На все руки Карцев

Он сыпал со сцены шутками Жванецкого – их с Ильченко выступления разлетались по стране крылатыми фразами. Он же стал звездой культовых фильмов – сыграл председателя домкома Швондера в «Собачьем сердце» и дядю Берлиоза в «Мастере и Маргарите». Вчера блистательного комика и артиста Романа Карцева не стало.

Вчера на 80-м году жизни умер блистательный комик и юморист, один из величайших эстрадных артистов Роман Андреевич Карцев. Он был человеком, который не только умел смеяться сам, но и обладал удивительным даром – высвобождать смех у других. Смех искренний и настоящий. В последнее время на телевидении выступал он нечасто – обходил стороной заполонивший эфир кричащий «хайп». «По всем каналам идет “ржа” – истерический хохот от всякой ерунды, – объяснял Карцев. – Скулы сводит от пошлости. Я принципиально не участвую в таких программах. Мне нужен естественный человеческий смех». К счастью, этот «естественный человеческий смех» был нужен не только ему, но и еще миллионам людей на всем постсоветском пространстве. Для каждого из них, разделенных границами, этот мастер по-прежнему продолжал оставаться «своим», и герои его монологов из прошлой эпохи удивительным образом вписывались в новые реалии.

Хотя все же по-настоящему «своим», несмотря на долгое проживание в российской столице, Карцев оставался в Одессе. Коренными одесситами в нескольких поколениях были и его родители – Аншель Зельманович Кац и Сура-Лея Рувиновна Фуксман. Отец вырос на Молдаванке в семье, в которой «было 11 детей, и кто как хотел, тот так и рос», вспоминал сам Карцев. А вот по маминой линии, говорил артист, «народ был более культурным». «Мама работала начальником отдела контроля на обувной фабрике, где была парторгом, – рассказывал Карцев. – Грамотная, прекрасно говорила, выступала на собраниях, на съездах в Киеве. А папа больше молчал. Он был футболистом и по ночам слушал “Голос Америки”. Регулярно покупал лучшие приемники, чтобы хоть как-то продраться через глушители». По словам юмориста, ночью в постели, накрывшись одеялом, родители делились друг с другом впечатлениями: мама рассказывала про то, что было на партийном собрании, папа – о том, что передавало вражеское радио. «У нас была одна комната, я из-за ширмы все это слышал и просто умирал от смеха, – каждый раз смеялся в интервью артист. – У них же все было на полном серьезе, они дискутировали, кипятились. Папа восклицал: “Ваша компартия нас обманывает!” Мама возмущенно опровергала его слова и закрывала уши, боясь слушать крамолу. А сама шепотом пересказывала папе закрытое письмо из ЦК партии, которое зачитывали на фабричном партбюро. Наутро его обсуждали во всех одесских дворах».

В общем, жил и воспитывался Ромка Кац – именно так звучала его настоящая фамилия – среди полных противоположностей, победителем во влиянии которых считал все же маму. Благодаря ей при полном владении местным говором он демонстрировал чистейшую литературную речь, причем на нескольких иностранных языках. Учеба в школе складывалась тоже весьма успешно, а вот поведение хромало. Весьма часто перед занятием учителя обращались к классу: «Ждем Рому. Сейчас он покривляется вволю и мы начнем урок». Так что уже в школе к Кацу прочно приклеилось прозвище «Ромка-актер» – и каждое из его школьных представлений вызывало небывалый резонанс.

Однажды он пришел в школу в форме футбольного судьи – выкрал ее у отца из шкафа. К восторгу всех одноклассников в шортах и футболке гораздо большего размера, он разгуливал по школе, засунув руки в карманы и насвистывая в судейский свисток мелодии «хитов» воровских районов Одессы. Променад прервал влетевший в школу на всех парах отец: его срочно вызвали на судейство очередного матча. Не найдя дома свою форму, он сразу понял, кто и где в ней разгуливает. «Недолго думая, он раздел меня догола, – рассказывал Роман Карцев, – и отправил домой. Хорошо хоть бабка-уборщица дала мне тряпку, я прикрылся ею и так добежал до дома».

