Еврейский снайпер великой войны

С детства охотясь за значком «Юный Ворошиловский стрелок», на фронте он стал первоклассным снайпером. После же войны споткнулся о «пятый пункт», но всё равно гордился победой, лишь стал детальнее изучать истории евреев, прошедших через войну. В итоге Рэм Альтшуллер возглавил Центр-Мемориал жертвам Холокоста в Санкт-Петербурге.

С детства Рэм Альтшуллер мечтал получить значок «Юный Ворошиловский стрелок». В пионерском лагере под Лугой, городком неподалёку от Питера, где он отдыхал как-то летом в середине 1930-х годов, стрельбой с детьми занимался пожилой военрук. За значок нужно было выбить из мелкокалиберной винтовки 40 очков из 50. Не получалось, а хотелось так, что дух захватывало. Военные регулярно приходили в школу в Новоржеве, где он учился. Рассказывали о службе в Красной армии, показывали плакаты со схемами танков и самолётов, объясняли, для чего собирать металлолом и почему это так важно. Война была уже рядом, но прямо никто о ней не говорил, тем более что официально в то время Советский Союз дружил с Германией. Готовность к войне всё равно считывалась со всех умолчаний: каждому мальчику придёт время стать мужчиной и защитить свою страну, умереть за неё – большая честь. Торжественное и тревожное чувство нарастало само по себе.

Его отец был военным, которого к началу 40-х перевели служить в Ленинград. Летом 1941 года Рэм с матерью отдыхали в Пскове у бабушки, там и застало их объявление о немецком наступлении. «Я бы соврал, если бы сказал, что в тот момент понял, какое несчастье грядёт…» – написал Рэм Альтшуллер. Уже через несколько дней до него донеслось известие о первых жертвах. Псков бомбили со 2 июля, знакомые парни из числа новобранцев отправились защищать местный гражданский аэродром, и никто из них не вернулся. А уж по дороге из Пскова в Ленинград война приблизила своё лицо – оно было в смоге пожаров после бомбёжек, воронках, разбитых машинах вдоль дорог.

Ему только исполнилось 15 лет, и он мечтал попасть на фронт. В эвакуацию мать увезла его на Урал, в Перми он устроился в трест «Уралзолото». Сначала стоял на конвейере, потом работал в забое и возил руду в вагонетках. Предприятие было военизированным, потому Рэму выдали «бронь», которая сильно мешала его боевым планам. Два первых побега закончились принудительным возвращением к матери. Когда в 1943 году блокада Ленинграда была прорвана, он узнал, что организации, занимающейся доставкой продуктов в город, нужны водители. Правами он к тому времени уже обзавёлся, потому на работу его приняли быстро, и вместе с матерью они уехали обратно в Ленинград. Работая недолго в тресте «Ленвод», он дважды пытался снять с себя «бронь», для чего ходил в канцелярию, и оба раза его заявления волею офицера из канцелярии оказывались в корзине с мусором.

А тут однажды в продуктовом пайке выдали водку – две бутылки. Сам он в то время ещё не пил, но знал, что водка – магическая валюта. Рассовал по карманам бутылки и пешком пошёл в Белоостров. От первого встречного военного патруля он, наученный предыдущими неудачами, отделался слезами и жалобной историей про погибшую семью, а у второго на водку обменял указание маршрута до ближайшего сборного пункта. И после нескольких незначительных злоключений в итоге таки стал рядовым 129-го Гвардейского ленинградского стрелкового полка, 45-й Гвардейской ордена Ленина Краснознамённой красносельской стрелковой дивизии, 30-го Гвардейского ленинградского стрелкового корпуса, которым командовал генерал Симоняк. Выдали ему обмундирование, ППШ с диском и выписали красноармейскую книжку. Даже один раз вывезли на стрельбы.

Через неделю на пункте появился офицер, собиравший бойцов на курсы снайперов. Альтшуллер сделал шаг вперёд из строя, вызвавшись первым на его призыв: «Я вообще был о себе высокого мнения и считал, что с моим приходом в Великой Отечественной войне произошел коренной перелом». С тем и пошли боевые учения. Теория чередовалась с практикой, стреляли сначала на 100 метров, потом на 200, потом по максимуму на 400; маскировка, передвижение, выбор исходной позиции, запасной. Днем курсанты пристреливались, а ночью их учили распознавать мишени в темноте: в экипировке немцев всегда присутствовал фонарик для проходов по лесу в ночи, и важно было научиться просчитывать цель по отношению к источнику света – та ещё задачка. Работать учили парами, Рэму досталась дородная сибирячка из Томска Соня Парфёнова. Ему предстояло стрелять, ей – прикрывать его. Когда их представили друг другу, она посмотрела на щуплого Рэма с нескрываемым сожалением – не только из-за его телосложения, оно как раз было вполне снайперским. К тому времени Соня уже потеряла двух напарников.

