Дважды спасённый

Он первым попал в Освенцим – и первым чудом оттуда сбежал. Но его вновь поймали – и водворили обратно. И тем не менее Ян Комский выжил – и до конца жизни рисовал лагеря.

Первые аэрофотоснимки Освенцима были сделаны в 1944 году союзными самолетами-разведчиками. Но вот обнародовали их только через 30 лет. Когда сотрудники ЦРУ передали их в редакцию Washington Post, один из графических дизайнеров газеты очень долго изучал фотографии – а потом попросил оригиналы. Вот тогда-то его коллеги с удивлением узнали, что на фотографиях ему знаком каждый штрих. Нет, Ян Комский никогда не видел этих снимков – но зато прожил в запечатленных на них бараках два с половиной года, а еще два – в других нацистских лагерях. Ян Комский, поляк и борец Сопротивления, стал дважды выжившим свидетелем Холокоста: зверства гитлеровцев и ужасающий быт узников дошли до нас на его рисунках, сделанных прямо в лагере.

Война застала Яна Комского в Кракове – в 1939 году он как раз окончил там Академию изобразительных искусств имени Яна Матейки. На тот момент ему было 24 года. Ян решил отправиться на восток страны, чтобы вступить в Войско польское, но попытка оказалась неудачной. Недавний выпускник художественной академии вернулся в Краков и присоединился к силам Сопротивления. Он активно участвовал в подпольных операциях против нацистов, но не оставлял мысли вступить в польскую армию. Для этого он в 1940 году отправился во Францию, но на этот раз его ждала не просто неудача, а катастрофа.

Яна Комского схватили на венгерско-чехословацкой границе, и он благоразумно назвал вымышленную фамилию – Барась. Молодой подпольщик действовал из обычной осторожности, но тогда и помыслить не мог, что в будущем она окажется спасительной. Его имя записали на немецкий манер, и новоиспеченный Иоганн Барась начал кочевать из тюрьмы в тюрьму на оккупированных территориях. Тем временем нацисты возвели Освенцим – 14 июля 1940 года туда отправили в составе первой партии узников и Яна Комского. Теперь он был уже даже не Иоганн Барась, а безымянный узник номер 564. Едва ли отправку в лагерь с первым транспортом можно назвать везением, но, как ни странно, для Яна это позже обернется спасением. Дело в том, что первым заключенным нацисты еще не татуировали номера прямо на теле – еще одна крупица удачи на будущее в придачу к вымышленному имени.

Сначала Комский занимался расчисткой завалов, возведением оград и другой тяжелой работой. Ему где-то удалось раздобыть карандаш и бумагу, и он украдкой начал зарисовывать лагерный быт. Вот стоит строй узников, а рядом рядком лежат трупы – обычная перекличка в Освенциме. Число людей каждое утро должно было совпадать с указанным в списке, поэтому умерших за ночь тоже требовалось приносить. Вот капо – заключенные на особом положении, игравшие роль надзирателей. Порой они вели себя с узниками еще более жестоко, чем штатная лагерная охрана. Вот огромная груда тел, подготовленная к отправке в крематорий – погибшие от измождения заключенные.

Рано или поздно в такой же груде мог оказаться и сам Комский – срок жизни в Освенциме, как правило, исчислялся неделями, в лучшем случае месяцами. Но однажды его застукали за рисованием, и не кто-нибудь, а сам Франц Хёсслер – начальник охраны Освенцима и прилегающих лагерей. Комский уже приготовился к худшему, но на его счастье, Хёсслеру как раз требовался человек, который мог бы хорошо рисовать диаграммы.

Хёсслер распорядился, чтобы Комского перевели в лагерную контору, и тот начал работать в помещении. Попутно эсэсовцы заставляли его рисовать их портреты. «Это занимало примерно половину моего рабочего времени, – вспоминал Комский. – Некоторые просто забирали рисунки, а некоторые изредка давали мне буханку хлеба или какую-нибудь другую еду. Однажды, уже не помню, почему, я не смог нарисовать портрет одного эсэсовца. Тот обиделся и пожаловался вышестоящему начальству. В следующее воскресенье на перекличке назвали мой номер и отправили меня на штрафные работы».

Но даже в щадящих «офисных» условиях жизнь в Освенциме оставалась адом. Пользуясь своим положением, Комский сумел составить карту нацистских лагерей и скопировать списки заключенных. Эти ценные сведения требовалось передать Сопротивлению, и вместе с еще тремя заключенными в 1942 году он решился на побег. На всех у них была одна выкраденная нацистская форма: один из беглецов переоделся эсэсовцем, а трое остальных спрятались в телеге. Сверху их прикрыли рогожей, накидали обломки какой-то мебели, в телегу запрягли лошадь, и 29 декабря 1942 года фальшивый нацист благополучно вывез ее за ворота. Разумеется, на первой же перекличке выяснилось, что не хватает четверых, и устроили облаву в окрестностях Освенцима. Беглецы переждали ее у подпольщика Анджея Харата: на втором этаже его дома квартировал эсэсовский офицер, и во время облавы туда никто и не подумал заглянуть.

Дождавшись в доме Харата поддельных документов на имя Юзефа Носека, в январе 1943 года Комский попытался перебраться в Варшаву. Увы, когда он был на вокзале в Кракове, там устроили облаву. На этот раз искали не его – хватали всех подряд, ведь нацистам постоянно требовалась новая рабочая сила. Здесь-то ему и сыграли на руку и вымышленная фамилия Барась, и отсутствие выбитого на руке лагерного номера. Побег из Освенцима карался смертью, и если бы выяснилось, что Комский – ускользнувший заключенный, его бы тут же казнили. Но ничего в нем не выдавало беглеца – вместе с остальными задержанными его отправили в тюрьму.

