Новый роман Леонида Гиршовича вошел в список Букеровской премии 2005 года

Леонид Гиршович, писатель и музыкант, автор романов "Бременские музыканты", "Прайс", "Обмененные головы", финалист Букера 1999 года. Его новый роман — "Вий", вокальный цикл Шуберта на слова Гоголя" — вошел в длинный список Букеровской премии 2005 года.

То, что автор — писатель и музыкант, видно уже из заглавия. Странное соединение кажется странным только на первый взгляд. В конце концов, почему бы не представить себе готическую сказку Гоголя превращенной в вокальный цикл композитором, который и прославился в первую очередь как мастер этого жанра. Сколь бы причудливым это ни показалось, важна здесь сама идея жанрово-стилистического и культурного синтеза. Что же касается разного рода ассоциаций (косвенных и прямых) и с "Вием", и с Шубертом, то их в романе предостаточно. Впрочем, гораздо более причудливо здесь наложение стилистики на конкретный сюжет.

Действие происходит в Киеве 1942-1943 годов. Главный режиссер Киевской оперы Лозинин (увлеченно смешивающий украинско-русско-германские оперные традиции в свете новой политической ситуации) склоняет пианистку Лиходееву к сожительству, а заодно претендует и на ее дочь Паню. Для достижения своей цели он решается на шантаж, узнав, что у отца Пани была еврейская фамилия. Чтобы защитить дочь, Лиходеева связывается с подпольщиками. Ей приходится не только убить Лозинина, но и согласиться на убийство немецкого военного чиновника. После покушения, спасаясь от погони, она кончает жизнь самоубийством.

Сюжет сам по себе более чем драматичен, то есть почти избыточен в своем драматизме. Впрочем, это не главная избыточность романа. Он весь как будто оплетен литературно-историческим орнаментом, бесконечными цитатами и аллюзиями. Здесь тебе и Булгаков, и Жаботинский, и Набоков, и убийство Столыпина, и европейская опера XIX-XX веков, и бесконечные каламбуры, и стилистка классического в духе гоголевской традиции повествования, и много чего еще плюс эпилог с брюсовским названием "Огненный ангел". А то, что не поместилось в роман, вынесено в примечания. А примечания снабжены авторским предисловием. Однако единственный вопрос, который возникает, — зачем все это, к чему такая расточительность?

Когда Гиршович приступает к описанию кульминационных событий, кажется, само действие заставляет его быть жестким и энергичным. Роман обретает стройность, освобождаясь от назойливой орнаментальности. И тогда проходит недоумение, с которым читалось начало романа, исчезает несоответствие сюжета и нарративной манеры, распутывается клубок реминисценций и сквозь историко-литературное марево заимствований проступает самостоятельный художественный мир.