Парадокс Эренбурга

Парадокс Эренбурга состоит в том, что в условиях сталинского режима он сумел занять невероятно высокое положение, не только не отрекаясь от своего еврейского происхождения, но и всячески его подчеркивая. Сохранив отцовскую фамилию, Илья Григорьевич русифицировал только имя, причем задолго до расцвета советского антисемитизма. Свое кредо писатель сформулировал, обращаясь к Надежде Мандельштам после прочтения ее мемуаров: «Ты пишешь всю правду, но прочтет это несколько сот человек, которые и так все понимают. Я пишу половину правды, но прочтут это миллионы, которой этой правды не знают».

Элияху Гиршевич Эренбург родился 14 января 1891 года в семье киевского механика. Вскоре Эренбурги перебрались в Москву, где мальчика устроили в элитную Первую гимназию. Он оказался единственным евреем в классе, о чем многие «дружелюбные» одноклассники старательно напоминали ему по десяток раз на дню. Тем не менее Элияху не мог не признать силу культурного влияния, которое оказывали на него сверстники, особенно его друг-весельчак Коля Бухарин, вовлекший его в социал-демократическое движение. Потому спустя много лет писатель напишет в своих воспоминаниях, что поездки к деду, где строго соблюдались еврейские обычаи, стали для него «путешествиями в чужой мир». Мать, в свою очередь, часто брала его в Германию, и детство Эренбурга прошло, таким образом, сразу в трех мирах: еврейском, русском и западноевропейском. Эта тройственность позднее окажет огромное влияние на всю его жизнь.

В юности он увлекался стихотворчеством, затем пытался найти себя в религии. В опубликованной в 1928 году автобиографии он вспоминал: «Предполагал принять католичество и отправиться в бенедиктинский монастырь. Говорить об этом трудно. Не совершилось». Вместо монастыря Эренбург выбрал русскую прессу, и в годы Первой мировой войны по поручению редакций «Биржевых ведомостей» и «Утра России» отправился на Западный фронт. Уже тогда осознав все ужасы войны, он всю свою дальнейшую жизнь придерживался антивоенной позиции, которая в годы Великой Отечественной обрела сугубо антифашистский оттенок.

С фронта Эренбургу суждено было вернуться уже в новую, революционную Россию. Захват власти большевиками будущий писатель воспринял как катастрофу для страны, но все его попытки эмигрировать закончились провалом, и он, покорившись судьбе, поселился в Киеве, где обитала большая часть его родни. Но в Киеве в то время было тоже не спокойно: шла гражданская война, и город захватывали то белые, то красные, то поляки. И каждый завоеватель считал своим долгом отметить победу кровавыми еврейскими погромами. Наблюдая за убийствами и грабежами и будучи бессильным что-то изменить, Эренбург с горечью писал на страницах «Киевской жизни»: «Если бы еврейская кровь лечила, Россия была бы теперь цветущей страной. Но кровь не лечит, она только заражает воздух злобой и раздором».

Женившись на художнице Любови Кузнецовой, он предпринял еще одну попытку выехать за границу, которая, без всяких сомнений, провалилась бы, если бы не вмешательство его школьного друга Николая Бухарина, на тот момент одного из сильнейших мира сего. Очутившись в Европе, побывав во Франции, Бельгии, Германии, Эренбург решил попробовать себя в прозе и в 1922 году написал свой первый роман, «Необычайные похождения Хулио Хуренито», где фактически предсказал грядущие через два десятилетия ужасы Холокоста: «В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме излюбленных уважаемой публикой традиционных погромов, также реставрирование в духе эпохи: сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приемы, как-то: “эвакуация”, “очистка от подозрительных элементов” и пр., и пр. О месте и времени будет объявлено особо. Вход бесплатный». Именно это его произведение признают бесспорно лучшим многие критики.

В 1924 году Эренбург ненадолго вернулся в СССР, где выступил с лекциями по западноевропейской культуре. Тогда же он впервые решил пересмотреть прежде однозначно негативное отношение к советской власти и даже стал, пусть и с оговорками, во многом ее поддерживать за рубежом. Тем не менее, несмотря на начавшуюся трансформацию своих взглядов, писатель возвращаться на родину не спешил — наоборот, обосновался в Париже, где подружился с Пикассо, Леже, Мальро, Модильяни…

Переломным моментом для писателя стал январь 1933 года, когда, выбирая между двумя монстрами — только что пришедшим к власти Гитлером и Сталиным, — он предпочел второго и фактически стал советским писателем. Предвидя, во что может обратиться зарождающийся фашизм, он призвал Сталина превратить Международную организацию революционных писателей в антифашистскую… и тот согласился. Это стало началом их довольно парадоксальных отношений. Никто другой, кроме Эренбурга, не мог так легко пересекать советскую границу, отказываться подписывать одобренные советским генсеком документы, обращаться к Сталину с просьбами и обходить цензурную правку. В 1934 году писателя включили в Президиум правления Союза советских писателей. А когда на следующий год вспыхнула гражданская война в Испании, он поехал на фронт уже в качестве корреспондента советской газеты «Известия». Его статьи перепечатывали известнейшие издания многих стран, что позволило Эренбургу приобрести международную известность. В 1940-м Эренбург собственными глазами видел вступление немецких танков во французскую столицу и вскоре получил разрешение напечатать свою книгу «Падение Парижа». А когда сам Сталин позвонил ему и похвалил его за это произведение, Эренбург официально стал одним из патриархов советской литературы. Роман удостоился Сталинской премии.

Его страстная публицистика, печатавшаяся на страницах «Правды» и «Красной звезды», поддерживала миллионы читателей на фронте и в тылу. «Газеты с его статьями зачитывались до дыр. Перо Эренбурга воистину было действеннее автомата», — вспоминал маршал Баграмян. Не удержался от восторженных высказываний в адрес писателя и сам Молотов, который в беседе с одним французским дипломатом воскликнул: «Эренбург стоит нескольких дивизий!» Он писал для «Известий», «Труда», «Правды», множества зарубежных изданий. Несмотря на то, что ему всячески навязывали линию партии, он часто нарушал предписанные рамки. Именно он, например, сумел вывести за границу «Лебединый стан» Марины Цветаевой и помог перевести на французский еще не изданный роман Замятина «Мы».

После Победы Эренбург стал одним из самых популярных в стране людей, что, конечно, не могло не задевать Сталина. Но даже когда разразилось «Дело врачей», писатель не растерялся и, не отказываясь прямо подписать позорную петицию (о том, что советские евреи будут счастливы переселиться в Биробиджан), отправил Сталину письмо, в котором тактично попенял вождю, что-де, неразумно выставлять напоказ укрепление националистических тенденций. Это дало писателю необходимую отсрочку, а вскоре тиран умер и депортацию отменили.

Эренбург продолжал писать и заслужил славу мастера критической публицистики и литературного портрета. Не оставлял он и общественной деятельности: «пробил» выставку картин Пикассо в Москве, столице социалистического реализма, поддержал молодого Евгения Винокурова и Бориса Слуцкого, успел даже выступить на вечере поэзии в Лужниках, собравшем 14-тысячную аудиторию.

Илья Эренбург скончался в Москве 31 августа 1967 года после продолжительной болезни и был похоронен на Новодевичьем кладбище.