Белое солнце Мотыля

«Белое солнце пустыни» и «Звезда пленительного счастья» – фильмы, засмотренные нами до дыр. А снял эти советские хиты режиссёр Владимир Мотыль.

«Этот фильм поднял кинематограф на недосягаемую высоту», – сказал дважды Герой Советского Союза Алексей Леонов о работе Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни». И это действительно так: картина стала талисманом сначала советских, а потом и российских космонавтов. С 1973 года все экипажи смотрят ее перед стартом. Традиция живет по сей день, и ее переняли даже в США. Когда 1 августа 2025 года к Международной космической станции с мыса Канаверал отправился российско-американо-японский экипаж, его участники накануне вылета вместе смотрели легендарный фильм о приключениях красноармейца Сухова.

Помимо «Белого солнца пустыни», Владимир Мотыль снял еще две картины, которые уже несколько поколений зрителей знают наизусть: «Женя, Женечка и “катюша”» и «Звезда пленительного счастья». Примечательно, что все они рождались в муках – но не столько в творческих, сколько в бюрократических. «Звезду» пытались зарубить еще на этапе идеи. «Женечку» не хотели выпускать на экраны, а потом едва не сняли с проката. Ну, а исходный сценарий «Белого солнца» выглядел настолько плоско и беспомощно, что за него никто не хотел браться. Но все эти три всенародно любимых фильма все-таки сложились и дошли до зрителей благодаря упорству Владимира Мотыля – и его безграничной любви к кинематографу.

Маленький Володя Мотыль заболел кино еще до того, как научился читать и писать. Случилось это в Пермском крае – в небольшом городке Оса, куда сослали его мать. Отца Володи, слесаря минского завода «Коммунар» Якова Давыдовича Мотыля, обвинили в шпионской деятельности и отправили на Соловки, где он вскоре и погиб. Его жену Берту Левину спасло заступничество Антона Макаренко, с которым она работала. Поэтому срок заменили ссылкой и перевели на Урал. В родную Белоруссию ни сам Владимир Мотыль, ни его мать больше не вернулись. Это их спасло от гибели в гетто в годы нацистской оккупации: именно такая судьба постигла бабушку и дедушку режиссера.

Самым ярким событием в непростом ссыльном детстве Владимира Мотыля был приезд кинопередвижки. В Осу привозили самые популярные советские фильмы 1930-х: «Веселых ребят», «Чапаева», «Детство Горького», а также немые картины с Чарли Чаплином. «Эти фильмы настолько зачаровывали, настолько западали в душу, что уже в школьные годы я не думал ни о какой другой профессии – только о работе в кино», – делился в 2006 году в телепрограмме «Рожденные в СССР» Владимир Мотыль.

Неудивительно, что по окончании школы Мотыль решил поступать во ВГИК. В 17 лет он приехал в Москву и успешно прошел первые туры экзаменов в мастерскую Игоря Савченко – учителя Марлена Хуциева, Александра Алова, Владимира Наумова. Казалось, еще полшага – и вот она, мечта. Перед последним экзаменом в Москву с Урала приехала девушка, в которую Мотыль был по уши влюблен. Все время он посвящал ей и не уследил, что время и место последнего, решающего тура перенесли. И когда Мотыль пришел на экзамен, оказалось, что он уже состоялся.

За неимением лучшего Мотыль вернулся на Урал и поступил в Свердловское театральное училище. Он решил выучиться на театрального режиссера, а потом как-нибудь перейти в кино. Но это «как-нибудь» затянулось на десять лет. Мотыля с его дипломом брали только в театр и только за пределами Москвы и Ленинграда. Сначала его распределили в Нижний Тагил, потом он поработал в Свердловском драмтеатре. Далее последовал шаг вверх по карьерной лестнице – пост главного режиссера Свердловского ТЮЗа. Это выглядело огромным успехом, ведь Мотылю было всего 27 лет. В то же время и он сам, и окружающие понимали, что режиссер уперся в невидимый потолок и вряд ли поднимется выше.

Тогда Мотыль решил пойти ва-банк. Он бросил все – и попробовал начать все сначала. Он снова поехал в Москву с мыслью поступить в мастерскую Михаила Ромма. Но теперь Мотыль был уже не 17-летним выпускником школы, а сложившимся 30-летним режиссером с большим опытом. Таких педагоги брали неохотно: слишком много установок в голове у студента и слишком тяжело их менять. Тем не менее Ромм согласился встретиться с Мотылем, а когда его выслушал, посоветовал не тратить время на учебу. «Ромм дал мне путевку в жизнь, – вспоминал Мотыль. – Он сказал, что я уже и так все умею и что нужно просто браться за любую возможность, за первый сценарий, который подвернется, пусть даже самый плохой, и начинать работать».

