Общество
Еврейский волкодав
Сумерки приносили Одессе налёты, убийства и ограбления...
19.07.2017
На исходе лета 1893 года швейный делец, еврей Джейкоб Ротшильд из Манхэттена, вместе с беременной супругой Элизой, шотландкой по крови, отправился к океану в Лонг-Бранч, Нью-Джерси. На побережье набирал силу сильнейший ураган – от испуга у Элизы начались схватки. В итоге их младшая дочь Дороти родилась семимесячной. Когда девочке не было и пяти лет, мама умерла, и через два года отец женился повторно. Дороти ненавидела и деспотичного папашу, и его новую жену, которая была немногим лучше. В качестве тихой мести девочка называла новую миссис не иначе, как «домашняя хозяйка». Впрочем, виделись они не так уж и часто: Дотти с сестрой сослали в строгую католическую школу-интернат, и это несмотря на то, что отец по крови был иудеем, а родная мать – протестанткой. Когда через два года мачеха умерла, девочку перевели в школу подемократичнее, но в университет так и не определили. Затем умер и отец. Родитель, которого с Ротшильдами-банкирами роднила только фамилия, после своей смерти оставил Дороти крайне скромное наследство, которое стало еще скромнее, когда его поделили между детьми.
Чтобы прокормить себя, 20-летняя Дороти устроилась аккомпаниаторшей на пианино в танцевальной школе на Манхеттене, а для души писала короткие колкие стихи. Осенью 1914 года журнал о городской культуре Vanity Fair первым напечатал ее сатирическое стихотворение, выплатил 12 долларов и пригласил в штат – сочинять подписи к иллюстрациям. Потом ее позвали на работу в журнал мод Vogue помощником редактора. Дороти исправно упаковывала свое острословие в чувственный рекламный текст. «Краткость – душа дамского белья», «маленькое розовое платье поможет найти жениха», – писала Дороти. Но у нее самой не было надобности прибегать к подобным женским уловкам – мужчины ее любили не за рюши, а за характер и умение вставить меткое словцо.
Дороти решила использовать мужскую любовь, чтобы избавиться от тени нелюбимой семьи. В 1917 году она выскочила замуж за брокера с Уолл-стрит Эдвина Паркера – произошло это вопреки протестам его семьи, занимавшей в обществе не последнее место. Молодой муж был красив, но феерически неловок – вечно проваливался в водопроводные люки, однажды сломал руку, затачивая карандаш, но, к удивлению всех, с Первой мировой войны, куда отправился добровольцем, вернулся невредимым. Дороти недолго терпела его рассеянность и неуклюжесть – когда ее очарование его красотой прошло, они разъехались, отложив развод до 1928 года.
Молодая миссис Паркер продолжила строить карьеру, не обремененная семейными обязательствами. В 1918 году ее снова позвали в Vanity Fair, уже штатным автором. Там Дороти познакомилась с журналистом Робертом Бенчли, а также писателем Робертом Шервудом, с которыми очень сдружилась. Их веселая компания часто собиралась в отеле «Алгонкин», чтобы шумно и язвительно пообсуждать известных персон. Постепенно к их маленькому кружку стали примыкать все новые и новые люди. Так в 1919 году образовался «Алгонкинский круглый стол» – группка журналистов, которые за обедами и коктейлями попеременно упражнялись в злословии. Самыми яркими были фразочки Паркер, единственной дамы в этой громкой мужской компании. В числе наиболее известных ее реплик того времени – едкая фраза «И как это они заметили?» о смерти американского президента Калвина Кулиджа, который не вмешивался в жизнь страны, обладал замкнутой натурой и все время пропадал на рыбалке.
Приглашение Дороти в Vanity Fair в качестве театрального критика само по себе было сенсацией – в те годы на такую должность женщин не звали. Но Паркер уже успела снискать себе славу мастера острого слова, а такой талант стоил дорого, вне зависимости от того, кому именно принадлежал. Дороти никого не жалела, если постановка ей не нравилась. Отзыв об одном из спектаклей Паркер закончила так: «Если не умеете вязать, берите с собой книгу». В 1920 году ее все-таки уволили – градус недовольства за кулисами достиг предела, и владельцы Vanity Fair решили, что лучше уволить Паркер, чем поссориться сразу со всем театральным миром. Другой причиной назвали остроту Дороти в адрес актрисы Билли Берк – по совместительству жены одного из крупнейших рекламодателей журнала. В знак протеста Vanity Fair покинули и друзья Дороти – ее благодарность за этот благородный поступок им была дороже гонораров.
Уход из журнала ее не сломил, наоборот – приправил ее талант еще большей едкостью. Двадцатые годы в карьере Паркер оказались продуктивными – 300 коротких рифмованных зарисовок и белых стихов, опубликованных в разных изданиях, закрепили за ней славу саркастичного и гениального жонглера словами, Оскара Уайльда своей эпохи. LIFE, Harper’s Bazaar, Cosmopolitan, Saturday Evening Post и еще десяток других – ее строки появлялись чуть ли не во всех популярных изданиях и издательствах Нью-Йорка. Дороти утверждала, что «ненавидит писать и любит, когда уже написано», но работала беспрестанно.
