы еще больше сэкономить, придумали «лимитированную мультипликацию». Ее суть – делать персонажу меньше движений: они много говорят, но при этом стоят застывшие, движется только рот. Или, например, упал персонаж – а на экране это падение не показывают, показывают только тряску земли, будто это произошло где-то за кадром. Или делают один цикл рисунков и прокручивают его несколько раз – так персонаж «бежит», повторяя одни и те же движения.

Нейросети, искусственный интеллект – их можно использовать в мультипликации?
– Помните сцену из фильма «Москва слезам не верит», где персонаж-телевизионщик утверждает, что скоро ничего не будет – ни кино, ни театра, а останется только телевидение? С появлением компьютера и 3D-графики все тоже долго и упорно пророчили, что все ранние технологии уйдут в прошлое. Но этого так не случилось. И пока я не видел ни одного мультфильма, созданного с помощью ИИ. Ещё рано о чем-то говорить. Подождем.

Какие мультфильмы вы смотрите сами? И какие посоветуете показать детям?
­– По большей части я смотрю «фестивальные» мультфильмы. Мне нравится голландец Поль Дриссен с его абсурдистским юмором, гротескными картинками и неожиданными поворотами сюжета. Хороша канадка Каролайн Лиф – она работает в технике «живопись по стеклу». И еще есть Юджин Федоренко, тоже живет в Канаде. Его мультфильм «Каждый ребенок» получил «Оскара» в 1979-м. И я люблю его «Деревню идиотов» – очень смешной мультик по мотивам народных баек про Хелм, еврейскую деревню, населенную глупцами. Из советских – мультфильмы Игоря Ковалева, например, «Его жена – курица». Разумеется, работы Татарского. И, конечно, гениальный «Винни-Пух» Федора Хитрука.