Язык надежды нашей

«Если бы я не был евреем из гетто, идея объединить людей всеобщим языком не пришла бы мне в голову», – записал как-то офтальмолог Людвик Заменгоф и создал эсперанто. Но доктор не дожил ни до расцвета языка, за изучение которого так яростно взялись в СССР, ни до его трагедии – Гитлер считал эсперанто еврейским оружием для захвата мира, его носителей преследовали наравне с евреями, коммунистами и гомосексуалистами.

Людвик Заменгоф родился в Белостоке под Гродно и стал первым ребенком в большой еврейской семье. Отец хотел видеть сына адвокатом или врачом, но Людвик его надежд не оправдал. Идея создания языка, который смогли бы изучить люди, чтобы говорить на нем во всем мире, одолевала его с самого детства. С отцом по этому поводу вышла большая размолвка, затянувшаяся на долгие годы. Старший Заменгоф сжег черновики учебника, но идея, считал Заменгоф, стоила и этого конфликта. Восстанавливая сожженные черновики, Людвик серьезно дополнил материал, сделав первый учебник эсперанто чуть более совершенным. А с отцом они примирились после того, как стало ясно, что общий язык – не просто подростковая блажь, а востребованный запрос времени.

В Варшаве, где Заменгоф учился в лицее по настоянию отца, он в совершенстве овладел польским. Во время учебы в Москве на медицинском факультете Московского университета Заменгоф поднаторел в русском. Учился он и в Вене, где выучил немецкий. Словом, когда Людвик Заменгоф открывал свой офтальмологический кабинет в Гродно – тогда он просто назывался врачебным кабинетом по глазным болезням, – он спокойно мог общаться с пациентами на двенадцати языках, плюс владел древнееврейским, древнегреческим и латынью. И чем больше языков он узнавал, тем настойчивей тянулся к языку надежды.

В Белостоке, где родился отец эсперанто, кроме евреев жили белорусы, немцы, поляки, литовцы и русские. И далеко не всегда Людвик видел добрые соседские отношения. Его биографы отмечают, что межнациональные конфликты Заменгоф переживал глубоко и искренне. «Кто раз попробовал жить в городе, населенном людьми различных борющихся друг с другом наций, тот почувствовал бы без сомнения, какую громадную услугу оказал бы человечеству интернациональный язык, который, не вторгаясь в домашнюю жизнь народов, мог бы, по крайней мере в странах с разноязычным населением, быть языком государственным и общественным», – написал он в предисловии к первому изданию учебника эсперанто. «Международный язык, подобно каждому национальному, составляет достояние общественное, и от всех личных прав на него автор навсегда отказывается», – таким был эпиграф. Он вышел в 1887 году в Варшавской типографии издательства Кельнера – издание называлось «Международный язык. Предисловие и полный учебник». Свою настоящую фамилию автор скрыл под псевдонимом Доктор Эсперанто. «Эсперо» по-испански значит «надеяться».

Есть мнение, что псевдонимом он воспользовался, потому что не был уверен в успехе начинания. Деньги на публикацию выделил, к слову, тесть Людвика. Причем эти траты были оговорены еще в брачном контракте Заменгофа, когда он женился на Кларе Зильберник, дочери хозяина мыловаренного завода в Ковно Сендлера Лейбовича Зильберника. И жену, и тестя Людвик Заменгоф сделал горячими сторонниками нового интернационального языка, как и своих детей.

Эсперанто не был первой попыткой создания искусственного языка. Римский медик Клавдий Гален попытался сделать это еще во II веке. В XVI веке два англичанина – Эдвард Келли, довольно одиозная фигура в английском оккультизме, и его друг Джон Ди – придумали енохианский язык, язык ангелов. Лейбниц разрабатывал язык на основе букв и математических символов. Был еще волапюк – собственно, главный конкурент эсперанто, созданный двадцатью годами ранее, его авторство принадлежит священнику Йоганну Шлейеру. Но Заменгоф оказался успешней.

Вскоре после выпуска учебника Заменгоф стал редактором журнала для эсперантистов, где смог в полной мере пропагандировать идеи общего языка. Туда однажды написал даже Лев Толстой, но статью из-за содержащейся в ней критики церкви, не пропустила цензура. Людвик Заменгоф разработал знамя и логотип своего нововведения и, конечно же, активно переводил на эсперанто еврейскую и мировую классику, писал стихи и даже сочинял песни. В 1891 году его учебник стал выходить на 17 языках.

В 1893 году Заменгоф переехал в Гродно, где начал врачебную практику и продолжил заниматься развитием эсперанто, но дела шли не так хорошо, как хотелось бы. Увлечение всей жизни стоило врачу-окулисту больших собственных материальных вложений, и чем больше развивался язык, тем больших денег требовала его популяризация. Пока англичане выдвигали кандидатуру Заменгофа на Нобелевскую премию мира, сам так и не случившийся лауреат искал способы прокормить свою семью.

