Еврейский архитектор Сталина

Он проложил себе талантом путь в Италию – строил в Риме и Тоскане, жил на вилле с красавицей-женой, русской княжной. А потом вдруг выдумал легенду о пролетарском происхождении и вернулся в Союз. Здесь был масштаб – Дом на набережной, «Рабочий и колхозница», проекты главного здания МГУ и Дворца Советов на месте храма Христа Спасителя. Но были и расстрельные списки – в них архитектор Борис Иофан попадал 10 раз, но каждый раз чудом спасался.

В 1924 году в Италию на лечение после перенесенного инсульта приехал председатель Совнаркома Алексей Рыков с женой. Ограничиваться одними процедурами он, естественно, не желал – хотел увидеть все достопримечательности Рима, Венеции, Милана и прочих культурных центров родины Данте Алигьери. Вопрос времяпрепровождения высокопоставленной четы был предметом головной боли советского посольства, сотрудники которого даже не рассматривались в качестве гидов по стране. Ведь отдых Рыкова должен был пройти в веселой и непринужденной обстановке, а позволить себе расслабиться в присутствии второго в Советах человека после Ленина дипломаты просто не могли. Так что решили просто найти местную семейную пару, свободно владевшую русским языком, а также политически верно подкованную.

Выбор пал на семью молодого архитектора, выходца из России, состоявшего вместе с женой в Коммунистической партии Италии. Чета Рыковых, весело проводя время, прониклась симпатией к этой семейной паре и взяла над ними «шефство». Но между песнями и плясками не забывал Алексей Рыков рассказывать и о том, что делается в России. Страна, по его словам, остро нуждалась в архитекторах. Так что, пообещав полную творческую свободу и поддержку, Рыков предложил новому знакомому переехать в Москву и строить дома будущего.

Борис Михайлович Иофан, к которому и адресовалось предложение, был совершенно не против. Имуществом в Италии он был не обременен, единственное, что скопил за десять лет пребывания в ней – весомую библиотеку, которую недавно продал, отправив все деньги голодающим детям Поволжья. Другое дело его жена Ольга Сассо-Руффо – дочь итальянского герцога и русской княжны, имевшая в Италии титул и положение. Ей было, что терять, а без нее он бы не поехал. Но на вопрос, поедет ли она с ним, Ольга ответила согласием. Возможные трудности и неустроенность ее не пугали. Комфорт и богатство, доставшиеся ей по наследству, она даже несколько презирала, мечтая открыть бесплатную школу для бедных детей. К тому же оба они, наблюдая за революцией в России с итальянских берегов, искренне верили, что именно в Стране Советов и возникнет счастливая жизнь, своеобразная страна Солнца, помогать строить которую они сочли за честь. Так в 1924 году и возвратился на родину Борис Иофан, которому было суждено стать одной из самых значительных фигур в советской архитектуре.

Борис Иофан родился в апреле 1891 года в Одессе в небогатой еврейской семье, глава которой работал швейцаром и берег каждую копейку, откладывая сыновьям на образование. Мальчиком Иофан мечтал стать живописцем, с детства увлекался рисованием и поступил в 12 лет на живописное отделение художественного училища. Однако в скором времени по примеру своего старшего брата он перешел на архитектурное отделение, которое и закончил в 1911 году, получив профессию техника-архитектора. Отбыв военную службу, он отправился в Петербург, где работал помощником у ряда известных архитекторов и своего брата Дмитрия. Последний и подтолкнул его к дальнейшему обучению в Италии, спонсировав все сопутствовавшие расходы. Так в 1914 году Иофан оказался в Италии, в которой пробыл 10 лет. Окончание художественного училища дало ему право поступить сразу на третий курс Высшего института изящных искусств в Риме, который он успешно закончил в 1916 году. Начав работать самостоятельно, Иофан строил в Риме, Аквилье, Тиволи, Тоскане, вдохновляясь искусством итальянских зодчих.

В 1916-м он работал над проектами монументального кладбища и ряда небольших вилл в Нарни, где поселился в комнате с полупансионом на вилле, принадлежавшей тогда еще ему неизвестной Ольге Сассо-Руффо. Правда, продуктивно работать на вилле не получалось – Борис Михайлович часто отвлекался, глядя в окно комнаты на хозяйку виллы, зеленоглазую красавицу, в которую он влюбился чуть ли не с первого взгляда. Оказалось, что Ольга – дочь итальянского герцога Фабрицио Сассо-Руффо и русской княжны Натальи Александровны Мещерской. Ольга до этого уже была замужем за Борисом Огаревым, внучатым племянником друга Герцена, Николая Огарева. Они венчались в 1908 году в Санкт-Петербурге, а после рождения двоих детей перебрались в Париж, где разгульная жизнь мужа привела к разводу. Забрав детей, Ольга переехала на свою итальянскую виллу, мечтая открыть в ее стенах бесплатную школу для бедных детей. В скором времени Ольга и Борис уже знали друг о друге все, и взгляды их во многом совпадали. К тому же их объединяла любовь к искусству – совместные поездки по изучению архитектурных ансамблей в окрестностях Рима и Тоскане окончательно сблизили их. В 1918-м они стали семьей, а через шесть лет переехали в Советский Союз строить новую жизнь и новую социалистическую архитектуру.

