Скрипки Холокоста

Мусе Пинкензону было 11, Бруно Апицу – 37 лет. Они жили в разных странах и подвергались гонениям со стороны нацистов по разным причинам, но главную партию в судьбах обоих сыграла скрипка. Одного героя она погубила, другому – спасла жизнь.

Абрам Пинкензон ничем не отличался от других 11-летних мальчиков, росших в приличных семьях: он был прилежным ребенком, хорошо учился и обожал свою скрипку. В небольшом городе Бельцы, где жили Пинкензоны, о них говорили с почтением: отец семейства Владимир Борисович был потомственным врачом. Родители думали, что и Абрам, которого дома ласково звали Мусей, посвятит свою жизнь медицине, но мальчик увлекся музыкой.

Абрам впервые взял инструмент в руки в четыре года. Учеником он оказался способным, и преподаватель, видя усердие и впечатляющие результаты Муси, занимался с ним больше, чем с другими детьми. Долгое время ребенок разучивал пьесы на инструменте учителя, но в восемь лет получил от родителей в подарок собственную скрипку. С тех пор Муся не расставался с ней ни на минуту, даже носил с собой в школу.

В 1941 году Владимира Пинкензона направили в военный госпиталь в станицу Усть-Лабинскую, и вся семья, включая бабушку и дедушку, спешно стала собираться в дорогу. В то время как мама с растерянным видом решала, какие вещи взять, а какие оставить, Муся ни секунды не колебался и взял самое, на его взгляд, необходимое – скрипку и папку с нотами. Поезд добирался почти три недели, к концу вынужденного путешествия и Абрам, и его родственники едва стояли на ногах. Но когда состав наконец прибыл к месту назначения, мальчик искренне поверил, что худшее позади.

Пинкензоны, как и другие переселенцы, получили комнату в доме одного из местных жителей. Несмотря на усталость и трехнедельный недосып, Владимир Борисович сразу по прибытии отправился в госпиталь: хирург понимал, что пара часов его отдыха могут стоить жизни нескольким раненым. С того дня отец появлялся дома крайне редко: он постоянно пропадал на работе. Муся тоже без дела не сидел – учился, а вечерами приходил к отцу на работу и играл на скрипке для раненых солдат и медсестер.

В августе 1942 года Усть-Лабинскую оккупировали немцы. Солдаты вражеской армии расселялись по домам станичников, резали хозяйский скот, а всех, кто имел неосторожность косо посмотреть, избивали. Явились они однажды и в операционную Владимира Пинкензона, бесцеремонно приказав обследовать их раненого офицера. Хирург ответил, что он должен доделать операцию, но нацисты лишь посмеялись: «Этому пациенту все равно не жить».

На следующий день немцы пришли уже не в госпиталь, а домой к Пинкензонам. Несколько раз они предлагали врачу работу, обещали не трогать его семью, но тот был непреклонен. В итоге его арестовали, а следом забрали и жену, и маленького сына, который даже в такой момент не пожелал расстаться со скрипкой – ее он пронес с собой каким-то чудом, поскольку у пленников отнимали все. Арестантов отводили в импровизированную тюрьму – здание с толстыми стенами и небольшими комнатками. Пинкензонов поместили в одну из них – там уже находились около десяти человек. Муся не знал, сколько времени прошло, но однажды дверь открылась, и немецкий солдат, присвистнув, махнул головой: «На выход!»

Вместе с простыми жителями, которых согнали со всей станицы, Пинкензонов привели на берег Кубани. Когда людей построили в шеренгу, Владимир Борисович не выдержал – стал просить офицеров вермахта не убивать его сына. Понимая, что нацистов вряд ли тронет возраст ребенка, Владимир стал объяснять: «Мой мальчик – талантливый музыкант, вундеркинд, ему стоит сохранить жизнь!» Тогда один из немцев велел Мусе сыграть что-нибудь.

Мальчик мог бы попытаться спасти себе жизнь, исполнив какую-нибудь немецкую песню, но вместо этого над рекой понеслись звуки гимна «Интернационал». Арестанты на краю рва подхватили: «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов!» Через секунду, когда нацисты пришли в себя, звуки скрипки и голоса людей оборвались автоматной очередью. Мусю убили первым из почти 400 человек.

Сегодня на месте расстрела, на Набережной улице города Усть-Лабинска, стоит памятник, украшенный барельефом с портретом Муси Пинкензона. Надпись на нем гласит: «Братская могила 370 мирных жителей и пионера-героя М. Пинкензона, расстрелянных фашистскими оккупантами, 1942 год».

В отличие от Муси, Бруно Апиц оказался в руках нацистов, будучи уже взрослым мужчиной, хотя в заключение не раз попадал и до этого. Он родился в немецкой семье и мог вообще не переживать за свою судьбу, но выбрал другой путь. Бруно с юности придерживался коммунистических взглядов, писал стихи и рассказы для сатирических газет Коммунистической партии Германии. Впервые за решетку он попал еще в 17 лет: юношу обвинили в антивоенной пропаганде. Затем были сроки за государственную измену, год в концлагере Заксенбург и несколько лет в тюрьме города Вальдхайма. В Бухенвальд Бруно попал, даже не успев вдохнуть воздуха свободы, в 1937 году и находился там вплоть до окончания войны.

Немец, не желающий вскидывать руку в нацистском приветствии, быстро научился абстрагироваться от окружающей обстановки. Работая, как и другие узники, на износ, он успевал писать пьесы и стихи и устраивать вечера культуры, которые казались заключенным вспышками из прошлой, счастливой жизни. На этих мероприятиях, тайно проводившихся заключенными в бараках, Апиц был и составителем репертуара, и ведущим, и музыкантом – играл на старенькой скрипке, которую с трудом провез в Бухенвальд.

Он не был профессиональным скрипачом, но, как и многие музыканты в концлагерях, выжил, возможно, именно благодаря инструменту. Бруно даже писал впоследствии, что узники, которые могли что-нибудь исполнить немецким солдатам, были «рабами класса люкс» и имели кое-какие привилегии. Апиц мог бы тихо-мирно переждать войну, музицируя для нацистов, но постоянно подставлял себя под удар – он даже сыграл на скрипке во время тайной панихиды по лидеру немецких коммунистов Эрнсту Тельману, расстрелянному в Бухенвальде 18 августа 1944 года, что приравнивалось к игре в русскую рулетку.

После войны Апиц был директором Лейпцигского театра, а в 1946 году стал одним из соучредителей Социалистической единой партии Германии. В середине 50-х он издал свой первый роман о сопротивлении узников Бухенвальда «Голый среди волков», который впоследствии экранизировали, что принесло писателю большую славу. Однако скрипку Бруно в руки больше не брал: всю оставшуюся жизнь она ассоциировалась у писателя с концлагерем. Когда в 1979 году писателя не стало, вдова Апица, Марлис Кикхефер, отдала знаменитый инструмент мемориальному фонду Бухенвальда.