А дальше была война, в которой романтики оказалось несравнимо меньше, чем мяса и грязи. В своих воспоминаниях многие истории он начинал словами: «Был ещё такой эпизод». Как-то их батальон ворвался в эстонский городишко Йогева, где вдоль одной из окраин протянулись немецкие окопы. Не успели толком расположиться на месте, как услышали в свой адрес пулемётное приветствие немецкого МГ-34. «Чё уши развесил? Снимай его!» – услышал Рэм окрик взводного. Он развернулся, выстрелил раз, два – и МГ-34 замолк. Тут налетели советские штурмовики, кто-то из полевых командиров выстрелил из ракетницы в сторону расположения немцев, а те не растерялись и запустили ракетницу того же цвета в красноармейцев, попутав цели самолётам. Штурмовики развернулись и дважды прошлись слепым огнем по своим. Рэм к тому времени много войны уже видел, даром что чуть больше года прошло. Под тем ошибочным налётом у него на глазах санитару оторвало левую щеку, а тот улыбался правой: ранение давало возможность уйти в тыл, подальше от этой героической мясорубки.

Дальше немцы двинулись в атаку на советские миномёты, как киборги, шли на окоп, где был Рэм, палили с ходу из автоматов от живота, приближались, прыгали в окоп – «лопатки сапёрные, хрип, стрельба в упор…» За сорок следующих минут наши провели семь контратак. В одной из них, когда немцы давали назад, один из их офицеров упал на землю и пополз, вопреки отступающим, к русскому пулемёту. Из окопа никак не получалось достать, Рэм с винтовкой стал искать его на поле, увидел, залёг, и всё не получалось прицелиться толком, попал лишь с четвёртого раза, да и то – задел. Немец выпрямился во весь рост, и тут его ребята из окопа уложили окончательно. Следом ожил тот самый пулемёт, который Рэм, как он думал, загасил в самом начале схватки, – взводный снова стал орать, чтобы он его успокоил. Пулемёт стрелял из единственного стоявшего по флангу дома и после двух выстрелов наконец замолчал. Но тут же раздался взрыв, оглушивший Рэма и лишивший сознания. Пока за ним полз санитар, его прикрывала Соня. Ей самой в том бою пуля попала в ключицу, отчего рука навсегда осталась парализованной.

Он воевал на Карельском перешейке от Белоострова до Выборга, советско-финскую войну закончил в Светогорске, который тогда назывался Энсо, а дальше двинулся в сторону Польши. Перед скорой победой где-то возле Гданьска предстояло освободить мирных жителей из захваченного немцами трёхэтажного дома. Их пулемёты стояли в подвале и на чердаке и били по красноармейцам, на первом и третьем этаже были заперты мирные поляки, а со второго немцы расстреливали всё вокруг. Командир послал Альтшуллера и его товарища Данилина, до них в дом уже не смогли пробраться три пары солдат. Рэму с напарником тоже не повезло – напарник сгорел у него на глазах, а Рэма вынесло взрывной волной, и он очнулся только в госпитале. Как в кино – возле кровати сидела красивая девушка и гладила его по голове.

Он заслужил все свои медали и как смог залечил свои раны к победе. Дальше ушел служить на флот, откуда демобилизовался в звании капитана 1-го ранга. Спотыкаясь о «пятый пункт», таки поступил в Герценовский университет и окончил его, получив учёную степень. Всё равно гордился победой и был уверен, что если бы не советские воины, политическая карта мира изменилась бы навсегда, а евреи и славяне перестали бы существовать. Впрочем, история не любит сослагательного наклонения.

С началом перестройки он стал интересоваться судьбой европейских евреев, ездил в Швецию, Данию и Финляндию, собирал материалы о судьбе общин, копался в архивах, встречался с сослуживцами и бывшими противниками, а в 1999 году стал учредителем Санкт-Петербургского Центра-Мемориала ШОА (Катастрофа).

Как-то в синагоге в Хельсинки на встрече ветеранов его усадили перед старым евреем. Разговорились и выяснилось, что дрались они в одних и тех же боях. Где-то поперёк разговора его визави расплакался, Рэм не удивился, но услышал его слова и чуть не расплакался сам: «Мы с тобой могли прикончить нашу фамилию. Я тоже был снайпером, меня зовут Соломон Альтшуллер». Нет, не родственник, просто однофамилец – вот так чёртово совпадение. Соломон Альтшуллер воевал под Выборгом на стороне финнов.