Дастин Хоффман, великий и ужасный

Одни называют его гением перевоплощений, другие тяжко вздыхают, памятуя о его несносном характере. Сегодня выдающийся актер Дастин Хоффман отмечает свое 70-летие.

Он родился 8 августа 1937 года в Лос-Анджелесе, в самой обыкновенной еврейской семье. Его отец, выходец из России, довольно долго работавший костюмером на студии «Columbia», с началом Великой депрессии был вынужден устроиться продавцом в мебельный магазин. Дастин был младшим из двух детей. Родители пытались пробудить в мальчике музыкальный дар и даже наняли для него учителя игры на фортепьяно. Но у юного Дастина уже тогда было на уме совсем другое — то, к чему он так упорно и несгибаемо будет идти всю свою жизнь. Он мечтал стать актером, и его, в отличие от родных, ничуть не смущало полное отсутствие внешних данных для голливудской карьеры. Поэтому, когда мать, сделавшая в свое время пластическую операцию, принялась уговаривать сына «подкоротить» нос (а миссис Хоффман была глубоко убеждена, что со столь ярко выраженной еврейской внешностью сыну никогда не удастся пробиться на большой экран), Дастин категорически отказался. Несгибаемый характер он продемонстрировал и своим первым учителям из театральной студии Пасадены, объявившим его на пару с дружком Джимом Хекманом (будущим обладателем двух «Оскаров») самым бесперспективным учеником курса. И всем родственникам, у которых установилась «добрая» традиция собираться по праздникам и обсуждать неудавшуюся карьеру молодого человека. «Бедный Дастин! Ему давно пора забыть о своей мечте и начать работать вместе с отцом в мебельном бизнесе», — таким дружным приговором семейства Хоффманов завершалась каждая из этих посиделок.

Что ж, у родственников были все основания упрекать Дастина в бесперспективности избранного пути: до 30-ти лет жизнь его представляла собой чередование провальных кастингов да временных подработок, за счет которых он и жил. Все посетители ресторанов, забегаловок и магазинов, в которых он успел поработать, имели счастье воочию лицезреть его мастерство, а подчас и становились жертвами его розыгрышей. Однажды он на спор чуть было не всучил ничего не подозревающей посетительнице магазина ребенка собственного друга, убедив даму в том, что это заводная игрушка нового поколения.

Пробившись на большой экран, он и не подумал менять свой характер. Те самые черты, которые помогли ему выбиться в звезды первой величины (упрямство, перфекционизм, внимание к деталям, нетерпимость к чужим промахам), сыграли с ним злую шутку и создали ему дурную репутацию среди коллег-актеров и режиссеров. Впервые Хоффман публично показал норов на церемонии «Оскара», где он был среди номинантов, но проиграл. Тогда молодой и самолюбивый Дастин назвал церемонию награждения «кучей грязи, которая ничем не лучше какого-нибудь конкурса красоты». Академия с таким определением решительно не согласилась, и в течение последующих десяти с лишним лет старательно «прокатывала» Хоффмана: он либо проигрывал на финишной стадии, либо вообще не выдвигался.

С собратьями по съемочной площадке отношения тоже, мягко говоря, не складывались. Его педантичность и привычка переснимать одну и ту же сцену дубль за дублем (причем, разница между первым и конечным вариантами не всегда была видна невооруженным глазом) настраивали против него очень многих. На съемках «Марафонца», например, Хоффман однажды провел без сна двое суток подряд, а потом ночь напролет простоял на ногах, чтобы как следует сыграть эпизод, в котором его герою предстояло испытать нечто подобное. Вот тогда-то Лоуренс Оливье, партнер Дастина по работе над этой картиной, и произнес знаменитое: «Почему бы тебе не попробовать, не переживать, а просто сыграть то же самое состояние? Это гораздо легче…». Много раз потом живой классик ехидничал, вспоминая этот случай. В свою очередь, Мэрил Стрип после съемок оскароносного фильма «Крамер против Крамера» высказывалась о пережитом опыте совместной работы с Хоффманом исключительно в непечатных выражениях. Полностью поддержала коллегу по цеху и другая партнерша Дастина (уже по фильму «Тутси») — Джессика Ланж, с содроганием вспоминавшая бесконечные перебранки с актером на площадке, в ходе которых дело иногда доходило почти до рукоприкладства.

Дастин воспринимает их недовольство с недоумением: «Многие коллеги называют меня крохобором. Я не понимаю, что в этом плохого? Когда Стрейзанд делает фильм, она все перепроверяет чуть ли не сотню раз, потому что понимает, что если произойдет фиаско, то спросят, прежде всего, с нее. Почему я должен поступать иначе, если чуть ли не каждый фильм тащу на своих плечах?».

Хоффману — семьдесят. Иногда при мысли о надвигающейся старости актер впадает в легкую депрессию: «Больно сознавать, что чем ты старше, чем ýже круг ролей. Теперь я могу играть только людей старше себя!» Он даже шутит, что стал во главе продюсерской компании исключительно для того, чтобы никогда не слышать: «Эта роль вам не подходит. Вы слишком дряхлый!» Конечно, Дастин немного покривил душой, ведь он один из тех немногих актеров, о которых идет слава «мастеров перевоплощений». Когда ему было тридцать, он блестяще справился с ролью девятнадцатилетнего в фильме «Выпускник», в тридцать два — сыграл чахоточного старика в «Полночном ковбое», в сорок пять — женщину-феминистку в «Тутси».

С иронической опаской относится он не только к старости, но и к смерти — ему не раз лишь чудом удавалось избежать гибели: однажды взорвалась кухонная плита, потом его едва не убило током от незаземленной лампы, а вскоре террористы взорвали дом по соседству. И каждый раз он думал о том, как же обидно умереть от банального стечения обстоятельств. И поэтому даже сочинил себе надгробную эпитафию:

«Я так и знал, что этим кончится».