Рука дикаря

Крышу с этим бедным юношей из-под Минска делил Модильяни, в парижском «Улее» его подкармливал Шагал, а хоронил втайне от нацистов Пикассо. Но художник Хаим Сутин не был любимцем публики – его считали дикарем и голодным зверем. Однако от его картин – кричащих о боли – не могли оторвать глаз.

Хаим Сутин родился 13 января 1893 года в местечке Смиловичи в 27 километрах от Минска. Большую часть деревни, располагавшейся в черте оседлости, составляли евреи. Семья Сутина была очень бедной. Отец работал портным и всех 11 детей хотел пристроить себе в помощь. Конкретно из Хаима он намеревался сделать башмачника. Но желание отца разбилось о болезненное увлечение сына живописью. Хаим рисовал при первой возможности – все, что было перед глазами. Однажды мальчик украл у своей матери кухонную утварь и купил на вырученные деньги цветные карандаши.

Когда Хаиму исполнилось 9 лет, его отвезли в Минск и отдали в подмастерья к местному портному. В Минске мальчик подружился с Михаилом Кикоиным – еще одним еврейским юношей, влюбленным в живопись. Вместе они стали посещать недавно открытую рисовальную школу Якова Кругера – чуть ли не единственную во всем городе. Многим религиозным жителям его родного местечка это казалось форменным безобразием. Как-то юный художник написал портрет раввина – так сын ребе, работавший мясником, подкараулил приехавшего домой Хаима и жестоко избил. И без того болезненный Сутин после этого неделю не мог встать с постели. В качестве компенсации молодой человек получил от семьи раввина 25 рублей.

С этими деньгами и котомкой вещей он направился в Вильно, где в 1909 году не с первого раза, но все же поступил в художественное училище. Там же стал учиться и его минский друг Кикоин. Вскоре на горизонте образовался и третий товарищ – уроженец Виленской губернии Пинхус Кремень. Вместе друзья мечтали покинуть еврейский, но провинциальный Вильно и отправиться в Мекку для художников – Париж. Потихоньку они действительно собрали деньги на поездку и в 1912 году оказались в столице Франции.

«Парижский» период Сутина со временем превратился в одну сплошную легенду о бедности, неприкаянности, страсти и безумии. Бедность была почти органическим состоянием художника. Просыпаясь утром, он не знал, где заснет вечером, и кочевал от одного знакомого к другому. Потом в его жизни появился «Ля Риш», или «Улей» – трехэтажная ротонда, сквот для самых неординарных художников и скульпторов того времени. Плата за аренду мастерской здесь была очень скромной. Позволить ее могли даже те, кто почти всегда ходил с пустым карманом. Но пока у Сутина не появилась здесь собственная мастерская, ему приходилось ночевать в комнатах Кикоина или Кременя, а иногда и под лестницей. Помимо старых друзей среди обитателей «Улья» были Марк Шагал и Осип Цадкин, Александр Архипенко и Амедео Модильяни. С последним у Сутина завязалась крепкая дружба. Пинхус Кремень рассказывал: «Прихожу однажды в “Ля Риш” к Сутину. Открываю дверь и вижу: на полу, на газетах спят Сутин и Модильяни. Спрашиваю: “Что случилось? Почему вы спите не на диване, а на полу?” “Клопы заели”, – с грустью ответил Сутин».

Еще одной бедой Сутина был постоянный голод. Илья Эренбург вспоминал: «У Сутина... были глаза затравленного зверя. Может быть, от голода». Одесский поэт Марк Талов описывал, как Сутин рисовал свои знаменитые натюрморты. С трудом доставая хоть какую-нибудь еду, он сначала писал ее, «пожирая лишь глазами». К концу же работы «становился бесноватым»: слюни текли у него при мысли о предстоящем «королевском обеде». Чтобы выжить и хоть как-то прокормить себя, Сутину приходилось разгружать вагоны на станции Монпарнас или браться за любую другую тяжелую работу. На какое-то время он устроился рабочим на автомобильный завод «Рено», но вскоре повредил ногу и был уволен. От усталости и безысходности Сутин нередко думал о самоубийстве.

Финансовое положение художника спасал лишь польский еврей, поэт и меценат Леопольд Зборовский. С ним живописца свёл Модильяни. Зборовский долго был единственным, кто приобретал картины Сутина. Но в 1922 году работы Сутина увидел богатый американский коллекционер Альберт Барнс. Он пришел в восторг от картины Сутина «Маленький кондитер» и немедленно приобрел ее. Затем Барнс скупил ещё 60 полотен художника.