Мотыль решил последовать совету Ромма, но пока вернулся в Свердловск и в том же 1957-м поступил на заочное отделение истфака Свердловского госуниверситета. Чтобы пробиваться дальше, ему требовалось хотя бы просто высшее образование, раз уж не было высшего режиссерского. А попутно он ждал ту самую возможность. Но подвернулась она только через несколько лет. Ею стал сценарий фильма «Ленин на Памире». Написал его Мирсаид Миршакар – признанный таджикский поэт и одновременно Председатель Верховного Совета Таджикистана.

Сценарий, по воспоминаниям Мотыля, был ужасен: море пафоса, картонные персонажи, беспомощный сюжет. От работы над этой картиной отказались все, кто мог: неудача в силу высокого поста сценариста означала бы конец карьеры, а сделать фильм удачным на таком материале не представлялось возможным. Но Мотыль решил рискнуть и пошел на хитрость: «Я рассыпался в комплиментах Миршакару, сказал, что он прекрасный поэт, и попросил разрешения сделать свой вариант сценария – немного доработать тут, добавить там. Он дал добро, после чего я пригласил детскую писательницу Инну Филимонову и попросил ее полностью переписать диалоги детей. Сюжет я придумал сам, причем он был полной противоположностью исходной версии Миршакара».

Картину приняли очень тепло и даже номинировали на Ленинскую премию. Правда, награду Мотыль в итоге не получил, зато ему присудили высшую государственную премию Таджикистана. На молодого режиссера обратили внимание. Нужно было срочно брать новый проект, пока не сошла волна предыдущего успеха. Как раз тогда Мотыль прочитал повесть Булата Окуджавы «Будь здоров, школяр». Так у него появилась идея снять фильм о войне – но не типичное масштабное полотно, а историю вчерашнего школьника, который оказался на фронте. Мотыль сам написал сценарий, показал его Окуджаве и предложил соавторство.

От этого сотрудничества Мотыля отговаривали все подряд, включая самого Окуджаву. Тот уже считался персоной нон-грата, и фильм с его именем было бы сложно выпустить не то что на экраны, но даже в производство. Так оно в итоге и вышло. Сначала режиссеру отказали на «Мосфильме». Картину взял «Ленфильм», но по распоряжению сверху съемки были приостановлены. Но Мотыль во время работы над «Детьми Памира» уже научился некоторым приемам общения с советскими чиновниками. Он пригрозил написать жалобу в ЦК КПСС, и производство снова запустили.

Сложности на этом не закончились. Когда картина была готова, ее выпустили в прокат с очень большим скрипом. Работу показывали исключительно на заштатных экранах: в третьеразрядных провинциальных кинотеатрах и сельских клубах. Дальше – больше: фильм признали вредным и решили вообще снять с проката. «Мне заявили, что с кино я могу попрощаться, потому что я оскорбил великую войну и великую трагедию какими-то там шуточками и смешочками», – рассказывал режиссер.

Мотыль снова рискнул: он написал письмо лично Алексею Косыгину. В то время он возглавлял Совет Министров СССР и пытался проводить экономические реформы, внедряя хозрасчет. На это и был расчет Мотыля. Он писал, что картина приносит прибыль, за билетами стоят очереди – это действительно было так, а ее показывают на задворках, упуская выгоду для советской экономики. Расчет оказался верным. Правда, Косыгину картина не понравилась и показалась чепухой. Однако он рассудил, что фильм пользуется успехом и приносит деньги, а значит, пусть себе идет.

В отличие от председателя Совмина, картину высоко оценил Павел Чухрай. Посмотрев фильм, он пригласил Мотыля в свою экспериментальную творческую киностудию. Ее существование стало возможным в том числе благодаря упомянутому Косыгину. Студия работала на принципах самоокупаемости и хозрасчета, что давало определенную степень свободы. Почти все ее фильмы стали хитами, в их числе «Иван Васильевич меняет профессию», «Афоня», «Табор уходит в небо» и многие другие.

Чухрай предложил Мотылю снять фильм под рабочим названием «Басмачи». Сценарий писался для Андрея Кончаловского, но тот прочитал его и забраковал. Точно так же поступили еще несколько режиссеров, включая Андрея Тарковского. Мотыль был с ними солидарен и тоже хотел сказать нет: «Там была очень скучная и прямолинейная история про солдата и гарем. Вот басмач бросил свой гарем, вот красноармеец его через пустыню вел и довел. Конец. Абсолютно плоский сюжет».