Неудачи начались с 1905 года, когда на первом всемирном конгрессе эсперантистов во Франции ему, Людвику Заменгофу, создателю эсперанто, не дали прочитать специально сочиненную им балладу – дескать, очень длинная. А его соратник и основатель французского общества эсперантистов маркиз Луи де Бофрон заявил, что Заменгоф отрекся от эсперанто в пользу еще одного искусственного языка – идо. Идо разработал сам Луи де Бофрон, и Заменгофу, конечно же, не пришло бы в голову отказываться от своего детища. В 1908 году была создана Лига эсперантистов, правда, она потерпела фиаско – ее руководитель по фамилии Постников вскоре был признан немецким шпионом. Лигу разогнали, а многих ее участников посадили в тюрьму.

В 1917 году Людвик Заменгоф умер, но не умер его язык. Надежды на будущее пролетариата и ожидание мировой социалистической революции придавали эсперанто особый статус. Появилась уверенность в том, что он сможет стать интернациональным языком рабочих всех стран. Клубы эсперантистов разрастались по всей Советской России, было создано Общество эсперантистов. Первой по числу новообращенных была Москва, за ней следовали Минск, Ташкент и Уфа. Вскоре появились газеты на эсперанто, например, «Известия союза эсперантистов». Авторы таких изданий даже именовались специально – «эсперкорры» или «миркорры» – не только корреспонденты эсперанто, но еще и мировые корреспонденты. Эсперанто оказывал серьезное влияние на само развитие рабочего движения, рабочие стали не просто трудовым классом, но классом со своим собственным языком. Руководство советской печати поначалу видело в эсперанто сплошные плюсы, эсперантисты Европы обменивались новостями с российскими коллегами. Однако вскоре выяснилось, что европейские эсперантисты здорово критикуют окружающую действительность.

Еще в начале своего пути Заменгоф писал французскому эсперантисту Мишо: «Если бы я не был евреем из гетто, сама идея объединения людей с помощью всеобщего языка не пришла бы мне в голову... Только еврей из гетто, молящийся на одном, почти мертвом, языке и обучающий детей на другом – языке своих притеснителей; только еврей, знающий, что по всему миру рассеяны его несчастные соплеменники, с которыми он при встрече не мог бы даже объясниться – нет у них общего языка; только он до конца понимает, как разделено и потому несчастно все человечество, но больше всего мы, евреи».

Вред в эсперанто обнаружил, разумеется, Адольф Гитлер. Он утверждал, что этот язык евреи используют для достижения мирового господства. В дополнение к уже начавшимся преследованиям евреев, коммунистов и цыган в Германии стали обыскивать и допрашивать еще и эсперантистов. Сына Заменгофа Адама немцы расстреляли в Пальмире в 1940 году, а обе дочери, Лидия и Софья, погибли в Треблинке. На пороге Второй мировой адепты эсперанто в СССР тоже попали под подозрение. Папки с их делами помечались в архивах НКВД буквами «СИ» – связь с иностранцами.

Сегодня в обществе профессиональных лингвистов лучше не слишком распространяться, что ты владеешь эсперанто – говорят, можно стать объектом насмешек. В присутствии эсперантиста не стоит говорить, что эсперанто искусственный язык, иначе можно прослыть человеком невежественным. Эсперанто так и не стал интернациональным языком. Мечты и цели эсперантистов не изменились, они по-прежнему верят в демократическую и гуманистическую ценность языка, но есть мнение, что дальше деклараций дело не идет. В архивах ресурсов по истории эсперанто нашлось письмо к членам Московского центрального эсперант-клуба от видного популяризатора движения Николая Михайленко. 15 сентября 1983 года он написал: «Худший враг эсперанто – эсперанто. После того как небольшая и наиболее активная часть клуба приобрела способность говорить и слушать на эсперанто, им кажется, что это необычайно легко, они стремятся обсуждать все вопросы только на эсперанто, полагая, что тем самым они способствуют росту других членов клуба. Но это заблуждение, в действительности ими движет неосознанный эгоизм, они приносят в жертву личному усовершенствованию в языке интересы клуба в целом. Образуется разрыв, высокий языковой барьер между “окуклившейся” группкой “спертулой” и подавляющим большинством остальных. Лишь самые настойчивые новички с трудом преодолевают его, остальные уходят. Движение подрубается в корень». Вряд ли можно сказать, что подобная проблема неизвестна участникам остальных языковых школ. Другой вопрос – достаточно ли единого языка для того, чтобы люди перестали враждовать, завидовать друг другу, обманывать, предавать, видеть только свою правду? Кажется, что сама история эсперанто является ответом на этот вопрос, но надеяться все равно хочется.