Императрица на помойке

Луизу Невельсон называли «помесью императрицы и нищенки». Славу ей принесли скульптуры из мусора.

«Луиза, чтобы стать скульптором, тебе нужны яйца», – говорили мужчины, намекая, что выбранная ей профессия – не для женщин. А она отвечала: «У меня они есть!»

Первые годы жизни Лея Исааковна Берлявская – таким было ее настоящее имя – провела в Переяславе, ныне это город в Киевской области. В 1905 году, когда Лее было шесть лет, отец перевез семью в США. После переезда вся семья поменяла имена на американские: Лея стала Луизой, а ее брат Нахман – Натаном. Переход от жизни в российском штетле к быту в англосаксонской общине штата Мэн, где обосновались Берлявские, был непростым. Они были ортодоксами и говорили на идише – в итоге даже местные евреи с трудом приняли их за своих. Особенно когда глава семейства Исаак Берлявский занялся строительством и начал богатеть – большинство обитателей Рокленда жили рыбным промыслом, который не приносил больших денег.

Блестяще отучившись в школе, Луиза решила поступать в Институт Пратта в Нью-Йорке – учебное заведение со специализацией в области живописи и архитектуры. «Я уже тогда знала, что хочу стать художницей», – вспоминала Луиза. Однако в институт она так и не поступила: помешало замужество. Одно из торговых судов в порту Рокленда принадлежало братьям Невельсон – российским евреям-эмигрантам. Старший из братьев приехал проверить, как идет ремонт их корабля, и встретил Луизу. Девушка так очаровала его, что он представил ее младшему брату, Чарльзу. Знакомство закончилось предложением руки и сердца. Брак с Чарльзом Невельсоном означал переезд в Нью-Йорк, куда Луиза, собственно, и стремилась. Рассудив, что лучше ехать в незнакомый город, будучи женой бизнесмена, нежели бедной студенткой, девушка приняла предложение.

Город покорил ее невиданной свободой. Она хваталась за каждую возможность заняться искусством: ходила на уроки вокала, танцев, рисования. Муж считал увлеченность Луизы временной и рассчитывал, что вскоре это все пройдет. Однако даже рождение ребенка не изменило ситуацию. В чем девушка вскоре и разочаровалась, так это в семейной жизни – в итоге она ушла от мужа, а сына отправила на воспитание к своим родителям. Продав бриллиантовый браслет, подаренный мужем в честь рождения сына, она поехала в Европу – быть ближе к авангарду искусства и найти там себе хороших учителей. «Семья моего мужа была крайне рафинирована, – комментировала она. – В этом кругу было позволительно лишь знать Бетховена, но не дай Б-г им быть».

В 1933 году Луиза Невельсон познакомилась с Диего Риверой – мексиканским монументалистом и мужем Фриды Кало. Ривера работал над масштабной фреской «Человек на перекрестке» в Рокфеллер-центре в Нью-Йорке. Луиза стала его ассистентом, а позже – и любовницей. Правда, роман был недолгим: о нем узнала Фрида и устроила скандал. Ривера поспешил закончить интрижку и вернулся к жене. Судьба фрески тоже оказалась печальной: работа была уничтожена в том же году из-за того, что художник в числе прочих персонажей нарисовал портрет Ленина. Рокфеллеры под давлением СМИ посчитали это плевком в адрес капитализма и издевательством лично над ними.

Расставшись с Риверой, Луиза продолжила учиться. Ее наставниками были знаковые деятели искусства. Среди них: Хаим Гросс – скульптор-кубист и Ганс Гофман – представитель абстрактного экспрессионизма. Невельсон вдохновлялась работами Пабло Пикассо и брала уроки графики у его друга Уильяма Хейтера. Учителя называли ее талантливой и пророчили будущее великого скульптора, но коммерческий успех не приходил. Выставки работ получали хорошую критику, но при этом скульптуры и картины не покупали.

В 1936 году к Луизе приехал сын Майк, он провел у нее четыре года, а затем уехал наниматься в торговый флот. Его отъезд сильно огорчил художницу: она поняла, что сын вырос, а ее не было рядом всю его жизнь. Ее тяготил также собственный возраст: Невельсон было уже 40, но при этом она не состоялась ни как скульптор, ни как художница. Позже она признавалась, что в это время ее посещали мысли о самоубийстве. Чтобы избавиться от них, женщина приняла отчаянное решение: она отправилась в престижную галерею Карла Нирендорфа в Нью-Йорке и убедила владельца взглянуть на ее работы. Нирендорф был впечатлен и дал добро на сольную выставку. Но история повторилась: Невельсон хвалили критики, а продажи по-прежнему не шли. Это приводило художницу в исступление, в гневе Луиза сожгла около двухсот своих картин.