Рыков свое обещание сдержал – у Иофана в Москве сразу появились заказы. Первым жилым комплексом, построенным в Москве, стали дома на Русаковской улице. Вскоре Иофан возглавил и крупнейшую стройку в Москве – дом правительства на улице Серафимовича, известный ныне как Дом на набережной. После завершения его строительства зодчий был с головой погружен в новый проект – Дворец Советов на месте снесенного храма Христа Спасителя, который, по задумке, должен был затмить собой все созданные до этого творения рук человеческих. По утвержденному в 1934 году проекту, составленному Иофаном, Дворец Советов должен был представлять собой 420-метровую многоярусную башню, венчала бы которую грандиозная 80-метровая статуя Ленина. Строительство было начато в 1937-м – к 41-му были закончены фундаменты высотной части постройки, началась установка стального каркаса. И тут началась война. Стальные конструкции пришлось демонтировать и направить на нужды фронта. Когда же война завершилась, помпезность громадной стройки отошла на второй план – необходимо было восстанавливать страну. После нескольких изменений, уменьшивших размах проекта, он был закрыт. Тем не менее все послевоенные высотки появились в Москве именно благодаря этому невоплощенному объекту – они проектировались с целью архитектурной поддержки задуманного Дворца Советов.

Одним из таких спутников так и не появившегося дворца было здание МГУ, проект которого также разработал Иофан. Точнее, он разработал первоначальный план, по которому здание должно было быть гостиницей над самой бровкой Москвы-реки, у самого края Воробьевых гор. Такое решение не понравилось Сталину, но Иофан продолжал упорно его отстаивать. Иофана отстранили от проекта, передав все другому коллективу архитекторов. И хотя позже здание было построено практически в задуманном Иофаном виде, спор со Сталиным ни к чему хорошему не привел. Ему просто перестали давать заказы.

А ведь создание величественных сооружений и было основной целью Иофана, ради которой он и приехал в СССР. Вспомнить хотя бы поразивший весь мир своей мощью павильон СССР на Международной выставке в Париже 1937 года, построенный по проекту Бориса Иофана. Скульптура Мухиной «Рабочий и колхозница», венчавшая целостность композиции, тоже была выполнена по рисунку Иофана. Не меньший успех имел и построенный Иофаном павильон СССР на Всемирной выставке 1939 года в Нью-Йорке.

И тем не менее он в итоге оказался не удел. Нет, конечно, у мастера были новые стройки, к примеру – жилой комплекс на Щербаковской улице, Институт физкультуры в Измайлове, Институт нефти им. Губкина и ряд других, но это был уже совсем другой масштаб, гораздо более мелкий. Иофан очень из-за этого переживал. Неизвестно, к чему могло бы привести душевное состояние мастера, если бы не его жена, всецело и во всем поддерживавшая мужа. «Есть люди, которые не занимаются непосредственно творческой работой, по их проектам не сооружаются дома, они не делают открытий в науке, но у них есть замечательный талант строить жизнь других, создавать атмосферу для большой творческой работы. Таким талантом обладала Ольга Фабрициевна…» –вспоминал о жене Борис Михайлович.

Приехав в Союз вслед за мужем, Ольга первоначально решила работать, считая, что может быть полезна новой власти своим знанием четырех иностранных языков. Она устроилась секретарем в одно из ведомственных учреждений НКВД. Но увидев вокруг себя затравленных людей, одним из главных занятий которых было писать доносы друг на друга, Ольга решила все-таки сидеть дома. Жили они в том самом доме ЦИК и СНК СССР на Берсеневской набережной, который построил Иофан.

Дом на набережной стал, пожалуй, крупнейшим реализованным замыслом архитектора. Ничего подобного до этого Москва не видела. Масштаб сооружения просто потрясал современников. Четыре года стройки явили городу 505-квартирного гиганта, поднимавшегося на высоту 10–12 этажей. Дом стал крупнейшим жилым зданием Москвы и считался небоскребом. Мрачно-серые стены создавали впечатление несокрушимой мощи, ассоциировавшейся с могуществом власти. Жильцами дома, впрочем, как раз и являлись люди, имевшие к власти самое непосредственное отношение. И сотни из них, признанные «врагами народа», погибли в годы репрессий. Поражает и число «самоубийств» не дожидавшихся, когда за ними придут ночью. Да и сам Иофан не раз попадал в расстрельные списки, представляемые на одобрение Сталину. Но каждый раз его вычеркивали из них. Позже семья архитектора объяснит это неизмеримой силой любви Ольги Фабрициевны к Борису Михайловичу, которая словно оберегала его.

Лишь однажды Ольга спросила, что он думает по поводу ареста друга их семьи, Алексея Рыкова. Иофан же в ответ перевел разговор к обсуждению колонн планируемого им Дворца Советов. Судя по записям Ольги, она не меньше мужа переживала его отстранение от работы над значимыми объектами. Она ставила это в укор себе, так как считала, что легенда о ее пролетарском происхождении провалилась и о ее голубой крови стало известно. Но страхами своими она никогда не делилась с мужем, создавая в доме атмосферу, в которой ее гений мог творить свои шедевры. Она умерла раньше него на 15 лет – на сердце Ольги Фабрициевны обнаружили более десятка рубцов от перенесенных микроинфарктов. Бориса Иофана смерть настигла в марте 1976 года в санатории «Барвиха», построенном по его же проекту – он умер за чертежной доской с эскизом реконструкции пьедестала скульптуры «Рабочий и колхозница».