Впрочем, подобных «актеров» в Одессе было немало – профессионально заниматься артистической и юмористической деятельностью Роман не планировал. Окончив десятилетку, по настоятельному предложению отца, просьбам которого отказывать всегда было очень больно, Роман отучился на наладчика швейных машин и пришел работать на швейную фабрику «Авангард». «В моем цехе было 80 девок, и я их обслуживал, – вспоминал юморист не без сладостной улыбки. – Ну, машинки им починял, на которых они работали. Все они из деревень, крепкие, налитые, кровь с молоком – ух! Это, я вам скажу, та-а-акое зрелище! Жара дикая, крыша раскалена, они сидят в лифчиках и трусах, периодически обливаются водой из ведер. И от их горячих тел идет пар. В большом волнении, надо признаться, я лазил под машинки и подтягивал ремни».

Как вы поняли, недостатка романов у Романа не было. Но вот небольшой рост весьма долго не давал ему возможности играть на сцене. Дальше дворцов культуры его не приглашали, хотя он долго и настойчиво обивал пороги студенческого, но на самом деле вполне профессионального театра миниатюр «Парнас-2» при Одесском институте инженеров морского флота. Так продолжалось, пока для одного из представлений не понадобился маленький шустрый парнишка. Тогда же и вспомнили о Каце, предложив ему первую роль под названием «трамвайный вор». На сцене этого театра и произошло его судьбоносное знакомство с Михаилом Жванецким и Виктором Ильченко – в дальнейшем они прочно связали свои жизни творчеством и дружбой.

После одного из спектаклей по пьесе Жванецкого Романа Каца пригласил в свой театр Аркадий Райкин, находившийся в Одессе на гастролях. Кац переехал в Ленинград в ноябре 1962 года, и Райкин посоветовал ему придумать псевдоним. «У тебя слишком короткая фамилия, ее не запомнят, придумай что-нибудь другое, подлиннее», – сказал режиссер. Так Кац стал Карцевым. Вскоре в театр были приглашены и Ильченко с Жванецким.

«Писал Мишка невероятно много, смешно и остро, но все его творения складывались Аркадием Исааковичем в сундук. А мы с Витей это подбирали и постепенно делали свой репертуар», – рассказывал Карцев. Так постепенно и зарождалось трио литератора и двух артистов. Так что когда однажды Карцев насмерть рассорился с Райкиным, вся троица в полном составе вернулась в Одессу и начала самостоятельный, но поистине звездный путь. Это был 1969 год – на эстрадных концертах Карцев и Ильченко играли миниатюры Жванецкого, а тот читал свои вещи. Уже в 1970 году Карцев, Ильченко и Жванецкий стали лауреатами Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Их участие в телевизионных программах в жанре эстрадной репризы способствовало быстрой всесоюзной популярности и расписанному буквально по часам концертному графику. Карцев на этих концертах оставался, пожалуй, самым серьезным человеком в зале – а вот зрители, слушая его, смеялись до коликов. И так было всюду.

В 1979 году Карцев и Ильченко переехали в столицу и начали работать в Московском театре миниатюр, где участвовали в постановке спектаклей «Избранные миниатюры», «Когда мы отдыхали», «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов», «Птичий полёт» и «Полночное кабаре». Только смерть Ильченко разлучила этот союз. После его смерти Карцев начал выступать с моноспектаклями, писал книги, снимался в кино. В фильмографии Карцева – десятки фильмов. Это «Собачье сердце», в котором он сыграл председателя домкома Швондера, «Мастер и Маргарита», где Карцев – приезжий из Киева Максимилиан Поплавский, дядя Берлиоза, «Небеса обетованные» – артист сыграл скрипача Соломона – и многие другие. В каждом из них раскрывался его необычайный талант, харизма и обаяние, над которыми не властвовали годы. Таким он на самом деле и останется в истории.