Мачо в стразах

Пурим – время невероятных костюмов. Кто одевал в золото Элвиса Пресли, обшивал стразами сапоги Джона Леннона и продавал кабриолеты с рогами.

В 1947 году Нуди Кон приехал покорять Калифорнию во второй раз. Ему было уже 45 лет, и он не сомневался в своей мечте. Он хотел шить сценические костюмы. Вот только за душой у Кона по-прежнему не было ни гроша. Собственно, у него не было даже денег на швейную машинку. Зато была уверенность, что Калифорния – с ее алчущими славы молодыми актерами и музыкантами – лучшее место для применения его талантов. Кон не ошибся. Довольно скоро у него состоялся в местном баре один доверительный диалог. Тогда еще мало кому известный блюз-исполнитель Текс Уильямс признался ему – уже за не первым стаканом, что ради славы готов продать пусть и не душу дьяволу, но единственную имеющуюся у него лошадь. Уильямс рассчитывал, что вырученных денег хватит на продвижение его группы из десяти музыкантов, в которой он тогда пел.

Применив все свое обаяние, Кон убедил его, что лошадь действительно стоит продать. Вот только купить на эти деньги нужно швейную машинку. Тогда Кон сошьет бесплатно Тексу такой великолепный костюм, что никакая реклама ему больше будет не нужна: все с первого раза запомнят, кто он такой, и будет это навсегда. Непонятно, был ли виной тому алкоголь или, может, так сладка была описанная Коном «фантазия нищего», как выразился бы Фрейд, но Уильямс согласился. И вскоре он уже действительно блистал на сцене – в самом прямом смысле этого слова: Кон украсил его костюм невероятным количеством стразов. С того дня карьера Уильямса пошла в гору – впрочем, как и карьера его нового друга, эксцентричного портного Нуди Кона.

В первый свой заезд в Калифорнию он был еще слишком молод. Тогда Нута Котляренко лишь начинал оправляться от нищей и бурной юности, в которой успел переехать из Российской империи – от погромов подальше, начиститься ботинок и помахать кулаками в окружении грабителя банков Красавчика Флойда. В тот раз Кон хотел стать знаменитым и богатым боксером, но вместо этого превратился в рядового статиста на просторах разрастающегося Голливуда. В конце концов он бесславно уехал вглубь страны – и женился.

А вот потом Кон переехал в Нью-Йорк и открыл вместе с женой свое первое ателье по продаже нижнего белья. Называлось оно смело – Nudie’s for Ladies, что можно было бы перевести как «обнажёнка для женщин». Вот только Кон уверял, что Нуди – это не просто обнажёнка, а его самое что ни на есть настоящее имя. Впрочем, торговал Нуди все равно довольно ярким и откровенным бельем для танцовщиц – именно тогда он впервые погрузился в мир блёсток, страз и вышитых на ткани птиц и цветов. Клиентки были в восторге – но платили они скромно, как и зарабатывали. Да и сам Кон был уверен, что его шедевры достойны чего-то большего, чем маленькие сцены дешевых кабаре. Это-то и сподвигло его на повторный переезд в Калифорнию.

Восходящая звезда Текса Уильямса, который с конца 40-х одевался исключительно у Нуди Кона, позволила портному быстро обзавестись связями в мире музыки. В 1957 году Кон предпринял очередной мастерский маркетинговый ход – он пообещал внушительный откат Тому Паркеру, менеджеру Элвиса Пресли, если тот уговорит музыканта заказать на пошив у Кона дорогой эксклюзивный костюм. Долго уговаривать Пресли не пришлось: тот легко отвалил Кону десять тысяч долларов за золотой костюм, в котором вскоре появился на обложке своего альбома «50 миллионов фанатов Элвиса не могут ошибаться». Большую часть гонорара Кон тогда отдал Паркеру, едва покрыв затраты на материалы. Но с точки зрения саморекламы это была грандиозная победа. К портному начали стекаться заказы.

В начала 60-х он сделал еще один гениальный маркетинговый ход – подарил костюм кантри-певцу Портеру Вагонеру. «Это был красивый костюм персикового цвета со стразами по всему телу, – вспоминал Вагонер. – Сзади на спине был вышит крытый фургон, а колеса фургона спускались уже по ногам. Я влюбился в костюм с первого взгляда. Надевал его на все выступления и довольно искренне нахваливал портного».

Стратегия Кона сработала – он стал главным поставщиком костюмов для исполнителей музыки кантри, которая в те годы переживала настоящий бум. Уже в 1963 году он открыл роскошное ателье Nudie's Rodeo Tailors в Северном Голливуде – и с тех пор зарабатывал на своих костюмах бешеные деньги. Тот же Вагонер в конце жизни признавался, что купил у Кона 52 костюма, каждый из которых стоил порядка 20 тысяч долларов. В разное время у Нуди одевались Шер, Рональд Рейган, Элтон Джон и Джон Леннон.

Некоторые из его костюмов вошли в историю. Например, белый ковбойский костюм Грэма Парсонса для обложки альбома The Gilded Palace of Sin группы Flying Burrito Brothers cегодня хранится в Зале славы и музее кантри-музыки в Нэшвилле. И там есть на что посмотреть. Его называют «Сикстинской капеллой» в мире сценических костюмов – там тебе и обнаженные женщины, и крест, которые чередуются с цветами мака и разноцветными таблетками. Еще один костюм, усыпанный электрическими лампочками – тот самый, что носит Роберт Рэдфорд в фильме «Электрический всадник», выставлен в Национальном музее ковбоев и западного наследия в Оклахома-Сити.

«Это, конечно, было нечто: явился парень из ниоткуда и заставил ковбоев-мачо одеться в невероятные стразы и вышивку, – говорит внучка портного Джейми Нуди. – Дедушка был эдаким королём блёсток. Это, конечно, было красиво, но все равно безумно». Впрочем, костюмы – далеко не единственное, что украшал Нуди Кон. В какой-то момент он с той же страстью стал тюнинговать автомобили. Он брал классическую базу – белые кабриолеты Pontiac Bonneville – и украшал капот настоящими бычьими рогами, наклеивал на крылья подковы и серебряные доллары, а дверные ручки менял на рукоятки пистолетов. Всего свет увидели 18 таких «нудимобилей» – девять из них уцелели вплоть до наших дней, за ними гоняются все коллекционеры.

Эпатировал публику Нуди Кон до конца своей жизни. Все время ходил в разных ботинках – и раздавал всем однодолларовые бумажки, на которых портрет Джорджа Вашингтона был заклеен его собственным. «Лучше, когда тебя осматривают с головы до ног, чем когда тебя не замечают», – любил приговаривать портной.