Евгений Гришковец и Александр Цекало представили "По По"

Забавное заглавие нового спектакля Евгения Гришковца, сыгранного в Театральном центре на Страстном, надлежит расшифровывать так: первое «по» — предлог, второе – фамилия знаменитого американского писателя, имя которому – Эдгар Аллан. К синтаксической форме не придраться, все грамотно, но в этом «по-по» слышатся и добавочные оттенки – что-то заведомо наивное, напоминающее то ли о детской игре в шарады, то ли еще о чем-то голопузо-пионерском. Название не обманывает: «По По», видимо, самый инфантильный из спектаклей Гришковца, причем программно-инфантильный.

Назвать «По По» новой работой сложно. Напротив, это одна из самых ранних задумок Гришковца, материализовавшаяся сперва в Кемерове, где он начинал, а потом с актерами Нового Рижского театра: многие в Москве могли оценить латышскую версию на фестивале NET-2001. Так что нынешнее «По По», выходит, как минимум третье. Впрочем, ни одна из этих вольных вариаций не напоминала предыдущую — хотя бы по той причине, что первое «по» (предлог) в названии для Гришковца много важнее, чем второе. Да и сам По — это всего лишь предлог для спектакля.

Чем-то все это смахивает на детскую игру в «испорченный телефон». Короткие английские слова, нанесенные два столетия назад чернилами на бумагу, перелетев в дальнейшем через Атлантический океан, попали на глаза разным русским переводчикам, которые, в свою очередь, испещрили печатные листы уже кириллическими буквами, стараясь при этом быть как можно ближе к оригиналу. Еще через какое-то количество лет живший в сибирском городе Кемерово мальчик Женя, любивший читать книжки, добрался, подобно множеству подростков, до сборника новелл Эдгара По. Рассказы были страшные, рассчитанные на детскую зачарованность макабрической темой, а значит, их хотелось пересказывать всем тем, кто не имеет ровно никакого представления о писателе По. Главная штука, ради которой Гришковец затеял свой спектакль, заключается в том, что от ужасного до смешного один шаг. Это, видимо, помнят все, кто ночью в пионерлагере слушал под одеялом пересказываемые шепотом «страшилки» – ночь ужасов заканчивалась, как правило, истерическим, будто от щекотки, хохотом.

На сцену еатрального центра на Страстном вышли, конечно, никакие не пионеры, а двое мужчин — причем удивительно, если вдуматься, похожих друг на друга. Что Гришковец, что мобилизованный им для совместной работы Александр Цекало – оба забавные, оба обаятельные. В меру упитанные, в самом расцвете сил — каждый из них есть, в сущности, Карлсон, хорошо помнящий про то, что был когда-то Малышом. В диалог между собой эти двое почти не вступают. Используют формальные связки вроде «а вот еще был случай», после чего один из рассказчиков замирает, уступая дорогу другому, и тот начинает новый монолог, вдохновенно пересказывая своими словами очередной рассказ Эдгара По. Все это действительно кажется порой дико смешным, несмотря на то что почти все рассказы так или иначе связаны с погребальной тематикой. Ведь лопата, которой выкапывают свежезарытого покойника, может вызвать и суеверную дрожь, и смех – достаточно лишь снабдить ее описание важной деталькой типа того, что лопата была куплена в магазине «Все для дома». Перейди с возвышенной интонации на бытовую, и трагедия обернется комедией — кто ж об этом не знает.

Ни на одном из спектаклей Гришковца не смеются столько, сколько на этом. Пожалуй, даже слишком много смеются. Лишь иногда двое мужчин, только что потешавшие байками честной народ, грустно замирают посреди сцены и, раскачиваясь в такт меланхолической музыке, смотрят пустыми глазами вдаль. Какая-то очень детская, совершенно иррациональная тоска, которая может настичь посреди самой веселой ребяческой игры – просто от охватившего тебя ощущения, что смерть, как ты ни потешайся над ней, всегда где-то рядом.