Танцующая Суламифь

Однако на самом деле это так и есть — по крайней мере, Валерия Беседина — без пяти минут классик — это точно. О ее партитурах пишут серьезные научные исследования и даже защищают диссертации на соискание ученой степени кандидата искусствоведения. С подробным разбором композиции, приемов тематического развития, мотивной работы, инструментовки, полифонии — и прочими подробностями и премудростями, без которых, конечно же, невозможно написать настоящую музыку на рубеже ХХ и XXI веков. Но которые не очень заметны глазу (а тем менее — уху) человека, который пришел в театр просто пообщаться с ярким, запоминающимся, захватывающим произведением современного искусства, но искусства при этом не бьющего по ушам, не пугающего и не портящего зрителю настроение, а скорее наоборот...

Так кто же она, эта дама, вся работа и все искусство которой — одно сплошное интересное исключение из сложившихся правил ее круга и ее ремесла?

В 18 лет Валерия написала балет "Гойя" — о том самом испанском художнике с его трагической историей, но это была еще не самая ранняя точка отсчета в ее стремительном росте как композитора. Еще в школе для подрастающей музыкальной "элиты" (сейчас, впрочем, и не угадаешь, в кавычках или без) — в ЦМШ при московской Консерватории, в самой Консерватории, где Беседина училась искусству свободного сочинения у Тихона Хренникова — ее все знали сразу как будущего сочинителя, для которого творчество исполнительское, пианистическое (истолкование, понимание, подача чужих нот) и творчество "первичное" — создание своих собственных образов, звуковых картин, новых миров — стоят рядом. А вернее — не стоят, а вместе, бок о бок стремительно идут в гору.

Среди консерваторских студентов даже была такая легенда, что музыка Леры Бесединой — своего рода "талисман" для тех, кто едет играть на международные конкурсы: кто ее поиграл, попробовал на зуб, тому судьба будет благоволить в получении лауреатских званий на престижных мировых ристалищах классической музыки. Уже тогда, в 18 лет уже было понятно — особенно тем, кто имел дело с ее музыкой на собственном опыте — что Беседина умеет совершенно особенным образом сочетать своебычность черт и штрихов композиторского письма, подчас резких, неожиданных, и удобство для того живого человека, который все эти черты и штрихи станет озвучивать, напрягая свою собственную голову и руки.

Откуда же взялась в этом изысканном, непредсказуемом, но таком уютном и обжитом театральном мире инструментальной музыки ее "Суламифь" — библейская героиня, поющая открытым текстом о любви, оказывающаяся почти "на грани фола", на острие чисто романтических событий, вечно современных и через три тысячи лет после того, как был создан первоисточник ее страстей и чувств, "Песнь Песней" Соломона? Здесь есть еще одна необычная история, при всей ее свежести и новизне уже ставшая частью истории музыки.

Хореограф с мировым именем Дмитрий Брянцев искал новую партитуру для того, чтобы поставить ее в свой юбилейный бенефис, на 50-летие. Дата была известна заранее — 18 февраля 1997 года. После долгих, тяжелых и совершенно бесполезных поисков в архивах, в памяти у знатоков и у себя на "чердаках сознания" маэстро решил, что новый балет надо заказывать наново, а не "воскрешать какую-нибудь хорошо забытую старую партитуру". Тогда начались не менее долгие и не менее тяжелые поиски композитора, кому можно заказать музыку — и Брянцев стал теребить многих маститых музыкантов из круга ближних и дальних знакомых на предмет спасительных рекомендаций и дельных советов. Ему дали множество записей, перелопатили гры нот, множество композиторских почерков он сравнивал и изучал, примеряясь к своим, брянцевским целям и тому единственно подходящему (но пока никак не обозначенному в реальности) стилю балетного письма, которого он искал...

И вот анонимный балетмейстерский выбор пал на одно из сочинений Бесединой — вернее на кассету с ее музыкой, ей позвонили, назначили встречу в театре, чему она была очень удивлена, но рада. Придя немного раньше назначенного времени в шикарное здание академического театра на Большой Дмитровке, Валерия увидела Дмитрия Брянцева, выходящего из зала после репетиции, и направилась к нему поздороваться. Он спросил, как ей нравится в театре, не собирается ли девушка здесь у них работать (- "вроде бы да...") — еще что-то, при этом рассеянно глядя по сторонам, явно кого-то ища глазами. Потом сказал, что просит его извинить, знакомство приятное, но у него сейчас встреча. — "Должен тут подойти по важному делу один мужик, композитор, Вы же знаете, они все такие смурные, у них одни партитуры и шедевры на уме..." — и так далее, из чего Валерия Беседина поняла, что Брянцев принял ее — по прослушивании музыки — за серьезного и взрослого мужчину. Объяснив балетмейстеру, что она и есть тот "мужик", Беседина повергла Дмитрия Александровича в полнейшее изумление, после чего — по прошествии нескольких минут — они как лучшие друзья стали обсуждать то, что потом тоже стало "без пяти минут классикой" современного музыкального театра...

Затем последовал официальный заказ на одноактную балетную партитуру, 9 месяцев напряженнейшей работы ("словно я ее и вправду рожала, как живого ребенка" — вспоминает Беседина), постоянные дискуссии с балетмейстером, совмещение видимого и слышимого на одном листе нотной бумаги — и еще один интересный творческий поворот этой балетной интриги, который был связан с импровизацией, чудом оставшейся на этой бумаге — вопреки всякой логике.

Хотя в балете обычно не поют, Брянцеву нужна была предельно ясная и запоминающаяся и узнаваемая, но притом оригинальная песенная тема для первого и последующих появлений его любимой героини, Суламифи. Они искали ее долго, пока наконец, что-то наигрывая на рояле в кабинете главного балетмейстера театра, Валерия не спела ту самую — свежую, немного эротичную, но одновременно наивную и лукавую тему, которая потом и оказалась одной из изюминок ее балета. В ответ раздался громоподобный крик Брянцева: "Даааа! Оноооо! Тооооооо!" — и просьба повторить, поскольку как раз вот тут, только что и случилось совершенно спонтанное, непредсказуемое "попадание в десятку", в самую суть образа, который мысленно рисовал себе постановщик балета. И... тишина.

Это была чистейшая импровизация, Валерия ничего не помнит, что же делать? Через несколько секунд Брянцев с таким же точно победным рыком вынул из-под стола и поднял над головой, как трофей, диктофон, который он чудом не выключил, когда от него ушел предыдущий посетитель. Все просто — из-за недостатка времени некоторые важные разговоры записывались прямо на пленку, чтобы не забыть и не потерять ничего из сказанного или найденного: и тут это блестяще сработало! Так родилась песня, ставшая не только визитной карточкой самой Валерии Бесединой, но и визитной карточкой музыкального театра имени Станиславского, и, естественно, Суламифи...

...А потом был громкий успех, головокружительное постоянство аншлагов на спектаклях библейского балета в Москве и на гастролях по всему миру.

Аркадий Кугельшрайбер