Клад в пальто

В Советской России он был биологом, а в Европе стал фотографом. И не только прокормил семью, но и помог миру: рискуя жизнью, Роман Вишняк фиксировал зверства нацистов.

– Мара, дочка, отойди еще на шаг назад. Да, вот так. А теперь замри и смотри на папу, сейчас вылетит птичка!

Прохожие шли по своим делам и не обращали внимания на вполне обыденную, хоть и не самую привычную для Берлина 1930-х картину: отец фотографирует маленькую дочь на городских улицах. Правда, кое-кто из них наверняка хмыкнул: «Вот бездарь, нет бы выбрать фоном пейзаж или здание поинтереснее – а он снимает ребенка у какого-то невзрачного магазина!»

Вряд ли кому-то пришло в голову, что мужчина снимал вовсе не девочку, которая стояла перед камерой лишь для отвода глаз. На самом деле Роман Вишняк – так звали фотографа – хотел запечатлеть сам магазин, в котором продавали специальные приборы для измерения черепов: с их помощью можно было отличить «арийский» череп от «неарийского».

На другом его снимке Мара стоит рядом с поздравительным плакатом в честь назначения Гитлера канцлером Германии. Дети, играющие на фоне дома со свастикой, марширующие штурмовики – каждый снимок Вишняка, сделанный на улицах Берлина, был свидетельством надвигающейся беды. И все же главным его трудом считают другие фотографии. В 30-х в ходе поездки по Восточной Европе Вишняк снял повседневную жизнь еврейских местечек – тех самых, которые совсем скоро сотрет с лица земли Катастрофа.

Он сам мечтал о другой карьере. В 1904 году, когда Роману исполнилось семь лет, бабушка подарила ему на день рождения микроскоп. Примерно тогда же у него появился фотоаппарат, и мальчик увлекся изучением микромира и микрофотографией – снимками малых объектов с большим увеличением. У семьи были средства, чтобы поддерживать это совсем не дешевое по тем временам увлечение. Отец Вишняка владел собственной фирмой по производству зонтов, а дедушка со стороны матери был богатым торговцем-ювелиром.

Вишняки были в числе еврейских семей, которым позволялось жить за чертой оседлости. Сначала они осели в Павловске под Санкт-Петербургом, но потом переехали в Москву. До 10 лет мальчик учился дома, позже поступил в частную гимназию и окончил ее с золотой медалью. Интерес к микромиру вырос в серьезное увлечение, и в 1914 году Роман Вишняк стал студентом университета Шанявского в Москве. В то время в большинстве вузов Российской империи существовали квоты на евреев – как правило, не более 10 процентов от общего числа учащихся, а некоторые учебные заведения для них были закрыты совсем. Но в «народный» университет Шанявского по завещанию его основателя доступ был свободный. «Мужчинам и женщинам, русским и нерусским – одним словом, всем, кто учиться желает», – так говорил сам Альфонс Шанявский, золотопромышленник и генерал русской армии.

Специальностью Романа Вишняка стала биология. Параллельно он прошел трехгодичные курсы военной медицины, которые открылись в 1917 году при Московском университете. Диплом биолога Вишняк получил уже при советской власти, в 1920-м. К тому времени его родители успели эмигрировать. Сам он оставался в России, чтобы завершить обучение. Но едва закончив вуз, Вишняк переехал к родителям в Берлин, а по пути женился на латышской еврейке Луте Багг. Пара заключила брак в одном из приграничных городков, следуя из Москвы в Ригу.

Чтобы обеспечить семье быт, Вишняк открыл в Берлине фотостудию. В 22-м у него родился сын Вольф, а спустя четыре года – дочь Мара. Очень скоро эмигрант из России стал известен в немецкой столице как фоторепортер и мастер уличной фотографии. В 1934 году еврейская благотворительная организация «Джойнт» поручила ему сделать серию снимков в еврейских местечках Восточной Европы. Целью проекта было получить документальные свидетельства о бедственном положении живущих там людей. Тогда ни сотрудники «Джойнта», ни сам Вишняк не знали, что эти фотографии станут совсем другим свидетельством – подтверждением, что эти местечки вообще когда-либо существовали.

Так Вишняк отправился в большое путешествие. Он объехал Польшу, Чехословакию, Литву, Латвию, Венгрию, таская за собой фотоаппаратуру весом около 50 кг. Иногда он представлялся коммивояжером, иногда говорил, что приехал в гости к родственникам. Иногда снимал открыто, но чаще – из неприметного укрытия или через дыру в плаще. Его снимки – это истории целых жизней.

