Язык добрых жестов

Израиль, начало 90-х, ульпаны переполнены, а тут этот пожилой чудак – ходит по городу и предлагает бесплатно помочь с ивритом. Мне, как и десяткам других его учеников, очень повезло – он стал моим учителем и другом. Приходил каждый вечер почти восемь лет и дарил самое нужное и ценное – язык.

Мы приехали в Израиль в самом начале 90-х. Страна не справлялась с потоком репатриантов – в ульпанах были огромные очереди, да и те не давали нужного уровня для сдачи письменных экзаменов на подтверждение нашей квалификации. Появление Йосифа Каца было равносильно появлению Мессии. Интеллектуал, полиглот, философ и поэт, он помогал абсолютно всем, без устали, без дискриминации. «Этот человек симпатичный?» – спрашивал он, если я ходатайствовала за кого-то. Я начинала горячо нахваливать кандидата в ученики, хотя не всегда была в нем сама уверена. Но когда спрашивала потом Йосифа, как там новый ученик, он неизменно отвечал, что человек попался и впрямь наисимпатичнейший. И Йосиф не кривил душой, просто относился с одинаковой добротой ко всем.

Йосиф приходил ко мне практически каждый вечер почти восемь лет. Я искренне считала, что была самой любимой его ученицей – столько доброты и внимания получала от него. Уже после его смерти я стала собирать воспоминания других его учеников. И оказалось, что любимчиками считали себя все! Для Йосифа каждый из нас был тем единственным, кто нуждался в нем больше всего.

День за днем, в любую погоду, в зной и в дождь, Йосиф часами шел пешком из дома в дом и дарил репатриантам самый лучший подарок, который только можно было себе представить. Этим подарком был иврит. Высокий, литературный, прекрасный. Письменный и устный.

Игаль, адвокат

В свое время Йосиф был журналистом, работал в газете Haaretz. Словами он жонглировал и впрямь мастерски, был просто виртуозом языковой игры. Йосиф знал 17 языков в совершенстве и в шутку называл себя «язычником». У него была феноменальная память даже в мелочах – он, например, никогда не забывал принести обещанную книгу или статью. При этом он ничего не записывал. Как-то я спросила, как он это делает. Йосиф не без гордости напомнил, что он изобретатель и что у него есть собственная система: «Видишь мой огромный клетчатый носовой платок, который я периодически извлекаю из кармана? На нем я особым образом завязываю узелки. Потом, когда на эти узелки смотрю, легко вспоминаю все, что нужно». Так это было или нет, неизвестно, но, безусловно, отменная память была его главным инструментом и требовала постоянной тренировки.

Йосиф действительно считал себя изобретателем. Для своих учеников он придумал самодельные прописи. На бумагу с правой стороны он наносил дырочки, показывавшие направление движения ручки при письме на иврите. Я научилась писать на иврите сама еще в Ленинграде – писала бойко, но буквы выводила справа налево. Йосиф, увидев это, пришел в ужас. Чтобы переучить меня, он несколько дней заставлял меня, как первоклашку, переписывать тексты на бумагу собственного приготовления. В конце концов Йосиф добился своего – навык правильного письма мне потом очень помог.

К каждому ученику у него был особый ключик. Мне он приносил классику, кому-то приносил комиксы, а кому-то – винтажные викторианские «порнографические» романы. Последнее может кому-то показаться сомнительным в педагогическом отношении, но у Йосифа была теория, что чтение на незнакомом языке обязательно должно увлекать, и что молодым людям интересно читать именно такие книги.

Несмотря на собственный возраст, который он тщательно скрывал, Йосиф никогда не жаловался. Никто не знал, здоров он или болен – так весел и легкомысленен он был всегда с нами. Он был для нас не только учителем, но и психологом. Его изумительное чувство юмора заражало нас оптимизмом и помогало справляться с трудностями. Единственным, что вызывало в нем иногда приступы меланхолии, были плохие новости в газетах. В таких случаях он расстраивался и сетовал на свое сердце, которое называл «слишком добрым». И всегда прибавлял: «вот поэтому я и не человек: я не могу выносить, когда люди причиняют страдания другим людям».

Йосиф был свободен от быта, он всегда смеялся: «Я люблю, когда туфли стоят в холодильнике». Наш долг перед ним остался неоплаченным. Да и не в долге дело. Это был необыкновенный, большой человек.

Белла, инженер

Йосиф многим казался эксцентричным чудаком, хотя на самом деле был серьезным философом. Он часто говорил с нами на отвлеченные темы и был основателем доктрины «хэппенизма». Как-то он мне рассказал, что в 60-е годы несколько дней провел в центре Лондона с транспарантом, на котором было написано «Happynism». Вкратце, по моим воспоминаниям, суть доктрины сводилась к тому, что необходимо освободить человека из плена душащих его поведенческих норм и предоставить благоприятные условия для развития и достижения личного счастья.

Тогда мне казалось это ребячеством, а потом экономисты стали рассматривать концепцию «валового национального счастья». И оказалось, что личное счастье – вполне себе объективная научная категория, которую можно измерить эмпирически. Так что идея хэппенизма, предложенная Йосифом еще в 60-е годы, была не просто новаторской, но и имела вполне рациональные научные основания.

Высказывания и шутки Йосифа в каком-то смысле превратились в очень эффективное пособие по выживанию в новой культурно-языковой среде. Сейчас кросс-культурные тренинги очень популярны и даже обязательны для персонала международных компаний. Но в начале 90-х мы были брошены на произвол судьбы – постоянно наталкивались не только на непонимание языка, но и на межкультурные различия, часто перераставшие в конфликты между «русскими» и старожилами. То, чему учил нас Йосиф, было бесценно для выживания репатрианта в новых условиях. Например, когда что-то в поведении израильтян удивляло, он говорил: «Никогда не спорь с аборигенами».

Йосиф был и остается для нас, его учеников, живым человеком. Йосиф не был памятником при жизни и не одобрил бы пафоса после смерти. И все мы знаем: если случайно появляется счастливая возможность сделать для кого-то какое-то доброе дело, этот шанс упускать ни в коем случае нельзя. Такой шанс может оказаться единственным и последним. Это, я думаю, и было самым главным уроком Йосифа для всех нас.

Пусть будет благословенна его память.