Восхождение сэра Монтефиоре

Моше Монтефиоре — один из самых ярких и влиятельных еврейских деятелей XIX века. Недаром он еще при жизни стал персонажем народных легенд и песен как в Земле Израиля, так и за ее пределами. Неутомимый благотворитель, добиравшийся ради помощи братьям-евреям до самых удаленных уголков мира и до приемных самых высоких властителей. Его проекты — на громадные по тем временам суммы — всегда были тщательно продуманы: талантливый финансист, Монтефиоре пытался максимально эффективно использовать каждый вложенный шиллинг. Хотя главным делом его жизни было оказание помощи еврейским общинам, он не забывал и о других нуждающихся — поддерживал нееврейские благотворительные и даже церковные организации. Монтефиоре был ярым борцом за отмену рабства и смертной казни, защитником прав религиозных и национальных меньшинств.

О сэре Монтефиоре (в рыцари его посвятила королева Виктория, а народ переделал титул «сэр» в созвучное ивритское сар, «министр», — так его и называли) можно рассказывать бесконечно. Но сегодня мы коснемся лишь одного, весьма спорного эпизода его биографии — восхождения на Храмовую гору.

В Стране Израиля Монтефиоре побывал семь раз. Впервые приехал, когда ему было 43, в последний, седьмой раз — 91-летним старцем, которого по улицам Иерусалима носили на кресле. Первый же визит совершил переворот в его мировоззрении: он стал соблюдать заповеди (молиться в миньяне, придерживаться кашрута), от чего был весьма далек в молодости.

Во время своего четвертого по счету путешествия по Земле Израиля сэр Монтефиоре решил совершить восхождение на Храмовую гору. Принимал его сам паша, турецкий губернатор. Подробное описание событий раннего утра 25 июля 1855 года оставил в своем дневнике британский консул Джеймс Финн, который сопровождал филантропа во время этого исторического визита. Консул поражается тому, насколько царившая в тот день атмосфера отличалась от той, что ощущалась в день визита членов королевской семьи, которые посетили это место незадолго до Монтефиоре. Хотя паша и не стал рисковать и высокого гостя сопровождали вооруженные солдаты, «спокойствие и тишина там были удивительные, как и полное принятие мусульманами свершений судеб. Высшая добродетель мусульманина — покорность судьбе — как никогда проявилась в этот день».

Монтефиоре, консул и их супруги осмотрели священный эвен а-штия («камень основания»), на котором когда-то находилась Святая святых Иерусалимского Храма, и спустились в расположенную под ним пещеру. Затем они проследовали ко входу в мечеть Аль-Акса, где их радушно встретили и напоили холодной водой из почитаемого колодца Моисея. Гостей провели подземными ходами под зданием Аль-Аксы, где их особенно поразила внутренняя сторона Двойных ворот, с монолитными колоннами и капителями в форме пальмовых листьев. Наконец, паша повелел расстелить ковры под Куполом Цепи: сидя там, он и его гости взирали на Масличную гору, беседовали о Храме и вспоминали посвященные ему псалмы Давида.

«Поблагодарив на прощание пашу за его внимание и доброту, проявившуюся в устройстве визита, [Монтефиоре] попросил, чтобы большая часть даров, которую он сделал служителям святого места, досталась находившимся там чернокожим африканцам, — пишет в своем дневнике британский консул. — Без сомнения, этот способ действия имел лучший эффект, чем содержание этих чернокожих под штыками турецких солдат, как то казалось необходимым при посещении монарших особ».

Из описания ясно, что Монтефиоре прекрасно осознавал значение своего поступка: впервые за многие столетия (вероятно, впервые со времен Рамбама) еврей поднялся на Храмовую гору. Уверен, что и день для этого визита — 10 ава, сразу после поста в память о разрушении Храма — был выбран неслучайно. И консул Джеймс Финн, разделяя чувства гостя, видит в спокойной реакции арабов «покорность судьбе». О чем идет речь?

Нельзя сказать однозначно, какую цель преследовал Моше Монтефиоре, решив подняться на Храмовую гору. Наш современник рав Гиллель бен Шломо предполагает, что его поездка была связана с перепиской, которую британский благотворитель вел на протяжении нескольких лет с раввином Цви-Гиршем Калишером, одним из основоположников сионизма. Рав Калишер считал нужным возобновить храмовое служение, включая ритуал жертвоприношения, но с согласия и дозволения народов мира, и видел в этом необходимый шаг, предшествующий наступлению мессианской эпохи. Может быть, Монтефиоре прощупывал возможность получения у турок подобного разрешения?

Переписка между сэром Монтефиоре и равом Калишером не сохранилась, что, вероятно, тоже не простая случайность. Идея активных действий, направленных на скорейшее восстановление Храма, не находит поддержки в ортодоксальном иудаизме. Даже скромный утренний визит к турецкому паше дорого обошелся великому благотворителю. Если раввин Иерусалима Хаим-Нисим Абулафия воздержался от критических замечаний по этому поводу, то среди жителей города поднялась волна возмущения, и некий раввин Йосеф Моше из Лиссы даже наложил на Монтефиоре херем (что сродни отлучению от общины).

Это суровое наказание не имело, судя по всему, серьезных практических последствий. Рассказывают, правда, что однажды несколько иерусалимских евреев забросали камнями экипаж Монтефиоре, а тот пригласил их к себе в гостиницу, объяснился и подарил каждому по золотой монете. Тем дело и кончилось. Более достоверный источник, раввин Хаим Гиршензон, живший в конце XIX века, сообщает, что Монтефиоре обратился через своего бессменного секретаря рава Луиса Лёве к иерусалимским раввинам и рассказал, что полагался в своем поступке на мнение выдающегося средневекового талмудиста Раавада. Мудрец считал, что святость места, где стоял Храм, отменяется с его разрушением. На это раввины ответили, что сэр Монтефиоре неверно понял Раавада и потому совершил ошибку, поднявшись на гору. Впрочем, тот, кто наложил на него херем, не вполне трезв рассудком, поэтому пусть он об этом не беспокоится, успокоили они благотворителя.

Неизвестно, совершал ли Моше Монтефиоре восхождения на Храмовую гору в свои последующие визиты в Иерусалим. В различных раввинских источниках приводятся разные версии относительно того, когда именно имел место описанный эпизод. Такая путаница может объясняться элементарной ошибкой в датах, но возможно также, что этот случай не был единичным. Турецкие власти в последующие десятилетия не чинили особых препятствий для посещения евреями Храмовой горы.

Бывший главный сефардский раввин Израиля рав Овадья Йосеф упоминает традицию, согласно которой Монтефиоре внесли на Храмовую гору в портшезе. По мнению раввина, британский филантроп ошибочно полагал, что запрещено лишь ступать на Храмовую гору, но разрешается находиться в воздухе над ней. Из записей в дневнике консула Джеймса Финна ясно, что в 1855 году никакого портшеза не было. Однако в последующие свои визиты в Иерусалим, когда Монтефиоре был уже очень стар и немощен, он, действительно, пользовался этим средством передвижения. Возможно ли, что рав Овадья передает традицию, которая относится к более позднему периоду? Это означало бы, что, несмотря на все протесты раввинов, Монтефиоре продолжал посещать Храмовую гору до глубокой старости.

Автор выражает искреннюю благодарность р. Гиллелю Бен-Шломо из Ицхара и Исраэлю Мейдаду из Шило за предоставленные бесценные материалы.