Взять, к примеру, классическую работу «Ее единственные цветы»: в тусклом свете, струящемся в подвал через небольшое окошко, запечатлена девочка Сара. Она сидит на кровати, прикрыв ноги одеялом. Семье не на что купить ей обувь, из-за этого Сара вынуждена проводить почти все время дома, в подвальной каморке. На стене рядом с ней нарисованы цветы – рисунок сделал отец Сары, чтобы хоть как-то порадовать дочь. В конце 30-х этот снимок Вишняка печатали на банках для пожертвований – настолько пронзительным он был. Да и остается.

В 1938 году в польском городе Збоншинь фотограф нелегально пробрался в лагерь для интернированных евреев. Здесь содержали около 17 000 человек, депортированных из Германии. Вишняк провел в лагере около двух дней и чудом сбежал, выпрыгнув из окна второго этажа. Снимки из Збоншиня Вишняк отправил в Лигу Наций как подтверждение преступлений гитлеровского режима.

Раз за разом фотограф должен был возвращаться в Берлин, чтобы проявлять пленки. И с каждым разом эти поездки становились опаснее – ведь сам Вишняк тоже был евреем, и его собственная жизнь была под угрозой. Во время Хрустальной ночи он и его семья были в Берлине. Они смогли спастись только благодаря знакомому из полиции. Тот заранее предупредил их о погроме – семья переждала его в безопасном месте.

Стало ясно, что из Германии пора бежать. Жена и дети фотографа уехали в Швецию в 1939-м. Сам Вишняк летом 1940 года прибыл во Францию, где жили его родители. Там его ждали серьезные неприятности: после брака с Лутой Багг он принял латвийское гражданство жены. Но в 1940-м Латвия вошла в состав СССР, паспорт Вишняка стал недействительным, а он сам оказался лицом без гражданства. Под этим предлогом его задержала вишистская полиция. Фотограф провел в лагере три месяца, но в итоге смог выйти на свободу благодаря ходатайствам жены и содействию «Джойнта». Из Франции – при помощи того же «Джойнта» – Вишняк перебрался в Лиссабон, а оттуда вместе с семьей отбыл в США.

С собой Вишняк смог взять лишь некоторые из негативов, зашив их в подкладку пальто. Еще около двух тысяч он передал в Париже своему другу Вальтеру Биреру, который обещал переправить их в Америку. Вальтер сдержал обещание, но случилась накладка: на Кубе негативы задержала таможня. К счастью, Вишняку в итоге удалось их забрать. При этом основная часть отснятого материала – а коллекция Вишняка насчитывала в общей сложности около 16 000 негативов – хранилась у его отца во Франции. После войны эти кадры также удалось переправить в Америку.

В США Вишняка ждали непростые времена. Он знал немецкий, русский и идиш, но не говорил по-английски – это не позволило ему устроиться фоторепортером. Вишняк открыл фотосалон и занялся портретной съемкой, но клиентов было мало, и семья жила в бедности. Интересно, что именно в это время Вишняк сделал серию знаменитых портретов Эйнштейна за работой – сам ученый называл их своими любимыми снимками. Фотографу-беженцу удалось снять также Марка Шагала, актрису Молли Пикон и других знаменитостей. Но денег это не прибавляло – в 1946 году Вишняк оставил идею заработать салонной фотографией. Он решил вернуться к биологии. Перемена профессии совпала с переменами в личной жизни. Вишняк развелся с Лутой и в следующем году женился на своей давней подруге Эдит Эрнст.

В 1957 году Роман Вишняк стал научным сотрудником Медицинского колледжа Альберта Эйнштейна, а позже получил должность профессора биологии. В 1970-х он вместе с Эдит поселился в Вест-Сайде на Манхэттене, где и прожил всю свою долгую жизнь вплоть до смерти в 1990 году. Он читал лекции в колледжах по биологии, философии, религии, еврейской культуре, фотографии, а параллельно занимался исследованиями в области микробиологии – в том числе изучал природу тромбоза.

Почти сразу после переезда в Америку Вишняк начал выставлять свои работы. Его целью было привлечь внимание к катастрофическому положению евреев Восточной Европы. Ради этого он даже добивался встречи с президентом Рузвельтом и его женой, но, к сожалению, безуспешно. Снимки еврейских местечек Европы не раз издавали и использовали как иллюстрации к книгам. Самая известная серия фотоальбомов Вишняка вышла в 1983 году под названием A Vanished World – «Исчезнувший мир». Предисловие к ней написал Элли Визель, друживший с Вишняком. В эссе, предваряющем снимки, он говорит об их героях и о самом фотографе: «Он любит их всех. Раввинов и их учеников, коробейников и покупателей, нищих и канторов, грустных стариков и улыбающуюся молодежь. Он любит их, потому что мир, в котором они живут, их не любит, и потому что смерть уже отметила их как свою собственность». Чтобы эти люди не исчезли в бездне забвения, Вишняк рисковал жизнью и заключил собственное пари со смертью, заключает Визель: «И в итоге он выиграл это пари. Все они до живы до сих пор».