Тем не менее Мотыль вспомнил совет Ромма браться за любые предложения и все-таки согласился, но с условием, что ему позволят переработать сценарий. Чухрай не возражал, авторы сценария тоже. Режиссер сохранил основную канву, но добавил новые грани. Он ввел роль таможенника Верещагина и легендарную трагическую сцену с его участием. Он придумал Катерину Матвеевну и письма к ней. Изменилось и название: перебрали несколько вариантов, пока не остановились на «Белом солнце пустыни». Мотыль поменял даже образ самого Сухова. «Мне нужно, чтобы это был не просто солдат, который делает добрые дела. Мне нужно, чтобы он шел навстречу своей любви. И вот он к ней идет, но поскольку в его помощи нуждаются очень многие, то, скорее всего, так никогда и не дойдет».

Путь самого фильма к зрителю был ничуть не проще пути Сухова к своей любви. Во время съемок обнаружился перерасход средств, при том что картина была готова только на две трети. Мотыля обвинили в растрате и чуть было не заменили другим режиссером. Студия уже собиралась закрыть проект, но воспрепятствовало Министерство финансов. Было уже потрачено 300 000 рублей. Чиновники решили, что разумнее выписать дополнительные деньги и закончить фильм, чем списывать такую огромную сумму.

Когда картина была готова, ее забраковал директор «Мосфильма», назвав сырой и некачественной. Все шло к тому, что фильм положат на полку. Спас его лично Брежнев. По традиции тех лет высшее партийное руководство отсматривало все кинематографические новинки – наши и зарубежные – на закрытых показах у себя на даче. К 7 ноября 1969 года Брежневу должны были прислать новые американские вестерны, которые генсек обожал. Однако фильмы не успели вовремя доставить из Америки. И тогда в Госкино вспомнили про «Белое солнце пустыни» и представили его Брежневу как «наш ответ Западу».

Генсек пришел в восторг. Сразу после просмотра он лично позвонил Алексею Романову, председателю Госкино, и поблагодарил за отличную работу. Брежнев поинтересовался, почему такой прекрасный фильм до сих пор не в прокате, ведь его должны увидеть советские люди по всей стране. В него внесли пару-тройку цензурных правок – например, смягчили беспробудное пьянство Верещагина и убрали сцену с оголенными ногами Катерины Матвеевны. Но все это были сущие мелочи, и Мотыль не стал возражать.

Поскольку приемная комиссия изначально фильм зарубила, ему присвоили вторую, а не первую прокатную категорию. От категории зависел тираж фильма, а также количество и качество экранов, на которых он шел. Но несмотря на вторую категорию, в 1970 году «Белое солнце пустыни» заняло второе место по прокатным показателям: его посмотрели 50 миллионов зрителей.

Этот успех наконец-то позволил Мотылю взяться за съемки картины, идею которой он придумал сам и вынашивал уже давно. Это была история о декабристах, а точнее – декабриста Ивана Анненкова и француженки Полины Гёбль. На идею Мотыля натолкнула история его родителей. «Когда отца отправляли на Соловки, он бежал на вокзал, чтобы последний раз проститься с мамой, – вспоминал режиссер. – А мама в это время рыдала в поезде, отправляясь на Урал. Этот рассказ матери и навеял ту самую сцену, где Полина Гёбль бежит по грязи за повозкой, в которой Анненкова увозят на каторгу». Сценарий написал сам Мотыль, развив эту идею и добавив к ней еще несколько сюжетных линий.

И вновь Мотылю пришлось преодолевать многочисленные препоны. Разрешение на съемки удалось получить благодаря связям журналиста Олега Осетинского, который стал соавтором сценария. После этого режиссеру вдвое урезали бюджет в надежде, что он сам после этого откажется от затеи. Мотыль не отказался и снимал как мог – позднее ему все-таки выделили дополнительные средства из фондов «Ленфильма». Страдания окупились сторицей: только в первый год фильм посмотрели 40 миллионов зрителей, а никому не известный молодой актер Игорь Костолевский после премьеры в одночасье стал звездой.

Последующие работы Мотыля, хоть и не уступали по творческой силе трем его главным хитам, такого прокатного успеха уже не имели. Особенно тяжело ему стало работать в период перестройки и в постсоветскую эпоху. Он ловко научился обходить советские бюрократические препоны, но в новой реальности, где ценность фильма выражалась в первую очередь в деньгах, освоиться не сумел. Свою последнюю картину, «Багровый цвет снегопада», он так и не увидел. Мотыль закончил фильм в 2009 году, но еще три года работа пролежала на полке, прежде чем ее показали по телевидению. Режиссер не дожил до этого дня – он скончался 21 февраля 2010 года в возрасте 82 лет.