Острая необходимость в деньгах отпала, но жизнь Сутина мало изменилась. Наконец-то он просто мог досыта есть. Однако чувство голода не проходило. Это было голодное ощущение жизни как боли. С этим чувством он брался за холст и начинал рисовать. Неважно, были ли это бычьи туши, пейзажи французских деревень или натюрморты с красными, как человеческая кровь, гладиолусами. Его краски кричат, линии корчатся в судорогах, даже самый примитивный сюжет превращается в апокалиптический. Художник будто жил в предчувствии вселенской катастрофы, которая нависала над миром запахом гнили. Точно такая же вонь стояла в мастерской художника, когда он часами писал распятые тела животных. Пройдет еще немного времени, и одни люди будут воспринимать других не более как скот, который можно держать в концлагерях, убивать и освежевывать по желанию.

Но пока к Сутину пришла слава – появились новые ценители его искусства и новые покровители. Семья Костэн приобрела 40 его полотен и устроила выставку работ мастера в Чикаго в 1935 году. Мадлен Констэн считала Сутина одним из величайших художников XX века, чей гений сопоставим с гениями Рембрандта и Эль Греко. При этом Сутин никак не пользовался своим положением известного художника в обществе. Люния Чековска вспоминала: «Сутин никогда по-настоящему не входил в наш круг, держался особняком. Он вечно забивался в угол и прятался там, как испуганный зверь».

В 1939 году Сутин повстречал Герду Грот – немецкую еврейку, бежавшую из нацистской Германии. Они стали жить вместе в городке Сиври в департаменте Йонна в Бургундии. Девушка привнесла в мир художника тепло, заботу и уют. Однако тихая жизнь в глуши была вскоре раздавлена мировыми событиями: немецкие войска заняли Францию. Атмосфера стала крайне напряженной. Прогуливаясь с мольбертом, художник обратил на себя внимание священника одной из местных церквей. Подозрительный кюре принял неряшливого незнакомца за шпиона, который чертит карту местности. Немедля он известил о странном субъекте в полицию. Сутина арестовали и три дня продержали в тюрьме для выяснения обстоятельств.

Сутина вскоре отпустили, зато Герду Грот отправили в лагерь для перемещенных немцев. «Сейчас все кругом рушится, все происходящее несет людям горе. Чтобы забыть об этом кошмаре, я пишу картины, рисую, читаю», – описывал Сутин этот период своей жизни. Герду выпустили из заключения через три месяца, но к художнику она не вернулась – узнала, что тот уже живет с другой. Другую женщину звали Мари-Берт Оранш, она была бывшей женой художника Макса Эрнста и тоже рисовала. По совету друзей пара скрылась в Шампиньи-сюр-Вё, где Сутин обзавелся поддельными документами. Однажды на улице его остановил немецкий офицер. Узнав, что он художник, военный попросил его нарисовать портрет его четырехлетнего сына и дал ему фотографию мальчика. Сутин не посмел отказать и выполнил работу. Он и не подозревал, что за ним продолжали следить. По распоряжению из Берлина местный комиссар Бюрль собирал досье на художника, однако приказ о его аресте – по неизвестной причине – он так и не отдал.

Примерно в это же время старый друг Сутина, Пинхус Кремень, прятался от нацистов на юге Франции, а Михаил Кикоин был отправлен в концентрационный лагерь, из которого вышел живым в 1945 году. Худшая участь ждала членов семьи Сутина в Смиловичах. В июле 1941 года немцы заняли деревню и создали на ее территории гетто. Первым расстреляли отца художника, а затем во время погрома были убиты его мать и многие другие родственники. Сутин, конечно, об этом ничего не знал. Сам он пытался добиться разрешения на въезд в США. В 1941 году в Нью-Йорк уже переехали Марк Шагал, Хаим-Яков Липшиц и Осип Цадкин. Сутину повезло меньше: несколько раз он обращался в американское посольство, однако не смог собрать все необходимые бумаги и в итоге получил отказ.

Страх, тревога и отчаянье первых лет войны тяжело отразились на его здоровье. В начале августа 1943 года из-за острого приступа язвы желудка мастера на машине отвезли в Париж, чтобы сделать операцию. Путь по дороге в больницу был долгий. За это время состояние художника ухудшилось, хирургическое вмешательство оказалось бесполезным. 9 августа 1943 года он скончался. Похоронили Сутина по тем же фальшивым документам на кладбище Монпарнас. Проводить его в последний путь пришли лишь несколько друзей, среди которых были Пабло Пикассо и Жан Кокто. Остальные побоялись присутствовать на похоронах еврея в оккупированном нацистами Париже. До окончания войны плита, под которой был погребен художник, оставалась безымянной.