Человек ниоткуда

Молодые англоязычные литературоведы и критики, сравнивая творчество Бродского с поэзией его современников (и его друзей), таких, как Шеймас Хини или Дерек Уолкотт, приходят к выводу, что творчество русского поэта не занимает столь значимого положения в мировой поэзии 20-го века. Они забывают одно существенное обстоятельство: Бродский писал по-русски, его стихи, с которыми знаком англоязычный читатель (в отличие от его эссе) — всего лишь переводы.

Когда Бродскому был 21 год, он был представлен Анне Ахматовой. Юный поэт преподнес ей букет цветов и тетрадку со своими стихами. «Или я вообще ничего не понимаю в поэзии, или это гениально», — вынесла вердикт Ахматова.

Вообще нет ничего удивительного в том, что американцы и европейцы не видят ничего выдающегося в поэзии, которой восхищаются русскоязычные читатели. Пушкина (в отличие от Толстого и Достоевского) американцы вообще не понимают, но это и не удивительно: Пушкин ценен для русской литературы в первую очередь не своими сюжетами, а тем, что он фактически создал русский литературный язык.

Бродский же необычен тем, что почти половину жизни (1972-1996) он провел в Америке. Бродский много ездил по Америке и по всему миру, но основной его «штаб-квартирой» оставался Нью-Йорк, где он жил в двухкомнатной квартире на Мортон-стрит, а также Саут-Хедли (штат Массачусетс), где он преподавал в колледже Mount Holyoke. Бродский смог стать заметной фигурой в американском литературном мире и избран Библиотекой Конгресса поэтом-лауреатом США Это стало возможным потому, что Бродский переводил все свои стихи на английский — сначала с посторонней помощью, а затем самостоятельно. В конце жизни Бродский даже писал оригинальные стихи по-английски.

Несмотря на все это, Бродский так и не стал стопроцентно американским литератором, как это удалось, например, Набокову. Набоков, выросший в окружении иностранных гувернанток, с пеленок прекрасно владел русским, английским и французским языками. Бродский же осваивал английский в гораздо более позднем возрасте и в основном самостоятельно. Поэтому Бродский, безусловно, не владел английским языком так же, как родным. Англоязычному читателю стихи Бродского кажутся чересчур вычурными и заумными, хотя в них, безусловно, видна глубокая мысль. Лосев приводит слова американского поэта Роберта Хасса, сравнившего англоязычного читателя Бродского с человеком, блуждающим по развалинам прекрасного здания.

Лев Лосев уделяет немало внимания сложному вопросу самоидентификации Бродского, его отношения к собственному еврейству. «Я еврей на сто процентов, — признавался поэт. — Нет на свете человека, который был бы большим евреем, чем я». По своему культурному бэкграунду Бродский, без сомнения, был типичным представителем своего поколения советских евреев, абсолютно оторванного от национальных корней. Даже Библию Бродский впервые прочитал уже в Америке. «Когда кто-нибудь спрашивает меня о моем этническом происхождении, я говорю, что я еврей. Довольно смешно мне с моим носом было бы называться русским», — говорил поэт. Из этого видного, что понимание еврейства для Бродского сводилось к чисто внешним антропологическим признакам.

Однако на глубинном уровне по своей идентификации Бродский был универсалистом и космополитом. Он сформировался как личность под влиянием прежде всего русской литературы, западноевропейского искусства и истории классической древности. «Римские элегии», «К Урании», «Венецианские строфы», «Двадцать сонетов Марии, королеве шотландской» — вот типичные образчики творчества Бродского, созданные под явным влиянием европейского литературы эпох позднего Ренессанса и романтизма. Бродский, кажется, продолжает традицию гениев еврейского происхождения, которые, освободившись от национальной ограниченности, становятся универсальными гуманистами — как Спиноза, как Маркс, как Фрейд.

В 1972 году поэт оказался в числе 32 тысяч советских граждан, которым накануне визита американского президента Никсона позволили уехать на Запад (а некоторых, в том числе Бродского, выдворили чуть ли не насильно). Тем не менее, Бродский никогда не был отказником, не стремился уехать на родину предков. «Мои расхождения с советской властью не политического, а эстетического свойства», — говаривал он.

Однако в 1972 году еврейское происхождение Бродского дало советским властям основание избавиться от неудобного поэта. Бродского вызвали в ОВИР и сказали, что он должен написать заявление с просьбой о том, чтобы его отпустили в Израиль — «а иначе у вас будут серьезные проблемы». У Бродского не было никакого желания покидать страну, тем более он не собирался репатриироваться в Израиль. Тем не менее через несколько недель он уже был в Вене, где находился перевалочный пункт, принимавший советских эмигрантов. Больше он никогда не был в России, даже после распада СССР. Больше он никогда не видел своих родителей. Согласно завещанию, Бродского похоронили в Венеции. Почему там? По мнению Лосева, в Венеции — это все равно, что нигде. Венеция — это универсальный символ космополитичной цивилизации.