Энтони Коулман

Как выглядит и звучит клейзмер новейшей музыкальной эпохи?.. Еврейская музыка еще не начавшегося века — утопия или реальность?

Спросим у тех, кто ее делает уже сегодня: наш автор Аркадий Кугельшрайбер побеседовал в Нью-Йорке с мастером еврейского джазового авангарда, который славится среди ценителей "этнической" музыки своим необузданным характером и изобретательностью. Коулман опережает время, он своими руками создает сегодня ту музыку, которая не только выражает суть современной еврейской жизни, но и заглядывает далеко в прошлое. И в будущее.

С этого места, пожалуйста, подробнее.



Энтони Коулман — нью-йоркский пианист- авангардист с ярко выраженной еврейской музыкальной "окраской". Он играет на синтезаторе и других клавишных. Будучи в Нью-Йорке прошлым летом, я встретился Коулманом, который только месяц назад закончил свою новую и очень смелую работу с Джоном Зорном, Роем Натансоном, Гленом Брэнком, Кристианом Маклэем, Томом Кора, Николасом Колленсом, Марком Риботом, Доном Байроном, Шелли Хирш, Игги Поп, Дэвидом Моссом, Зиной Паркинс — это был очередной джазовый альбом на тонкой грани авангарда и клейзмерского искусства. Это было удивительно приятное интервью, наш разговор шел о проекте "Б-г — мой напарник" и других еврейских темах. Итак, начнем.

— На прошлой неделе я брал интервью у проекта "Б-г — мой напарник ", и очень хотелось бы поговорить о ваших взаимоотношениях с этими музыкантами. Как вы с ними познакомились?

- Как я встретился с музыкантами проекта "Б-г — мой напарник"? Б-г — мой второй пилот — я бы так сказал... Ну, что ж, как-то Грег и Шерон работали вместе с Зорном. Это наш нью-йоркский авторитет еврейского авангарда, почти "теневой пророк", саксофонист, композитор, любитель парадоксов, затворник... Он очень любит вот так кидать идеи — и ты сначала не въедешь, но что-то останется, его манера говорить такая странная, что что-то всегда остается даже от самых "нелепых" слов... А потом надо вертеть его идею — так и эдак, и проходит неделя, две недели, год — и ты понимаешь, как из этого хаоса рождается новое ощущение импровизации, времени, интонация, которой даже близко не было в том, что он мельком наиграл, а он услышит и говорит — да, мол, это как раз то, что я имел в виду, как ты угадал? Такие скрытые намеки можно встретить и в альбомах самого Зорна — это как Талмуд, читаешь, а потом перечитываешь, еще перечитываешь — и понимаешь, что скрытый смысл прост, но добраться до него надо еще уметь.. Я стал появляться на людях вместе с Джоном, когда мы обедали на Второй Авеню. Он всегда был в окружении огромного числа людей, с которыми вы обычно никогда не встречаетесь — хасидов в огромных черных шляпах, студентов ешивы, еврейских эмигрантов, канторов провинциальных синагог... Например, я обедал вместе с Мешей Менглебергом, но я бы не смог сказать вам о чем мы говорили. Я узнал их получше и они предложили мне поработать с ними летом в их студии на Гаргойлэ Механик (Gargoyle Mechanique) и они мне очень, очень понравились.



- Итак, вы стали с ними общаться.

- Да, общаться и играть в студии. "Напарник" — это ведь тоже не так просто: как если бы Вы вели самолет в одиночку, позволяли себе всякие головокружительные фигуры высшего пилотажа, рискуешь врезаться во что-нибудь или разбиться — но знаешь, что за спиной есть такой напарник, невидимый и сильный, он вырулит в любом случае. Это придает силы и интуитивное ощущение того, что все равно все получится... Так мы начали играть — да поигрывать, без репетиций, как Б-г на душу положит... Затем меня пригласили принять участие в небольшом проекте, таком как "Поп Джон". Потом я был на паре их записей, а в прошлом году ездил с ними на гастроли. Мне с ними очень понравилось — и я сделал одну пробную запись "Детские размышления о том и об этом". Вы уже слышали это? Экспериментик тот еще вышел...



- Ух…

- "Детские размышления о страданиях и предательстве" или что-то в этом духе, я забыл. Это две ужасные вещи. "Детские размышления о страданьях и …" (смеется).

- Ух…



- Мир глазами еврейского ребенка, который не понимает, что в нем происходит, не знает, как правильно — но знает, как не надо... И не хочет принимать все эти условности гойского мира, зато слышит свою, какую-то особенную музыку внутри себя... И она только иногда пробивается сквозь "правильную" музыку взрослых... Я взял одну ДАТ-кассету (цифровую пленку) с одной из записей с их последнего альбома и сделал аранжировку на синтезаторе, что, по-моему, было не так уж плохо. Вдобавок ко всему они великолепно это сыграли, а Шерон прекрасно спела. Это было похоже на настоящее сотрудничество, и я с большим удовольствием продолжил бы его. Было довольно занятно, взять какую-нибудь вещь, с которой они не знали, что делать и, используя ее как основу, создать что-нибудь новенькое. Я думаю, что вышло не плохо, но я не так много с ними работал, с тех пор как мы съездили на гастроли.



- Расскажите об этом.

- Что они рассказали о поездке?



- Мне показалось, что они не очень хотят говорить об этом.

- Для них это было настоящим кошмаром: у них произошла ссора с работниками Knitting Factory — "вязальной фабрики" — нашей концертной площадки, своего рода "музыкального полигона", где мы обкатываем наши новинки и новации. Иногда там бывают драмы, а иногда чернушные комедии, прежде чем новые проекты попадают в поле зрения нашей публики... Я все пропустил, потому что был в Мюнхене, где в течение 6 месяцев работал над проектом с Шелли Хирш и смог присоединиться к ним только в середине их гастролей.



- Значит, вы поехали с ними в Финляндию?

- Нет, это было после. Мы выступали с Фредом Лонберг-Хольмом, но это был довольно странный состав нашего проекта. Ни Алекса, ни Сиобана не было, только я и Лора Кромвель на барабанах и Михаэль. Но Михаэль и Фред много импровизировали не по делу — и это уводило их в сторону. Для меня это была довольно странная поездка, из-за всех этих радикальных еврейских вещей, которые создавали для меня некоторую проблему. В основном все было буднично, в том смысле, что все вращалось вокруг евреев. Мы исполняли еврейские песни — и Гарри Лукас снял "Немое кино о Големе", где в середине мы исполняли "Странную песню" и хасидскую музыку в стиле Новой волны, которая очень напоминала трубу Майлса Дэвиса из его альбома "Сучье варево", когда он еще играл музыку в клейзмерских ладах.



- Итак, вы вернулись к клейзмерскому стилю?