Союз слезам не верит

Она называла себя стервой, которую изменила лишь война. Потеряв сына, Сусанна Георгиевская записалась добровольцем на фронт, прошла путь от матроса до офицера-героя, а после посвятила свою одинокую жизнь творчеству. Ее книги считаются слезной прозой для девочек, но на деле в них много взрослых трагедий и драм.

Сегодня о ней мало помнят. В энциклопедических статьях о ней упоминают как о «классике в своеобразном жанре сентиментальной прозы для девочек». Слезные мотивы действительно присутствовали в ее прозе, вот только затрагивали они не только девочек и мальчиков, но и взрослых. Во многом потому, что писала Георгиевская о том, что пережила сама. Отсюда и секрет ее настоящего, искреннего и правдивого слога, ценность которого перекрывала и очевидный в ее книгах соцреализм, и навязчивую советскую агитацию.

В силу ряда причин – семейных трагедий, одиночества, последующего затворничества и депрессии – биография Георгиевской малоизучена и представлена лишь краткими фактами. Но многое о жизни писательницы можно почерпнуть из ее книг – проблески личных драм и трагедий проступают в произведениях «Отрочество», «Тарасик», «Лгунья», «Отец» и «Галина мама».

Вот фрагмент ее «Лгуньи» 1969 года: «Сева Костырик – студент последнего курса Архитектурного института имени зодчего Воронихина – циклевал пол в квартире Зиновьевых. Маляр Зиновьев – первейший мастер своего дела, бывал в Чехословакии, Польше и Болгарии. Дочь его Кира не теряла надежды, что придет время и батю пошлют в Париж. Ее звали Кирой, она была глубоко огорчена, что Кирой и вдруг – Ивановной! Ей пошел восемнадцатый год. Она была взбалмошна, как батя, и скрыто высокомерна. “Кем ты хочешь быть, Кира?” – дознавались у нее взрослые. Чуть расширив глаза, она, не задумываясь, отвечала: “Стервой”».

Образ Севы Костырика в повести срисован с первого мужа Сусанны, с которым она познакомилась, когда тот помогал ремонтировать квартиру ее отцу. Сама она действительно в детстве глубоко огорчалась своему «новому» отчеству, когда узнала, что отца на самом деле звали Рахмилем Исаевичем, а Михал-Михалычем он стал уже при советской власти, заметая следы своего непролетарского происхождения. Да и насчет стервы не лукавила – сама признавалась, что непростой ее характер изменила лишь война.

По документам она родилась 23 мая 1916 года в Одессе, но скорее всего, официальные документы были подделаны – уже 1928–1930 годами датируется брак Георгиевской с ученым Валентином Глушко, одним из пионеров советского ракетостроения. Поддельные документы могли быть связаны с историей семьи. Дело в том, что дед писательницы имел весьма большое молочное производство в Одессе и был раскулачен. Ну, а отцу – такому же успешному торговцу – пришлось после революции начинать жизнь с чистого листа в Ленинграде.

Итак, в «Лгунье» Георгиевская вывела Глушко под именем Костырик, там же она отчасти описала историю своей любви с будущим мужем, тогда еще простым студентом Ленинградского университета. Брак их распался в 1930-м. В причины развода Георгиевская никого не посвящала, но впоследствии сын Глушко, Александр, рассказал в одном из интервью об этом так: «Отец переписывался с Циолковским, создал в Одессе кружок юных мироведов, потом был Ленинградский университет, откуда отца отчислили в феврале 1929-го с пятого курса за то, что он не смог больше оплачивать учёбу. А дипломную работу выбросила на помойку его первая супруга – Сусанна Георгиевская. Он рассказывал, как ухаживал за ней, как женился, но не смог ей соответствовать. Как я понимаю, Сусанна хотела ходить в театры, блистать, ей надоели нищета и муж, который почти всё время посвящал работе. К работе она его ревновала жутко. Сохранилась лишь третья часть дипломной работы, которую отец успел передать военным. Они заинтересовались. Так отец попал в ГДЛ – газодинамическую лабораторию, причём сразу на должность начальника отдела, занимавшегося электрическими и жидкостными ракетными двигателями». В 1930-м, после попытки самоубийства, официально – самострела по неосторожности, Глушко, живший в то время в постоянном ожидании ареста, расстался с женой, якобы «чтобы не подвергать её опасности».

