Метод Смоктуновского

Он признавал себя гением, сыграв князя Мышкина. При этом ни разу не нравился себе ни в роли Гамлета, за которого его обожал весь мир, ни в роли столь любимого советскому сердцу Юрия Деточкина. Маской это было или приступами искренней прямоты – гадайте сами.

Увидев Смоктуновского в фильме «Солдаты», Георгий Товстоногов запомнил только глаза: «Как его фамилия – Свистуновский?» Кто-то из свиты режиссера разыскал актёра и сообщил, что его ждёт на пробы «сам Товстоногов»! И он отправился в Ленинград на прослушивание. Когда шёл коридорами Большого драматического театра имени мастера, по пятам неслись восторги окружающих, адресованные его глазам. «У вас всегда такие глаза?» – спросил Товстоногов на пороге кабинета. «Очень странно», – продолжил он. В общем, разговор был недолгим. Над ролью князя Мышкина со Смоктуновским работал второй режиссёр – Роза Сирота. Сам же Товстоногов был всё время в разъездах.

Мышкин и сделал его тем Смоктуновским, которого зритель знает и боготворит. Семь с половиной месяцев он топтался на месте, пока искал подход к роли. Партнёры отказывались репетировать «с этим чудовищным непрофессионалом». Не всегда учтиво пытаясь помочь, они подсказывали ему действия, мотивы героя, но всё было пошло, мимо, никакого отклика в Смоктуновском не вызывало. И это их раздражало вдвойне. В какой-то момент озарение все-таки снизошло – Мышкина вообще не надо играть! Надо прожить Мышкина: найти его внутри себя, извлечь и воплотиться. И роль пошла.

Мышкин стал вершиной его творчества – так он сам считал. Знание это он выделил, опять же, из внутренних ощущений, а не из театральной критики. «Лапша в глазах» – так Смоктуновский назвал пьянящую эйфорию полного удовлетворения от работы и успеха. Впервые она обнаружилась в его глазах отчётливо в те 32 минуты после премьеры «Идиота», пока рукоплескал зал. Последующие спектакли со Смоктуновским в Ленинградском БДТ неизменно шли с аншлагом.

По «Гамлету» Григория Козинцева можно проследить хронологические рамки оттепели в СССР. Театральная постановка в Ленинграде, где главную роль исполнил Бруно Фрейндлих, – это старт оттепели, а фильм 1964 года с Иннокентием Смоктуновским – ее финал. Козинцев впервые увидел Смоктуновского на площадке фильма «До будущей весны», в тот момент, когда актёр горячо спорил с режиссёром Алексеем Ручьевым по поводу своей сцены. В перерыве Козинцев окликнул Смоктуновского, и тот спросил: «Простите, а кто вы?»
– Ха-ха-ха! – отозвался режиссёр. – А вы с юмором! Это очень хорошо. Я хочу предложить вам роль Гамлета.

До того дня пьесу Смоктуновский не читал. Он смотрел спектакль в каком-то провинциальном театре и не впечатлился, видел постановку с Михаилом Казаковым в театре имени Маяковского и был в ужасе от этой подделки. А потом увидел, как в фильме 1948 года датского принца исполнил Лоуренс Оливье – и вот он его поразил. Казалось, после играть «Гамлета» не имело смысла, но ведь тем интересней задача.

К ролям он всегда готовился основательно, даже к самым пустяшным. В этот раз вооружился лучшими переводами Шекспира и уехал в Дом творчества композиторов под Ленинградом. Запершись в своей комнате, вслух, с рёвом и агонией, шёпотом и бормотанием он читал роль несколько дней подряд. В какой-то момент открыл дверь и в коридоре увидел толпу перепуганных композиторов с жёнами и детьми. Они всерьёз беспокоились о состоянии Смоктуновского, а тот просто примерялся к датскому мятежнику.

Однако начало работы на площадке его совсем не обрадовало – идеи Смоктуновского у режиссёра понимания не встречали. Будучи в Москве на Садовом кольце, он столкнулся с актером Львом Дуровым. И после обмена новостями, посреди сутолоки центра города, показал ему своего Гамлета. Тот опешил от восторга, а Смоктуновский сказал: «В кино вы всего этого не увидите». Ему не нравилась концепция Козинцева – взятое прямо с поверхности решение, банальное, множество раз уже воспроизведённое. Это были вовсе не капризы, а уровень требований к работе и подходу к материалу. Как-то после премьеры он обедал с Михаилом Казаковым в Доме актёра. Тот спросил его по поводу успеха фильма: «Ты счастлив?» Смоктуновский ответил: «Я измучен режиссурой».