В тюрьме Комский узнал, что всех арестованных собираются отправить именно в Освенцим. Для него это означало смертный приговор. Когда задержанных проводили через строй охранников, Комский шел последним. Терять ему было нечего. Он оттолкнул двух вооруженных нацистов, рванул в сторону и выскочил на улицу. В него начали стрелять и попали в ногу. Нацисты не знали, что Комский понимает по-немецки, и начали рассуждать, убить его на месте или нет. «Я был уверен, что сейчас умру, – рассказывал он позже. – В тот миг лица всех моих друзей и родных промелькнули у меня перед глазами».

В конце концов один из охранников решил, что они не могут застрелить его прямо на улице. Его вернули в тюрьму, жестоко избили, но все же в итоге отвезли в тюремную больницу. Однако это лишь отсрочило отправку в Освенцим – Комский попал туда через три месяца. Он боялся, что его вспомнит кто-нибудь из охранников. И действительно, во время так называемого медосмотра он увидел знакомое лицо врача, и тот, судя по взгляду, тоже его узнал. Тем не менее последствий это не имело – по неведомой причине врач не стал ничего сообщать охране.

Комского также узнал один из заключенных, бывший осведомителем. Но тот доложил не эсэсовцам, а первому попавшемуся сотруднику лагерной конторы. Ему и в голову прийти не могло, что он сдает Комского не нацисту, а бойцу Сопротивления, работавшему в лагере под прикрытием. Увы, не в его власти было освободить Комского, но, ссылаясь на потребность в рабочей силе, он распорядился, чтобы беглеца перевели из Аушвица I, или, по-другому, Освенцима, в Аушвиц II – он же Биркенау. Это практически исключало вероятность, что бывшего узника еще кто-нибудь узнает.

Так продолжились его странствия по лагерям. Комский вспоминал, что во время первого заключения он почти не встречал евреев – их практически сразу отправляли в газовые камеры. Но потом нацисты стали поступать иначе. «Во время моего второго заключения вокруг было очень много евреев. С ними обращались точно так же, как со всеми остальными заключенными, то есть выжимали все соки на тяжелых работах, а потом уничтожали. Немцы начали ценить мастерство евреев и их труд: среди них было немало профессионалов, которых нацисты считали полезными. Как правило, когда прибывал транспорт с евреями, они отбирали около пятнадцати процентов “самых ценных”, в основном мужчин, и отправляли в Освенцим на работы, а остальных уничтожали». По словам Комского, именно с этим связаны расхождения в статистике по поводу числа евреев, погибших непосредственно в лагерях: поскольку их отправляли в газовые камеры прямо из поездов, они не проходили по спискам как заключенные.

За два года, помимо Освенцима, Комский побывал в Бухенвальде, Гросс-Розене, Заксенбурге и Дахау. Весной 1945 года его вместе с другими узниками Дахау наконец-то освободили войска союзников. После войны Комский несколько лет прожил в небольшом баварском городке Гармиш-Партенкирхен – в той части Германии, которая вошла в состав ФРГ. В 1945 году он женился на польке по имени Здислава – тоже выжившей узнице Освенцима, у них родилась дочь Кристина. В Германии он нарисовал серию рисунков «За колючей проволокой» и издал ее в виде альбома. Он также создал комплект почтовых марок, выпуск которых был приурочен к первой годовщине освобождения Дахау.

В 1949 году Комский вместе с семьей переехал в США, где прожил до самой смерти в 2002 году. Сначала он перебивался на неквалифицированных подсобных работах, а потом нашел место в издательстве, выпускавшем телефонные справочники. В конце концов ему удалось устроиться графическим дизайнером в Washington Post – там он проработал около 30 лет.

Всю свою долгую жизнь Ян Комский продолжал рисовать Освенцим и другие лагеря как свидетель Холокоста. Работа в лагерной конторе позволяла ему увидеть больше, чем другим узникам. «Большинство заключенных ничего не знало о лагере, – объяснял Комский в одном из интервью. – Люди были в таком стрессе, что у них просто не было возможности собирать информацию и как-то ее оценивать. Они смотрели налево и направо только для того, чтобы убедиться, что их не ударит надзиратель. Именно поэтому выжившие, которые пишут книги о своем лагерном опыте, рассказывают в них только о себе. Они попросту ничего не знают о том, как был устроен лагерь, как он функционировал и что случилось с другими людьми».

Выставки работ Комского в 1990-е годы устраивались в Америке, Германии, да и в Польше – прямо в самом Освенциме. Сейчас 190 его рисунков и картин хранится в Польше в собрании государственного музея «Аушвиц – Биркенау», часть – в Мемориальном музее Холокоста в Вашингтоне. И хотя многие выжившие узники нацистских лагерей по понятным причинам стараются не вспоминать этот опыт, Комский смотрел на вещи иначе. «На протяжении многих лет нацистские лагеря не выходили у меня из головы, – ответил Комский на вопрос журналиста, что его побудило постоянно рисовать сцены лагерной жизни. – Я чувствую себя обязанным. Я один из немногих, кому посчастливилось там выжить. И я, как и, наверное, все выжившие, чувствую себя в долгу перед теми, кто там погиб. Это мой способ чтить их память, пока я жив».