Меткие остроты выскакивали легко только в разговоре, а вот на бумаге рождались мучительно. «Чтобы написать пять слов, мне нужно изменить семь», – признавалась она. Задерживая очередную статью, она глупо и мило оправдываясь: «Кто-то забрал мой карандаш». В год увольнения из Vanity Fair Дороти впервые поучаствовала в написании сценария для фильма, а еще через несколько месяцев в печати появились ее первые рассказы. В 1925 году Паркер, сама того не зная, «вошла» в редакционный совет новообразованного The New Yorker – так основатель Гарольд Росс хотел придать ему солидности в глазах инвесторов. На самом деле, Дороти в штате не работала, но несколько лет сочиняла для них под псевдонимом «Постоянный читатель».
В 20-х Дороти, наплевав на сухой закон, еще сильнее пристрастилась к алкоголю. Другой ее разрушительной страстью стал начинающий сценарист и член «Алгонкинского круглого стола» Чарльз МакАртур. Об их отношениях она никогда не писала, но в одной из бесед бросила в адрес их с ним отношений: «Так мне и надо за то, что складывала все яйца в одну скотину». После расставания с МакАртуром Паркер попыталась перерезать себе вены, но неудачно. Она еще не раз попробует покончить с собой, а после одной из попыток напишет: «Газ воняет, бритва колет, от воды бросает в дрожь, кислотой костюм прожжешь, рвется петля, корчит яд – может, лучше жить, чем в ад?» Этот стих-откровение стал одним из самых ярких в ее первом и безумно популярном сборнике поэзии Enough Rope, который вышел в 1926 году.
После МакАртура у Дороти был еще не один роман, но такого глубокого чувства уже не было. Дороти утверждала: «В мужчинах мне важны три вещи: он должен быть красив, беспощаден и глуп». Она принимала дорогие подарки, протекцию, приглашения на дорогой отдых, но к своим партнерам, каждый из которых был одинаково уважаем и обожаем в литературных кругах, относилась легко: «Флирт – как передвижная библиотека, в которой одну и ту же книгу редко берут дважды». Когда очередной ее любовник умер от туберкулеза, она сказала: «Не знаю, что еще он мог бы сделать».
Единственным человеком, который увлек ее настолько, что она вышла за него замуж дважды, был актер и киносценарист Алан Кэмпбелл, с которым они познакомились в 1932 году. Несмотря на 11-летнюю разницу в возрасте, они прекрасно друг другу подошли. Она помогала ему писать, он – создавал ей комфорт. «Алан покупал еду, готовил, занимался интерьером, проходился лаком в ящиках ее рабочего стола, убирал за собаками, мыл посуду, напоминал Дороти надеть пальто в холодный день, смешивал для нее коктейли, занимался с ней любовью, уговорил бросить пить и создавал атмосферу, в которой ей хорошо писалось», – вспоминали знакомые. Дороти говорила, что ее новый сожитель с одинаковым интересом относится и к женщинам, и к мужчинам, но это ее не смущало.
В 1934 году они поженились и переехали в Голливуд. Гонорары у них были солидными, купленный новый дом дорогим, и Дороти даже снова захотела иметь ребенка – но беременность сорвалась. Их совместная с Аланом работа над картиной «Звезда родилась» получила «Оскара», но статуэтку вручили не Паркер с Кэмпбеллом, а другим двум коллегам по фильму. За весь период они вместе поработали над более чем 15 лентами, получив и другие номинации на «Оскар».
Их могло быть еще больше, если б не политика. Паркер открыто выступала против разных проявлений социальной несправедливости и в 1936 году основала Голливудскую антинацистскую лигу, которую ФБР связало с коммунистическим движением. Паркер тут же получила ярлык – «коммунистка». С такой характеристикой вход в основные студии Голливуда ей был заказан. Пока в годы войны Кэмпбелл воевал в Европе и параллельно крутил там роман с замужней дамой, Паркер пыталась кое-как вырулить на «фабрике грез», но ей мешал «социалистический» шлейф и неумение прогибаться. В 1947 году они с Кэмпбеллом развелись, через три года снова поженились и снова разошлись, хоть и оставались в официальном браке до 1963 года, когда Алан умер от передозировки барбитурата в сочетании с алкоголем.
В 1952 году Дороти в гордом одиночестве окончательно перебралась на Манхеттен. Она писала рецензии на книги для Esquire, получала отчисления за тиражи своих сборников, писала стихи, но из-за усугубившегося пристрастия к алкоголю уже почти не бывала в обществе. В начале лета 1967 года Дороти Паркер, которая в течение жизни сделала четыре попытки покончить с собой, тихо умерла от сердечного приступа в номере нью-йоркского отеля. Свою виллу на юге и права на все литературные произведения она оставила Мартину Лютеру Кингу – после его смерти они перешли Ассоциации борьбы за права цветных. Приятельница-сценаристка Лилиан Хеллман, которая всячески поддерживала Паркер в последние годы и рассчитывала на право распоряжаться ее литературным наследием, очень обиделась на Дороти за ее странную последнюю волю. Так и не сумев доказать свое право распоряжаться гениальными произведениями своей эксцентричной подруги, Хеллман бросила в сердцах: «Должно быть, Дороти была пьяна, когда составляла завещание». И скорее всего, это было правдой.