Ситуацию несколько поправил арт-салон Луизы, который она устроила в собственном доме. Художница сделала его одновременно мастерской и местом для собраний местной Гильдии скульпторов и Федерации современных художников. Дом Луизе завещал перед смертью отец. Благодаря постоянным «тусовкам» имя художницы стало известно в Нью-Йорке, а ее работы начали худо-бедно расходиться. Однако настоящий успех пришел только в 1957 году, когда Луиза Невельсон, которой уже было под 60, изобрела метод «ассамбляжа» – коллажа в пространстве.

На Рождество того года к ней пришел друг с ящиком ликера. Рассмотрев ящик, Луиза поняла, что он может стать частью скульптуры. Она наполнила его деревянными предметами, покрасила в черный, а сверху поставила еще ящик. И еще. В итоге получился сложный рельеф – ни на что не похожий и одновременно напоминающий резьбу на гробницах индейцев древней Мексики.

Каждый вечер Луиза Невельсон теперь выезжала на мусорку за сбором материала. В ход шли ножки стульев, сиденья унитазов, куски дерева. Она жила в районе Нью-Йорка, который называли «маленькой Италией» – Невельсон говорила, что соседи-мафиози помогали ей как могли: однажды пригнали к порогу целый грузовик балок – остатки сгоревшей неподалеку церкви. Странную женщину, которая ночами роется в помойках, итальянцы шутливо называли «крестной мамой».

Черный цвет преобладал в работах Луизы: она считала его аристократичным. Хотя в одежде предпочитала яркие цвета, за что драматург Эдвард Олби прозвал ее «птицей редкого оперения». Длинные накладные ресницы, диковинные шляпы, меха и многослойные наряды, из-под которых виднелись носки расшитых бисером туфель – Луиза Невельсон не только творила искусство, она сама стала искусством. В журнале Time ее прозвали помесью Екатерины Великой и нищенки. Луиза ответила, что создает картину всякий раз, когда одевается.

Монументальная работа «Небесный собор», на которую ушло больше десятка ящиков разной длины и глубины, заставила говорить о себе весь Нью-Йорк. Теперь Луизой Невельсон интересовались не только частные коллекционеры, но и музей современного искусства, пожелавший приобрести скульптуру. После ее покупки руководство музея пригласило художницу поучаствовать в сводной выставке «16 американцев». Невельсон представила инсталляцию «Свадебный пир»: белоснежную группу из колонн, стен и абстрактных фигур, изображающих торт, жениха и невесту. Критики писали: «В Америке появился новый большой скульптор, и он – женщина».

В 1964 году Невельсон создала скульптуру в память о жертвах Холокоста. Она назвала ее «Дань шести миллионам». Работа была выполнена в присущем ей стиле – стена черных ящиков, наполненных деревянной утварью. Каждый из ящиков символизировал загубленную жизнь.

В 1975 году Луиза создала серию работ, которой украсили внутренние помещения церкви святого Петра на Лексингтон-авеню. Когда репортер спросил у пастора, где это видано, чтобы еврейская художница работала над лютеранской церковью, пастор ответил: «Из ныне живущих американских скульпторов она – величайшая». Сама Невельсон говорила, что ее работы преодолевают все религиозные барьеры.

Она обожала Нью-Йорк и находила в нем свое вдохновение. Она одарила город целым рядом стальных скульптур – их и сегодня можно увидеть на улицах «Большого яблока». Одна из внучек скульпторши говорила, что при виде этих монументальных творений не могла даже вообразить, как с такой тяжестью работала ее престарелая бабушка. Но сама Луиза еще в 70-е дала ответ: «Я – рабочая лошадь. Люблю работать. И всегда любила».

Невельсон ушла из жизни в возрасте 88 лет в 1988 году. В одном из последних интервью ее спросили, кем бы она хотела быть в следующей жизни. Женщина, которая десятилетиями прокладывала путь к славе и шла наперекор всему миру, со смехом ответила: «Собой».