Сусанна к тому времени успела поработать на заводе, в больнице, библиотеке, побыла актрисой в Интернациональном театре и окончила Институт иностранных языков. После института она устроилась на какое-то время переводчицей, а затем стала журналисткой газеты «Пионерская правда». В общем, в преддверии литературной карьеры жизнь дала ей возможность наблюдать весьма разнообразные истории, характеры и судьбы. Произведения Георгиевской стали появляться в печати незадолго до войны. Несмотря на то, что первым напечатанным в 1939 году рассказом был обращенный к малышам «Петрушка», свои первые литературные опыты Сусанна адресовала преимущественно взрослым. До войны выходят ее рассказы «Ошибка», «Соседка», «Дядя Рувим», «Подруги», «Клара», «Томи Сноур», «Песня о трех барабанщиках» и «Рождение дружбы». Основная тема везде – одиночество. Разница лишь в том, что где-то одиночество имеет верх над человеческой жизнью, а где-то – человек одерживает верх над одиночеством.

Анализируя этот период творчества Сусанны Георгиевской, Лидия Чуковская позже напишет: «На этих неумелых рассказах лежит печать банальности, безвкусицы. Мы встретим в нем и “исступленную нечеловеческую нежность”, и “пылающий взгляд”. Безвкусица сочетается и с какой-то странной неуклюжестью, косноязычием. Но через безвкусицу проступала все-таки серьезная, пережитая сердцем тема. Толчком для перелома в творчестве Георгиевской оказалась война. Война наполнила ее произведения новым содержанием, приблизила к читателю, излечила стиль от неточностей и невнятиц. Точный адрес и большая тема потребовали от автора другой манеры письма, гораздо более отчетливой и строгой».

Известно, что в 1942 году Георгиевская ушла добровольцем на фронт. Мало того, она была зачислена матросом на Северный флот и дослужилась до офицерского звания. Когда боевые действия на севере закончились, она по собственной настойчивой просьбе была переведена в Днепровскую флотилию, участвовавшую во взятии Берлина. Георгиевская в итоге получила орден Отечественной войны II степени, а также медали «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «За отвагу» и «За оборону Советского Заполярья».

На войну же ее привело огромное горе и чувство безысходности – об этом Георгиевская напишет в своем «Монологе», который будет опубликован только после ее смерти: «Пора признаться, что, несмотря на мою поражающую моложавость, худобу и странную инфантильность, я до войны успела побывать замужем, у меня был сын. Я овдовела в первые дни войны, сынок мой умер от тифа. Мой мальчик меня любил. Я это твердо знала и знаю. Встречая меня в передней, он целовал мое пальто, видел во мне напарника и ребенка. Мы с ним играли в маму и папу, принимали гостей, раскалывали квадратный кусочек сахара на много маленьких сахарков, пекли хорошенькое карликовое печенье. Я добыла ему откуда-то крошечный самовар. Мы вместе его вздували. Мой мальчик был высокого роста, хорошо ориентировался в пространстве. Глаза его – словно крылья, всегда в полете. Я не успела купить ему трехколесный велосипед. Я была бедна. Он знал все марки машин. Перед тем как уйти на фронт, я каждый день зарывала в холмик его могилы игрушки. На фронте никто не знал, что я мать и вдова. В потоке горя народного мое горе казалось малостью каждому. Но не мне».

Смириться со смертью сына она так никогда и не смогла, но после войны посвятила все свое творчество детям. Про себя Георгиевская говорила, что просто пытается на бумаге «высветить лучшее в человеке – то, чего он, возможно, даже сам о себе не знает». Несмотря на довольно широкую популярность ее книг в Союзе, писательница оставалась критически одинокой до последних дней своей жизни, оборвавшейся в 1974 году.