Журнал «Советский экран» назвал его лучшим актёром года. Он вошёл в пятёрку главных мировых исполнителей Гамлета, как раз следом за Лоуренсом Оливье. В 1964 году фильм получил призы Всесоюзного и Венецианского кинофестивалей, через год самому актеру вручили Ленинскую премию. В компании с актрисой Анастасией Вертинской он прокатился с лентой по Европе, встретился с Оливье. Тогда на приёме ему водрузили на голову корону Гамлета, созданную как раз в честь его приезда. Она была великовата, нелепо повисла на ушах – публика и коронованный гений смеялись, но священный герой Шекспира ни в чьих глазах не пострадал.
– Вот вы назвали меня «гениальным актёром», но почему же тогда мне всё так трудно?! – сетовал Смоктуновский в интервью тележурналисту Урмасу Отту.

Образы не давались ему сразу – простые пути и решения он не принимал. «Гамлет» был 14-й картиной в его фильмографии, а по театральной сцене он вышагивал к тому моменту уже 18 лет. Выискивая «зёрна образа», он натурально отрывал от себя куски времени и сил – своих, режиссёрских, партнёров по сцене. Никого не щадил. Но в итоге в любой сыгранной роли Смоктуновский размещался так, словно это его собственная единственная и неповторимая жизнь. Это и был его метод.

Режиссёрского театра он не любил. Комфортно работалось с режиссером Олегом Ефремовым – тот ведь сам был из актёрской среды, свой. К тому же Ефремов Смоктуновскому доверял всецело, преклоняясь перед его талантом. Режиссёром, которого без вежливой учтивости сам Смоктуновский называл величайшим, был Михаил Ромм. В самом начале своей карьеры Иннокентий снимался в его фильме «Убийство на улице Данте» и очень волновался. Ромм глушил упрёки других актёров в сторону Смоктуновского: «А может быть, это мы не готовы воспринять его талант?» Ему же успокаивающе повторял: «Не переживайте, вы всё сможете. Не надо волноваться». Потом Смоктуновский говорил: «Когда встречаешь такого человека, как Ромм, понимаешь, что надо становиться человеком и тебе».

C нескрываемым восхищением и благодарностью Смоктуновский вспоминал и работу со Львом Додиным над спектаклем «Господа Головлевы» во МХАТе. Додин тогда тонко передал атмосферу мира живых мертвецов, неспешно пожирающих друг друга под свечной запах в стенах родового имения. Смоктуновский сыграл Иудушку – Порфирия Головлёва –злейшую противоположность князю Мышкину. Он словно убил богочеловека, чтобы родить человека-дьявола. Лицо Иудушки временами превращалось в кошмарную галлюцинацию зрителя.

Режиссёры хотели Смоктуновского и в спектакли, и в фильмы. «Моцарт и Сальери», «Берегись автомобиля», «Звезда пленительного счастья», «Маленькие трагедии» – лишь самые известные картины с ним. Как равных себе играл он и великих, и ужасных: Чайковского, Циолковского, Рузвельта и даже императора Юстиниана. Стоит посмотреть «На одной планете» – там он совершенно душевно представил Ленина. Однако полная ретроспектива показывает, как всё-таки не помещался Смоктуновский в советское искусство. Из сотен сыгранных ролей действительно стоящими он считал максимум восемь. И, кстати, Юрий Деточкин в этот список не входил. Признавая за собой отнюдь не рядовой талант, соглашаясь на гениальность, называя себя «космическим актёром», Смоктуновский столь же безжалостно и растаптывал себя сам. Маской это было или приступами самокритической прямоты – гадайте сами.

Он почти не имел друзей, жалел об этом, но признавал, что по окончании съёмок или после премьер, когда появлялось время на личную жизнь, хотелось только тишины. Для Олега Ефремова Смоктуновский был больше чем актёр и партнёр по сцене. Театральный критик Анатолий Смелянский рассказывал, что на репетициях между ними часто возникала шутливая пикировка, словно две великие державы обменивались дипломатическими депешами. Ефремов любовно терпел от гения и на совместных поклонах всегда оставался в глубине сцены, уступая ему все овации. Их последняя работа – спектакль «Возможная встреча». Ефремов сыграл Генделя, а Смоктуновский – Баха. В финале одного из показов осчастливленный хорошей игрой Смоктуновский стал угощать зрителей шампанским, которое по пьесе пили герои. Ефремов мужественно держался, но после в гримёрке сказал Смелянскому: «Это невозможно! Я больше не выйду с ним на сцену!» Но как только он увидел в дверях Смоктуновского с «лапшой в глазах», все его возмущение испарилось. Всерьёз отказать себе в счастье находиться с ним рядом он не мог.