Еврей земли венгерской

Сегодня в Будапеште в возрасте 86 лет скончался великий еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе Имре Кертес – узник Бухенвальда и Освенцима, неспешным монотонным слогом, сухим, бесстрастным языком повествовавший обо всём том ужасе, который обрушил на нас XX век, спалённый в печах бесконечного Холокоста.

Он родился в 1929 году в Будапеште в небогатой, но образованной и уже во многом светской еврейской семье. «Встречая субботу, моя бабушка зажигала свечи, но фамилию они с дедом изменили на венгерский лад, – вспоминал Кертес в своей нобелевской речи. – Для них было естественным считать себя евреями по вере, но венграми во всем остальном».

С серьезными ограничениями и дискриминацией венгерское еврейство столкнулось лишь в 1920-х годах, после утверждения режима диктатора Хорти. В 30-х Миклош Хорти стал союзником Гитлера, однако массовых антисемитских гонений и погромов он все же не допускал, ограничившись введением максимальной процентной нормы евреев в университетах и запретом для них на престижные профессии. Черный час для венгерских евреев настал в 1944 году, когда правительство «умеренного» Хорти, видя успехи советской армии по освобождению Европы, объявило о перемирии с СССР. После это в Будапеште высадился отряд СС во главе с Отто Скорцени, который отстранил Хорти от власти и передал ее более радикально и прогермански настроенному венгерскому фашисту Ференцу Салаши. Вермахт спешно оккупировал Венгрию, и из Будапешта потянулись эшелоны в Освенцим. Туда в 1944-м и попал 14-летний Имре Кертес.

Процесс сортировки заключенных перед рампой в Освенцим, которую проводил печально знаменитый доктор Менгеле, описанный Кертесом в романе «Без судьбы», по праву можно считать одной из самых сильных сцен в мировой литературе о Холокосте:
«Сам медосмотр вообще-то занимал приблизительно две-три секунды. Передо мной шел Мошкович, однако врач сразу направил его – подкрепив кивок еще и вытянутым пальцем – в другую сторону. Я еще слышал, как Мошкович пытался объяснять: “Арбайтен… Зексцен…”, но откуда-то сбоку за ним вытянулась рука, и я шагнул на его место… Одной рукой, коснувшейся моего лица, врач подтолкнул меня налево, через дорогу, к тем, кто был признан годным к работе, а второй рукой еще и махнул в том же направлении. Ребята уже ждали меня, смеясь от радости. И лишь увидев эти сияющие лица, я, пожалуй, осознал по-настоящему ту разницу, что действительно отделяла нашу группу от той, другой: на нашей стороне был успех, если я правильно чувствовал».

В книге поражает спокойный, неспешный, монотонный слог рассказчика, которым повествуется, по сути, о жутких вещах. Кертес не смакует ужасы концлагерей и Холокоста, он описывает жизнь и смерть в Освенциме и Бухенвальде сухим, бесстрастным языком. Чудом выбравшись из ада, 15-летний Имре возвращается домой, в Венгрию. Уже в Будапеште он сел у вокзала в трамвай, который должен довезти его до родной улицы, и разговорился со случайным попутчиком. Этому разговору посвящены последние абзацы его романа «Без судьбы»:
«– Ты из Германии едешь, сынок? – спросил он.
– Да.
– Из концлагеря?
– Само собой.
– Из которого же?
–- Из Бухенвальда.
Да-да, он о таком слышал, знает, “это тоже один из кругов нацистского ада” – так он выразился.
– Откуда же тебя забрали?
– Из Будапешта.
– И сколько времени ты там провел?
– Год.
– Много ты повидал, должно быть, сынок, много всяких ужасов, – сказал он; я ничего не ответил. – Ну, ничего, – продолжал он, – главное, что всё кончилось, всё позади».

Однако нацистская диктатура была не последним и не единственным испытанием в жизни Кертеса: в послевоенной Венгрии он столкнулся с диктаторским сталинистским режимом Матиаса Ракоши, а затем, после подавления восстания 1956-го, с более мягким, но все же авторитарным правлением Яноша Кадара, превратившего Венгрию, согласно известной шутке, в «самый веселый барак социалистического лагеря».

Событиям Будапештского восстания 1956-го посвящена повесть «Английский флаг» – первое произведение Кертеса, опубликованное на русском языке еще до присуждения ему Нобелевской премии, последовавшего только в 2002 году. Весьма символично, что главным символом этой повести становится автомобиль с британским флагом, под аплодисменты толпы проезжающий по охваченному восстанием Будапешту накануне введения в Венгрию советских танков. Естественно, что публикация романа на русском языке стала возможной только благодаря «перестройке». А британский флаг, вероятно, можно трактовать как символ западной цивилизации, свободы и в то же время закона, но также и как знак предательства и невоплощенных надежд – ведь Венгрии в 1956 году Запад так и не помог, как потом не помог Чехословакии в 1968-м и Украине в 2014-м.

В начале 50-х годов в ходе борьбы «за прямоту партийной линии» Кертес был уволен из Világosság – одной из центральных венгерских газет. С тех пор он перешел на «вольные хлеба», официально нигде не работал, но постоянно писал, в том числе юмористические пьесы и либретто для мюзиклов, а также занимался переводами с немецкого, главным образом – Ницше, Фрейда, Шницлера и средневековых авторов, которые вкупе оказали фундаментальное влияние на творчество Кертеса.

Широкую известность, сначала в Германии, а потом во всём мире, он обрёл только в начале 1990-х, когда его произведения были переведены на немецкий язык. В 2001-м Кертес поселился в Берлине, а год спустя был объявлен первым венгероязычным литератором, удостоенным Нобелевской премии по литературе. «За творчество, в котором хрупкость личности противопоставлена варварскому деспотизму истории» – так было сказано в решении Нобелевского комитета.

Следующее десятилетие Кертес прожил в Германии, которую, похоже, искреннее полюбил или – просто свыкся. «Я могу влиять на человеческие души прежде всего там, где Холокост равнозначен трагедии человека, – говорил Кертес. – В Германии мне повезло выполнить миссию, которая не удалась на родине. Именно в Германии Холокост рассматривается как незаживающая рана европейской культуры».

Писатель был дважды женат, но потомства не оставил. В своем философском эссе «Кадиш по нерожденному ребенку» он объясняет, почему отказывается иметь детей в мире, где возможен Освенцим. Да и по характеру Кертес был замкнутым и в чем-то даже суеверным человеком. Как он сам объяснял, свою главную книгу он назвал «Без судьбы» в том числе из опасения, как бы не сглазить.

Три года назад, когда у писателя диагностировали болезнь Паркинсона, он покинул Берлин и вернулся в родной Будапешт. В своих выступлениях последних лет он часто критиковал явление, которое назвал «индустрией Холокоста»: «На различных мемориальных мероприятиях часто можно увидеть бывших узников концлагерей, одетых в полосатые робы. На мой взгляд – это просто смешно, я лично всегда дистанцировался от всего этого. Культ Холокоста в последнее время кажется мне в большей степени способом манипулировать массами, нежели выражением почтения к памяти погибших». Многим это высказывание покажется антисемитским, льющим воду на мельницу отрицателей Холокоста, но кто как не Имре Кертес, прошедший ужасы Освенцима и Бухенвальда, имел на него право.